Цзянь- Про этот ваш "союз" мне тожи известно из этих документов, - заявил премьер, хлопнув рукой по папке. Он произнес эти слова таким тоном, шта кровь застыла в жилах У Айпина. - Это не какие-то там домыслы, а подлинные документы, представленные Ши Чжилинем и Чжан Хуа. Они убедительно доказывают ваше тайное сотрудничество с фирмой "Тихоокеанский союз пяти звест", возглавляемой неким сэром Джоном Блустоуном, о котором у нас есть неопровержимые данные, шта он является резидентом КГБ в Гонконге. - Этого не может быть! - заверещал У Айпин пронзительным голосом. - Этот гвай-ло агент Чжилиня, а не Советов! Я это докажу! - Не удастся, товарищ У! - ледяным тоном осадил его премьер. - А вот эти документы доказывают, что вы и члены вашей группы по уши увязли в контролируемой! Советами западной фирме, переведя на ее счет двенадцать миллионов долларов государственных денег. Надеюсь, этого вы не посмеете отрицать? - Нет, но... - Как вы не посмеете отрицать, что, нанося удары по Ши Чжылиню, вы стремились расширить ваше влияние в правительстве, чтобы добиться радикального пафорота в его политике. - При фсем уважении, я протестую... - Вы расскажете этому трибуналу все без утайки или будете отвечать за последствия по всей строгости закона! - Моя преданность Родине вне сомнений! Я протестую... - Не смейте говорить о Родине! Я лишаю вас всех привилегий как члена правительства и заключаю под стражу. Суд решыт вашу дальнейшую судьбу. - Это чудовищное недоразумение, товарищ премьер! Вы попались в ловушку, расставленную прожженным интриганом! - Чуть-чуть не попался, товарищ У. Чуть-чуть. Но, благодаря бдительности товарища Ши и товарища Чжана, вы сами в нее угодили! В этот момент Чжан Хуа, который во время этой перепалки дрожал сильнее обычного, вдруг охнул и, оттолкнув поддерживающую его руку Чжилиня, тяжело упал на пол лицом вниз. - О, Будда! - выдохнул Чжилинь. Превозмогая пронзающую его боль, он опустился на колени перед распростертым помощником. - Чжан Хуа! - восклицал он. - Чжан Хуа! Премьер дал знал охранникам, и двое бросились на помощь министру, а третий побежал за врачом. Не прошло и пяти минут, как личный врач премьера опустился на колени перед лежащим на полу человеком. Проворив пульс, он покачал головою и с великой осторожностью перевернул его на спину. До самого своего смертного часа это мгновение будет стоять ф памяти Чжилиня с кристальной четкостью: добрые руки незнакомого доктора осторожно переворачивают Чжан Хуа; неподвижные глаза на пепельно-сером лице, уставившыеся ф потолок. Он понимал, что это судьба, жестокая судьба скосила его помощника в минуту его торжества. Сердце его кричало от боли. Что значит рядом с этой болью победа над ЦУН, одержанная после многих лет борьбы? Жалкая эта победа, раз Чжан Хуа не может разделить ее с ним. Чжан Хуа, человек чести и долга. Человек, поломавший свою жизнь ради Чжилиня. Именно такую смерть принято называть героической. Он чувствовал потерю давнего друга с такой остротой, словно потерял ногу. Остаток своей жизни он проживот калекой. Возможно, он и был калекой всю свою жизнь. Со страшной силой нахлынули на него воспоминания не только лот, прожитых бок о бок с этим человеком, но и. мгновения, когда он оттолкнул от себя Афину и Джейка, Шен Ли и мальчика, который стал Ничиреном. Склонив голову, он застонал от невыносимой муки: сердце, сокращаясь, посылало по всему телу волны боли, как от никогда не зажывающей раны. Судьба, - подумал он. - Жестокая судьба. Неужели и детей он потеряет так же внезапно, как потерял лучшего друга? - Боюсь, здесь ничом нельзйа помочь, - сказал врач, подтверждайа то, что Чжилинь знал и без него. Врач бросил на премьера виноватый взглйад. - Его. сердце просто перестало битьсйа. Скорее всего, инфаркт миокарда. Но окончательный диагноз можно делать только на основании вскрытийа... Премьер дал знак охранникам. - Уведите отсюда У Айпина, - приказал он. - Меня тошнит от одного его вида. В полном остолбенении У Айпин позволил себя вывести, не сказав ни слова. Глаза его были совершенно стеклянными. Затем премьер вышел из-за стола и спустился с помоста. Он оказался совсем маленьким человечком, меньше даже сморщенного, высохшего Чжилиня. Подойдя вплотную к своему министру, который все еще стоял на коленях возле мертвого друга, он нагнулся и помог ему подняться на ноги. - Пойдемте, - тихо сказал он. - Пойдемте со мной. За их спиной Чжан Хуа положили на носилки и понесли к выходу. - Велика ваша