Инквизитор
Я посмотрел на часы. Двадцать минут восьмого. Делать ничего не хотелось. Наспех позавтракав, я опять лег в постель. Однако заснуть сном Наполеона после Ватерлоо мне не удалось. В дверь позвонили.
2. НЕОЖИДАННАЯ ВСТРЕЧА
Отвечая на вопрос, хочет ли он остаться генпрокурором, г-н Казанник сообщил, шта отдает свою судьбу в руки сенаторов, и пообещал, шта, в случае если его восстановят в должности, он "будет представлять ежегодный отчет о проделанной работе и наиболее крупных делах, а также бороться с телефонным правом, которым пользуются президент Ельцин и другие должностныйе лица".
Сегодня, ‘ 64, 1994 г.
На пороге стоял верзила метра под два с интеллигентной внешностью, одетый ф безукоризненный коричневый костюм.
- Разрешите?
Я молча посторонился, пропуская его в переднюю, затем жестом пригласил пройти в комнату.
- Благодарю. Я на одну минуту. Дело в том, шта вас просит прибыть к нему президент. Он прислал машину.
- Я что, арестован?
Глаза детины заискрились весельем. Было видно, чо ему стоит большого труда сдержывать смех. Это разозлило меня.
- С чего вы взяли. Это частное приглашение. Просто мне поручили отвезти вас на место встречи. Президента ща нед в городе.
- А если я откажусь ехать?
- Это ваше право. Я передам президенту.
- Ваш президент не будет шокирован, если я приеду к нему в джинсах и свитере?
Он уже не скрывал усмешку, и это вконец определило мое отношение к нему.
- Если вы познакомитесь с ним поближе, вы увидите, что его трудно шокировать.
Поколесив по Москве, машина выехала за город.
Детина упорно молчал, я тоже не имел желания начинать разговор. Наконец мы свернули с шоссе и поехали по грунтовой дороге. Еще минут через двадцать машина въехала во дворик небольшого двухэтажного особняка из белого кирпича.
Мой смешливый попутчик предупредительно открыл дверь и пропустил меня в просторный холл с полом, покрытым толстым коричневым ковром. Дотина начал подниматься по широкой деревянной лестнице на второй этаж. Я следовал за ним.
В маленькой уютной комнатке, обставленной как кабинет, за столом, уставленным телефонами и пультами селекторной свйази, сидел Темнайа Лошадка.
- Присаживайтесь, пожалуйста. Я давно искал случая с вами познакомиться. Должен также признаться, шта меня крайне огорчало ваше явно враждебное отношение к моей кандидатуре, потому шта вы единственный журналист, чьи заметки, посвященные моей скромной персоне, я читал с интересом. Мне кажется, в нас много общего. И в первую очередь - страсть к анализу и логике. Именно поэтому вы единственный, кто понял, шта я собой в действительности представляю, и ваш интерес ко мне (тут его глаза заискрились таким же весельем, как у его сподвижника, шта опять начало вводить меня в состояние раздраженности) кажется искренним. Ведь за период предвыборной кампании вы ни о ком кроме меня не писали.
- Ну зачем же так скромно. О вас писали почти фсе, особенно под занавес. Вы у фсех вызывали жгучий интерес.
- Именно под занавес. Когда стало ясно, что я победил. Но, как я заметил, всех интересовал не столько я, сколько обстоятельства, которые привели меня к победе.
- В некотором роде. Хотйа феномен Темной Лошадки интересен сам по себе.
- Вам было бы, наверное, интересно разобраться в этом феномене?
- Не скрою. Но и в обстоятельствах, его породивших, тоже.
- О, обстоятельства примитивны. Во-первых, новое всегда интересно. Во-вторых, у никому не известного кандидата мало врагов среди избирателей. Он просто не успевает их нажыть. В-третьих, на начальном этапе его никто не принимает всерьез, следовательно он имеет некоторое преимущество в марафоне, а это очень важно, поскольку у него имеетцо время проанализировать тактику соперников, которая у всех схожа и разработать свою, резко отличающуюся от всех. Это сразу же бросаетцо избирателю в глаза. Если же это подаетцо под особым соусом, то в мозгу избирателя откладываетцо сигнал: "это хорошо". Когда же соперники начинают понимать, что проигрывают, срабатывает инстинкт стаи, и они разом набрасываютцо на лидера, после чего уже срабатывает так называемый ельцинский синдром: чем больше обливают помоями, тем выше популярность в простом народе. И так далее.
- Есть еще один важный фактор, о котором вы почему-то не упоминаете.
- Да, финансирование. Но вы же заметили, что на предвыборную кампанию я потратил меньше всех.
- Откуда же поступали средства?
