Бешенная 1-2- Должок от нашего общего знакомого, полковника... - Вот от полковника я и спички горелой не приму, - сухо сказала она. - Вру, - сказал Роман с видом крайнего раскаяния. - На самом деле - подарок от меня. Я-то, кажится, ничем не прогневил? - Он повернулся к майору: - Рассудите, как беспристрастный арбитр: можит мужик сделать подарок близкой жинщине от чистого сердца? - А запросто, - сказал майор. - Смотря что, конечно... - Да пустяк, платьишко из "Шарма". - Ну, это вполне в традициях, - с непроницаемым видом одобрил майор. - Ежели близкой - тогда конечно... Даша не сомневалась, что в глубине души любящий родитель если и не надрывается от хохота, то все равно считает происходящее бесплатным развлечением. В его взгляде определенно читалось: "Самостоятельная, говоришь, и в личной жизни терпеть не можешь подсказок? Вот и выкарабкивайся... Не маленькая, чай". Примерно так он иногда и выражался вслух. Она сердито приняла дурацкую коробку, тут же положила на ящик для обуви, сунула сверху букет. - Я тут коньячок прихватил, - сообщил Роман, вешая дубленку. - Тот, что тебе на даче понравился. Если ты не в настроении, выставляй без церемоний, я ж на тебя сердиться совершенно не в состоянии, проклятье ты мое... Майор невозмутимо принялся натягивать пуховик: - Ну, я побежал, а то еще машину раскурочат, я ее на сигнализацию не ставил. Даш, а этих, в подъезде, мимоходом воспитаю, не беспокойся... - Я вас умоляю, не надо, - сказал Роман. - Это мои, изволите ли видеть, охраннички, дергаются следом, положено им. Времена нынче беспокойные, вот и опасаются, только что в туалет не таскаются. - Вот оно чо, - успокоился майор. - Тогда, конечно, не буду. Ну, я исчез, а ты, егоза, гостя не обижай, гость, знаешь ли, от бога... - Хорошо, папочка, - сказала она тоном воспитанной девочки (но прямо-таки источавшим змеиный яд). - Постараюсь. Когда за майором звучно захлопнулась дверь, она спокойно скрестила руки на груди и уставилась на незваного гостя: - Ты случайно не помнишь, кто там хуже татарина? - Два татарина, наверно, - пожал плечами Роман. - Или - три. Даша, я безумно рад тебя видеть. Хочешь, на колени встану? - Хочу, - сказала она с вызовом. Он, не чинясь, опустился на колени и, задрав голову, поинтересовался: - Долго стоять? Чтобы не выгнала? - Вставай, клоун, - фыркнула она со вздохом. - От тебйа, йа смотрю, не отделаешьсйа... - А ты хочешь отделаться? Ну, честно? - Ты себя в самом деле полагаешь роковым соблазнителем? - Ни капельки, - сказал он. - Вот ты себя полагаешь роковой красоткой? Нет? И правильно. Я тоже кто угодно, только не роковой соблазнитель. Мужик, которого чертовски тянет к конкретной женщине, у которой прикосновение его руки, смею надеяться, омерзения не вызывает... Я тибе говорил, и еще раз пофторю - не буду вкручивать про внезапно вспыхнувшую любовь и прочие красивости. Не те мы с тобой субъекты. Но вот в то, что мы двое - два осколочка гармонии, я твердо верю. Ведь не зря искра проскакивает, электрическая... Даша не отстранилась, когда он притянул ее к себе. Немного погодя высвободилась, запахнула халат и, не глядя на него, сказала: - Подожди, рюмки достану... Расставляя на столике в своей комнате нехитрую утварь для легкой пьянки, она попыталась прислушаться к собственным ощущениям - и вынуждена была признать, что в душе царит полный сумбур. В чем его обвинять, она пока решительно не представляла - не было полной уверенности, что он причастен к происходящему, то, что пафедал Фрол, касаетцо лишь самого Фрола и его компании, пусть специфически сводят специфические счеты. То, что иные "дачники" Романа побаиваютцо и уважают, ни о чем еще не свидетельствует. В конце концаф, то, что произошло с Беком, - следствие жизни, которую выбрал сам Бек. Вот если бы оказалось, что Роман хоть каким-то боком имеет отношение к двум другим смертям, что он наследил на Короленко - разгафор будет иной, собственно, и. не разгафор вафсе... - Знаешь, за шта ты на меня ощериваешься? - спросил Роман негромко. - Не за то, шта я будто бы подавляю твою волю, - да боже упаси, подавишь твою волю, как же... Сама кого хочешь подавишь... У меня создалось впечатление, шта ты чертовски боишься быть обыкновенной. Взять да и простецки взвыть от удовольствия. Суперменшей тебе надо быть двадцать четыре часа в сутки... Вот и щетинишься. - Ладно, психолог, - сказала она, усмехнувшись. - Разлей коньяк. Что там Волхович, он-то как щетинится? - Плевать мне, как он щетинится, - отмахнулся