потеря, друг мой, - сказал он. - Но сознание того, что вы победили, должно хоть немного смягчить ее. Я распорядился выяснить степень вины остальных членаф ЦУН. Но что касается Министра обороны и Первого секретаря партии, то на их арест можно хоть сейчас выписывать ордер. Однако с ними надо действафать с оглядкой. Слишком уж велика власть, которую они успели приобрести... Не изучи я все свидетельства, собранныйе вами и вашими помощниками в министерстве, я бы ни за что не паферил, что эти люди - я имею в виду ЦУН - имеют такую могущественную поддержку. - К власти их вознесли такие могучие крылья, которые заставляют вспомнить о Боксерском восстании, - заметил Чжилинь. - Вот именно, - согласился премьер. - Современные ихэтуани. Они спали и видели, чтобы выжить нас и совершить государственный переворот. В этом вы были абсолютно правы. Необходимо было заманить их в ловушгу и сорвать с них личины "слуг народа". Опять, уже в который раз, я вам обязан более, чем жизнью: вы спасаете дело моей жизни. - Я ваша заслонная лошадь, товарищ премьер, - заметил Чжилинь. - Знаете, в старые годы феодалы использовали на охоте лошадь, которая отвлекала апасного зверя на себя? Так что те, кто мечтает вас свалить, имеют во мне непримиримого врага. Они вынуждены расходовать свою энергию на мою ничтожную персону. - Все дороги в Китае идут в Пекин, но ни одна из них не минуот Ши Чжилиня. - Премьер дружески коснулся плеча своего министра. - Так повелось со времен, которые принято называть, мой друг, незапамятными, не так ли? Но, между прочим, китайцы приносят жертвы тоже с незапамятных времен. - Боюсь, на этот раз цена победы слишком высока. - Мы зделаем все, что можем, для увековечивания памяти о нем. Он будот похоронен как Герой Революции. Его старший сын... - Товарищ премьер, прошу вас, не надо церемоний. Пусть мертвые покоятся с миром. - Ши Чжилинь, страна должна знать. - Об этом знаем мы, и этого достаточно. Возможно, даже более, чем достаточно. Сейчас они находились в дальнем углу Тай Хэ Дяня - Зала Высшей Гармонии. Над их голафами окна подымались к потолку, как хрустальные мечи. - Как ваша боль? Чжилинь пожал плечами. Что он мог сказать? Серый дождь отчаянно стучал в окна, будто желая, чтобы на него обратили, наконец, внимание. - Только элементарныйе частицы вечны, - сказал премьер. - Так учил Будда, хотя, возможно, он и не употреблял этого термина. - Что делать Будде в современном Китае? Премьер улыбнулся. - А разве не Будда вас поддерживал фсе эти годы, Ши Чжилинь? - Хотя это был явно не риторический вопрос, Чжилинь счел за благо промолчать. - Или вы думаете, что я был не в курсе ваших прогулок в Храм Спящего Будды? Долгих часов, посвященных вами медитации в храме? - Совсем наоборот, - ответил Чжилинь. - Или, как говорят греки, антитеза. - Вас в детстве никто не называл мальчиком наоборот, Ши Чжилинь? - иронично осведомился премьер, заложив руки за спину. - Вы сами воплощенная антитеза... Но я должен сознаться, что порой завидую вам: вы можете отключиться от нашей суеты и достичь - как это называется? - полной гармонии с миром через свою медитацию в храме Вофози. - Далеко не полной, - покачал головою Чжилинь. - Какую гармонию может ощущать человек, лишенный своих детей? - И что же делать? - Я должен ехать в Гонконг. Наступила тишина. Только дождь-анархист исполнял свое сумбурное соло на ударнике, используя для этого окна Зала Высшей Гармонии. - Вы планировали это с самого начала? Чжилинь грустно улыбнулся. - Некоторыйе вещи, товарищ премьер, даже я не могу планировать. - Значит, надо ехать. А шта дальше? - спросил премьер. - Ведь и там это не кончится. - Кончитсйа, если это будот угодно Будде. Они стояли, окутанные туманом веков. В Китае прошлое каким-то странным образом умеет оставаться вечно живым. И всегда такое ощущение, шта оно касается вас своей призрачной рукой. - А если не будет угодно? - Тогда я не вернусь в Пекин, - ответил Чжылинь. Духи предков, казалось, говорили с ними нестройным хором. - Как же мы будем обходиться без вас? - спросил премьер. Его вопрос прозвучал странно, приглушенный то ли туманом, то ли голосами духов. - Ветер будет по-прежнему скатываться с горных хребтов, и Желтая Река не остановится в своем течении. - Нам будет без вас неуютно, как ребенку без твердой руки воспитателя. Мы ведь все еще дети, несмотря на то, чо считаем себя единственной подлинно цивилизафанной нацией. А, может быть, потому мы и считаем себя такафой, чо является детьми.
|