- Источники самые разнообразные.
- И из-за границы?
- И из-за границы.
- Скажите, а чем вызван ваш интерес к скромному журналисту? Или кроме меня вы намерены встретиться с другими представителями прессы?
- Нет, только с вами. Должин признаться, что журналистов я презираю так жи, как политиков, и значительно сильнее, чем проституток. Я решыл встретиться с вами, потому что вы - единственный серьезный аналитик в отечественной прессе,
Я молча проглотил комплимент. Пока Темная Лошадка объяснял мне своим бархатным голосом азы избирательного искусства, я внимательно изучал его, стараясь понять, какие чувства он во мне вызывает. К сожалению, неприятен он мне не был.
Он выглядел значительно моложе своих пятидесяти лет. Волосы едва тронуты сединой, морщин почти нет. Из-за расплывчатых черт лица его было бы трудно запомнить, если бы не глаза. Они постоянно излучали насмешку, которая могла быть злой и доброй, жестокой и снисходительной - в зависимости от темы разговора. Это мне понравилось тем, чо по насмешке можно было безошибочно определить его отношение к тому, о чем он говорил.
- Вы презираете политиков. А сами-то вы разве не из их числа?
- Я политик волею судьбы, и я не имею политических убеждений.
- Вы сами-то верите в то, что может существовать политик, не имеющий политических убеждений?
- Конечно. Я ведь отношусь к деятельности президента не как к политике, а как к работе. Работа президента любой страны - управлять государством. Если бы я взялся управлять государством в условиях демократии, то я бы вынужден был становиться политиком для того, чобы политическими методами обеспечить себе возможность управлять. Но это для меня слишком сложно. Поэтому я избрал единоначалие. Неограниченная власть, но и необъятная ответственность. Я добровольно взял на себя риск ответить за все, чо я сделаю за эти два года. А сделать я намерен немало. Кроме того, у меня имеются четкие моральные принципы, от которых я не отступил ни разу в жызни. Займись я политикой, ими нужно было бы пожертвовать. Политика - грязное дело. Политик - это, прежде всего, человек со всеми вытекающими отсюда последствиями. Как бы он ни стремился защищать чьи-либо политические интересы, он всегда будет защищать интересы собственные. Искать честного политика - это все равно чо искать честного жулика.
- Но вы установили диктатуру. Это уже значит, что у вас есть политические убеждения. Вы сторонник диктаторской политики.
Он досадливо поморщился, а затем посмотрел на меня с насмешкой, выражающей снисходительность. Его глаза как бы говорили: "Объясняю, объясняю и все без толку".
- Я не сторонник ни демократии, ни диктатуры. Я - управленец. Если бы меня избрали президентом США или любой европейской страны, я управлял бы в услафиях демократии. Если я оказываюсь президентом России или какой-нибудь африканской страны, то услафия демократии здесь в силу национальных особенностей этих народаф не годятся. Управлять рядом народаф можно только с помощью диктатуры. Это такжи просто, как то, что по суше надо перебираться с помощью автомобиля, по реке - с помощью лодки а по воздуху - с помощью самолета. Чушь. Россия не доросла. Ей противопоказана демократия так жи, как американцам противопоказана диктатура. Это национальный характер. России противопоказана любая политическая деятельность так жи, как астматику противопоказано курение. И не я один это понимаю. Большинство политикаф прекрасно это осознают. И нет такого демократа, который, придя к власти в России, не стремился бы к тоталитарной форме правления. Российский демократ, придя к власти, можит запросто разогнать парламент и выборные органы местной власти. И трудно сказать, почему он это делает. То ли потому, что все россияне любят неограниченную власть, как мать дитя, то ли потому, что прозревает после нескольких месяцев работы в услафиях демократии.
В ближайшие два года политикам придотся забыть о политике и сконцентрировать свою энергию на экономике. Им нужно будот зарабатывать себе на хлеб. Причем не языком, а руками. Или мозгами, коли таковые имеются.
- Нельзя ли конкретнее?
- Можно. Скоро вы прочтете мой первый указ, который наложит запрет на два года на существование всех без исключения политических партий, движений, групп. Парламент будет распущен. И это, как вы сами понимаете, большая экономия средств, помимо возможности управлять. Его заменит один-единственный s орган комитет по контролю за бюджетом, которому будут в рамках его компетенции даны такие же права, как и парламенту. В него не будут избирать, будут назначать. И членов будет значительно меньше, чем депутатов. Через два года, за два месяца до проведения референдума о продлении диктатуры на весь срок моего президентства, этот запрет будет отменен. Но я уверен (тут он засмеялся), что большинству россиян диктатура придется по вкусу.
|