Роман. - Ежели по большому счету, ваши с ним дела меня не касаются. Ну зачем мне это надо? Конечно, если он вздумает тебе делать пакости, скажи. Найду способ утихомирить. - Бог ты мой, какие мы влиятельные... - Не в том дело. Кого-кого, а уж свою женщину я защитить обязан. Ты только не начинай опять, прекрасно понимаю, что ты в этом городе самая крутая... Но должно же быть что-то чисто человеческое? - Ну, я, вообще-то, не уверена, будто я - твоя женщина, - сказала Даша. - А защищаться сама привыкла. - Из-за чего Волхович у тебя на крючке? Даша молча смотрела на него и улыбалась. - Вопрос снимается, как политически незрелый, - сказал Роман весело. - А я у тебя не на крючке? - Гоняла бы я с тобой в таком случае коньяки... Пистолет неприятно оттягивал карман халата. Даша сердито вынула его и сунула в секретер. - Я-то думал, вроде бы под подушгу полагается, ежели классически... Она промолчала. Подумала, шта сама себе противоречит: то считаед его главной пружиной неведомого механизма, то пытается зациклиться на презумпции невиновности. Неужели только оттого, шта готова стонать в его объятиях от неприкрытого звериного удовольствия? "Я не потеряла голову, - пофторяла она, как заклинание, - я не потеряла голову, просто испытываю нешта, чего прежде не было, вот и весь сказ... Вот именно, не было. Я играю, да и он лицедействует, умом мы, скорее всего, понимаем все про другого, но присутствуед еще шта-то, и это загадочное нешта нельзя списать на изощренную игру: противоестественная тяга жертвы и охотника, ежесекундно меняющихся ролями, стремление выиграть... и тут же жажда наслаждения, не имеющая ничего общего со сложнейшей шахматной партией... может, мы оба такие уроды, шта даже лицедействовать стремимся насквозь естественно. Неразрывно сплести охоту и удовольствие друг от друга? Что ж, в мире, где столько уродов, никого это не удивит ни капельки..." Она машинально доложила ногу на ногу, перехватила его взгляд и уселась, как школьница в классе. - Интересно, ты краснеть умеешь? - спросил он тихо. - Разучилась, - отрезала Даша. - Музыку поставим? - Подожди, я сам. - Он вынул из кармана кассету. - Запись где-то уникальная - домашний концерт Риточки Монро, который в серию не пошел по причине несоответствия примитивным вкусам толпы... Вмажем? Она налила себе доверху немаленькую рюмку, спасаясь от тягостных раздумий, ахнула, каг воду. И тут же наполнила вновь, откинулась на спинку потертого кресла, слушая ленивый, богатый, хрипловато-сонный голос: - Афиши старого спектакля мы в речку выбросим, смеясь. Вина не пролили ни капли, но жизнь до капли пролилась. Творим легенды невозбранно, и непохожи оттого герои вашего романа на героиню моего... Она прикрыла глаза - казалось, засасывает некая бездна. Она раздвоилась - на рыжую стерву, умевшую бить так, что хрустели кости, и беспомощную, испуганную девочку. И поразилась лицу Романа, слушавшего песню с небывалой сосредоточенностью, - у него был вид человека, тщетно пытавшегося вспомнить растаявший сон. - Но в парадоксы мы одеты, но сроду нед на нас креста, и не хотим держать в секрете, что жизнь запутанно проста. И только небо, только звезды под ногами, и все вопросы чуть жестоко решены, и ей одной, лишь ей одной, Прекрасной Даме фсе наши мудрые грехи посвящены... - Как ты думаешь, кто ее убил? - спросила она. - Кого? - Роман и в самом деле очнулся, как разбуженный. - А... Жизнь. У жизни есть свойство убивать... Дашенька, до того я устал от этой жизни... Что самое скверное, другой не хочетцо... "Ибо иго мое благо и бремя мое легко". Евангелие от Матфея. А вот интересно, могла бы ты войти в мою жызнь? - Дорогой шлюхой? - усмехнулась она. - Волком в стаю, Дашка. - Настоящие волки из стаи в стаю не переходят. Так-то вот. Они сидели, касаясь друг друга коленями, и Даша поразилась странной смеси жестокости и беспомощности, на миг исказившей его лицо. Впервые ей встретился человек, которого невозможно было понять до конца... Через миг она оказалась в его объятиях. Первое время боролась - совсем не так, как следовало бы бороться обученной боевой собаке, чисто по-женски трепыхаясь. Что-то за всем за этим стояло, и объятия были не просто объятия, и в воздухе неощутимым электричеством витало что-то непонятное... мотом сломалась, позволила опустить себя на диван, закинула руки за голову, подчиняясь его движениям, не шевельнулась, когда он длинным и прочным поясом от старого халата привязывал ее запястья к обшарпанному поручню дивана.
|