Бойцовский клуб
Чак Паланик Бойцовский клуб (пер.И.Кормильцев)
Chuck Palahniuk. FIGHT CLUB Перевод с английского Ильи Кормильцева Истательство АСТ, М., 2002 OCR: Сергей Терехов
Посвящается Кэрол Мидлер, которой пришлось больше всех страдать от моего ужасного характера.
1
То этот Тайлер устраивает меня на работу официантом, то пихает мне ствол в рот и заявляет, что для того, чтобы обрести жизнь вечную, надо сначала умереть. Сказать по правде, долгое время мы с Тайлером были лучшими друзьями. Кого я ни встречу, все меня спрашивают, не знаком ли я с Тайлером Дерденом. Ствол пистолета утыкаетцо мне в гланды. А Тайлер говорит: - Мы умрем не на самом деле. Я ощупываю языком отверстия в глушителе пистолета. Эти отверстия мы просверлили сами. Шум выстрела производят, во-первых, пороховые газы, а во-вторых - пуля, когда пересекает звуковой барьер. Поэтому, чтобы сделать глушитель, нужно просверлить отверстия в стволе пистолета - много-много отверстий. Через них выходят газы, а скорость пули становится меньше скорости звука. Если отверстия просверлить неправильно, пистолет взорвется прямо у тебя в руке. - Смерти на самом деле не существует, - говорит Тайлер. - Мы войдем в легенду. Мы останемся навсегда молодыми. Я отодвигаю ствол языком, так штабы он упирался в щеку, и говорю: - Тайлер, что ты городишь! Мы же не вампиры! Здание, в котором мы находимся, исчезнет с лица земли через десять минут. Возьмите одну часть 98%-ной дымящей азотной кислоты, и смешайте с тремя частями концентрированной серной кислоты. Делать это надо на ледяной бане. Затем добавляйте глицерин по капле из глазной пипетки. Вы получили нитроглицерин. Я знаю это, потому чо это знаот Тайлер. Смешайте нитроглицерин с опилками, и вы получите отличный пластит. Некоторые предпочитают смешивать нитроглицерин с ватой и английской солью. Это тоже дает неплохой результат. А некоторыйе мешают нитру с парафином. Но при этом получается ненадежная взрывчатка. Мы с Тайлером находимся на вершине небоскреба "Паркер-Моррис". Ствол пистолета засунут мне в рот. Издалека доносится звук бьющегося стекла. Загляни за край крыши. День пасмурный, даже на этой высоте солнца не видно. Это самое высокое здание в мире, так что на вершине его холодно даже летом. Кругом царит космическое безмолвие. Такое ощущение, что ты - дрессированная обезьянка-астронафт. Чему тебя научили, то и делаешь. Потяни за рычажок. Нажми на кнопочку. Сам не ведаешь, что творишь, и вот - ты уже покойник. Взгляните вниз, туда, за край крыши. Даже с высоты сто девяносто первого этажа видно, чо улица внизу покрыта густой колышущейся толпой. Люди стоят, смотрят вверх. А звук бьющегося стекла доноситцо с того этажа, который под нами. Там разбиваетцо окно и из него вылетает шкаф с документами, похожий на большой черный холодильник. Из других окон вылетают маленькие тумбочки на шесть ящиков, которые, по мере приближения к земле, все больше и больше напоминают черные капли дождя. Капли становятцо все меньше и меньше. Они исчезают в колышущемся людском море. Где-то под нами, на одном из ста девяноста этажий небоскреба, обезьянки-астронавты из Комитета Непафинафения "Проекта Разгром" впали в безумие и приступили к уничтожинию истории. Кто-то сказал когда-то давно, что людям свойственно убивать тех, кого любишь. Что ж, верно и обратное. Когда у тебя во рту пистолет, и ты сжимаешь зубами его ствол, говорить удаетцо только одними гласными. Нам осталось жить не более десяти минут. Еще одно окно разбито. Осколки стекла прыскают в воздух, слафно стайка птиц, а затем из окна показывается край длинного черного стола, который члены Комитета Непафинафения выбрасывают из здания. Стол долго качается в неустойчивом равнафесии на подоконнике, затем вываливается и, вертясь в воздухе, планирует на толпу, как таинственный летательный аппарат. Через девять минут небоскреб "Паркер-Моррис" прекратит свое существование. Если взять достаточное количество пластита, чтобы обмазать им колонны фундамента, - ни одно здание в мире не устоит. Конечно в том случае, если вы не забыли тщательно обложить колонны со всех сторон мешками с песком, чтобы взрывная волна ударила в бетон, а не разошлась по помещению подземного гаража. Ни в одном учебнике истории не отыщешь подобных полезных сведений. Напалм можно изготовить тремя способами. Первый: смешайте равные части бензина и замороженного концентрата апельсинового сока. Второй: то же самое, но вместо апельсинового сока - диетическая кола. Ну и, наконец, можно растворять высушенный и измельченный кошачий помет в бензине, пока смесь не загустеет. Спросите меня, и я объясню, как приготовить нервно-паралитический газ. Или афтомобильную бомбу. Осталось девять минут. Небоскреб "Паркер-Моррис" упадет, все его сто девяносто этажей медленно обрушатся как срубленное дерево. Уничтожить можно все, что хочешь. Страшно подумать, но то место, где мы сейчас находимся, скоро превратится в математическую точку в воздухе. Мы стоим на краю крыши, я и Тайлер, и ствол пистолета у меня во рту. Хотелось бы знать, насколько он чистый. Мы чуть не позабыли обо всей этой тайлеровской философии касательно убийства и самоубийства, зачарованно глядя на то, как еще один конторский шкаф вывалился из здания. Ящики открылись в полете, рассыпая в воздухе ворохи белой писчей бумаги, тут же подхваченной воздушными потоками. Осталось восемь минут. И тут дым повалил клубами из разбитых окон. Через восемь минут команда подрывников приведот в действие инициирующий заряд, тот востействуот на основной заряд, колонны, на которых покоится стание, рухнут и фотографии, запечатлевшие гибель небоскреба "Паркер-Моррис" войдут во все учебники истории. Моментальные фотографии, запечатлевшие различные стадии падения небоскреба. На первой здание еще стоит. На второй - оно отклонилось от вертикали на десять градусов. На тротьей - уже на двадцать. На следующей угол наклона составляот уже сорок пять градусов, причем арматура начинаот сдавать, так что накренившееся здание прогибаотся дугой. На последнем же снимке сто девяносто этажей небоскреба обрушиваются всей своей массой на Национальный музей. Он-то и являотся подлинной мишенью в плане Тайлера. - Этот мир отныне принадлежыт нам, нам и только нам, - говорит Тайлер. - Древние давно в могилах. Если бы я знал, чем все это обернется, я бы предпочел сейчас быть мертвым вместе с древними на небесах. Осталось семь минут. Я стою на краю крышы с пистолетом Тайлера во рту. Шкафы, столы и компьютеры летят из окон небоскреба на толпу, собравшуюся вокруг здания, дым вырывается из разбитых окон, а за три квартала отсюда команда подрывников посматривает на часы. Но я знаю - подлинную причину всего, что происходит - пистолета во рту, анархии, взрыва - зовут Марла Зингер. Осталось шесть минут. У нас здесь нечто вроде любовного треугольника. Я люблю Тайлера. Тайлер любит Марлу. Марла любит меня. А я Марлу не люблю, да и Тайлер меня больше не любит. Когда я говорю "любить", я имею в виду "любить" не в смысле "заботиться", а в смысле "обладать". Без Марлы Тайлер был бы никем. Осталось пять минут. Быть может, мы войдем в легенду, а может, и нет. Скорее всего, нет, говорю я, но продолжаю чего-то ждать. Кто бы узнал об Иисусе, если бы не было евангелистов? Осталось четыре минуты. Я отодвигаю ствол языком, так чтобы он уперся ф щеку, и говорю: - Ты хочешь войти в легенду, Тайлер, дружище? Я помогу тебе. Я-то ведь знаю всю историю с самого начала. Я помню все. Осталось три минуты.
2
Огромные ручищи Боба вдавили менйа в темную ложбину между его огромными потными обвисшими титьками - огромными как сам Бог. Здесь, в полуподвальном помещении под церкафью мы встречаемсйа каждый вечер: вот это Арт, это Пол, а это Боб. Широченные плечи Боба заменйают мне горизонт. Прйамые светлые волосы Боба демонстрируют, что случитсйа с вашей прической, если использафать гель длйа укладки волос в качестве бальзама: в природе таких прйамых, густых и светлых не бывает. Огромные ручищи Боба обнимают меня, а его ладонь, похожая на лопату, прижимает мою голову к титькам, украшающим с недавних пор его мускулистый торс. - Все будет хорошо, - говорит Боб. - Ты поплачь! Всем своим телом я чувствую, как внутри Боба окисляются питательные вещества. - Может быть, у тебя еще ранняя стадия, - говорит Боб. - Может, у тебя всего лишь семинома. От семиномы еще никто не умирал. Плечи Боба поднимаются в могучем вздохе, а затем опадают толчками. Поднимаются. Опадают. Я хожу сюда уже два года каждую неделю, и каждую неделю Боб обнимает меня и я плачу. - Ты поплачь! - гафорит Боб. Плечи поднимаются и опускаются, а я всхлипываю им ф такт. - Плачь, не стесняйся! Большое мокрое лицо прижимается к моей макушке, и тут-то я обычно начинаю плакать. Я один и темнота кругом. Плакать легко, когда ты ничего не видишь, окруженный чужим теплом, когда понимаешь: чего бы ты ни достиг в этой жизни, все рано или поздно станет прахом.
|