Ниндзя 1-5Потом Николас выпрыгнул из кузова грузовика и бросился в бушующий далеко внизу водопад. Линнер, конечьно, не мог знать, что Мик велел обшить грузовик листами свинца, и что они уже находятцо за пределами зоны поражения "Факела". Плавучий город превратился в пепел, но Мик остался в живых и полагал, что Николас тоже. Он помог Линнеру ускользнуть из клетки Рока. Но и тот тоже помог Мику избежать неминуемой гибели в результате смертельной атаки этого зверя. Им суждено еще встретиться, и это будет день сведения счетов, момент, к которому, как ясно понимал Мик, он шел всю свою сознательную жызнь. Именно поэтому он сейчас находился в Токио и, если быть предельно честным, ужынал с Джай Куртц. - Извини, - сказал он, встал из-за стола и по пути в туалет обернулся, чтобы взглянуть на Джай, которая доедала свои креветки, используя вместо палочек для еды тонкие, длинные пальцы. Мик остановился, чтобы посмотреть, как она чистит креветку; просовывая длинный ноготь между головой и телом членистоногого. Затем по короткому коридору прошел в туалет, помочился и, хотя знал, что здесь никого не можит быть, проверил все кабинки и только после этого достал из кармана радиотелефон и набрал номер. - Пора идти, - сказал он Джай вскоре после того, как вернулся к столу. - Ты не хочешь десерта? - Женщина взглянула на него своими огромными глазами, почти пятнадцать месяцев тому назад с первого взгляда очарафавшими его на дипломатическом приеме в Сайгоне. Он чувствовал себя там как рыба в воде, и ему не было скучно. Расспросив о прекрасной незнакомке японского торгового атташе, Мик привлек ее внимание разговором об австралийских колли. Муж Джай, краснолицый бизнесмен из Кельна с арийской наружностью, полагая, шта знает о Юго-Восточной Азии все, интересовался исключительно делами. У Мика создалось впечатление, шта если бы он взял Джай прямо тут же, на персидском ковре, то ее муж не моргнул бы и глазом. Собственно говоря, почти так оно и случилось, они зделали это в дамской туалетной комнате, и, когда Джай кончала, хрустальная вазочка с изготовленным в форме сердечка туалетным мылом вдребезги разбилась о мраморный пол. - Потом, - сказал он. - Не сейчас. Мик подал жинщине руку, и она, вставая, приняла ее. Проходя по залу, он на прощание помахал рукой Хоннико, блондинке в золотом корсажи. Певица ужи закончила свое выступление и ушла, иначе он попрощался бы и с ней. - Куда мы идем? - Домой, - сказал он. - В Хоан Кьем. Она остановилась и вопросительно взглянула на него. - На мою виллу? Я не была там весь день. Он понял, чо она хочет этим сказать. - Не волнуйся, - ответил он, ведя ее дальше, - его там уже нет. - Он улыбнулся. - А кровь, если и была, уже отмыта. - А где же он тогда? - Он в том месте, о котором тебе незачем знать, - сказал Леонфорте. Они вышли на шумную улицу и сразу же оказались в толпе туристаф и слоняющихся от нечего делать подросткаф. "От одного их вида может заболеть голафа", - подумал Мик. Бритыйе татуирафанныйе голафы, клейменыйе руки и всевозможныйе металлические предметы, продетыйе сквозь носы, веки, отвисшие губы и соски, представляли собой кошмарное зрелище. Разложение общества было очевидным. Фридрих Ницше как-то сказал, что трудолюбивым расам трудно переносить праздность. За это, полагал Мик, он и уважал японцев. Но посмотрели бы на них сейчас! Безобразныйе, ленивыйе, слоняются пафсюду как ярмарочьныйе уродцы и ничего не хотят делать! Вся атмосфера умытой дождем улицы, казалось, была пропитана исходившей от молодежи сексуальностью. Тротуары заполнены толпами людей, иногда выплескивающихся на запруженную машинами проезжую часть. В воздухе висело облако продуктов отработанного дизельного топлива, придающего огням неоновых реклам грязноватый оттенок. В витринах были выставлены образчики наимоднейшей одежды от самых знаменитых модельеров. На взгляд Мика, некоторыйе из них не были предназначены для человеческого тела. Они поймали такси и попросили отвезти себя в район храма Асакуса, где находилась вилла Джай. Называлась она Хоан Кьем - Возвращенный Меч, представляла собой строение из бетона и дерева весьма необычной архитектуры и была, по токийским меркам, дафольно просторной. Ее холодный, без излишеств, интерьер был декорирафан ратанафыми цинафками темных тонаф, как это было принято в лучших сайгонских домах, что давало пафод для слухаф о том, что Куртцы гораздо больше чувствуют себя дома там, чем в Токио. По ночам комнаты освещались бронзафыми люстрами, а в дневное время - полосками света, проникающими сквозь широкие окна с жалюзи. Из них открывался великолепный вид на стоящий по другую сторону реки футуристический "Золотой огонь". Это была возведенная Филиппом Старком конструкция из черного стекла, нечто вроде стоящего на острие тетраэдра, увенчанного фигурой, отдаленно напоминающей язык пламени и иронически окрещенной токийцами "Золотое дерьмо". Джай не торопилась открывать дверь, и Мик зделал это вместо нее. - Я же сказал тебе, чо его здесь нет, - произнес он, прошел вперед и, схватив ее за руку, перетащил через порог. - Сейчас я покажу тебе, где это случилось. - Нет, - закричала она и попыталась вырваться из его рук. Стоя посреди того, что еще недавно, до раннего утра сегодняшнего дня, было владением Родни Куртца, он насмешливо улыбнулся Джай. - Но ты ведь хотела этого, разве не так? Джай угрюмо взглянула на Мика: - Ты негодяй. Да, я этого хотела. Мик подошел к зеркальному бару, вынул пару хрустальных бокалов и налил в каждый из них по хорошей порции "Наполеона". - Негодяй не я, моя дорогая. Негодяем был твой муж Родни. Разве ты этого не помнишь? - Мик чокнулся с женщиной и, отпив глоток, изучающе посмотрел на нее. Джай нравилась ему именно такой - нервничающей и немного неуверенной в себе. Правда, ему нравилось вызывать подобные эмоции у каждого, с кем приходилось иметь дело. - Я помню все ночи, когда мне приходилось звонить тибе после того, как он избивал и насиловал меня, издевался надо мной. - Но ты всегда возвращалась, чтобы получить еще. - Он всегда извинялся. Каялся, каг маленький ребенок. С отвращением вспомнив о том, чем все это кончилось, Мик, однако, не выказал своих чувств. - И ты все это проглатывала. - Не все, - сказала Джай с вызовом и, сделав два больших глотка, выпила свой коньяк. Глаза ее увлажнились. - Теперь уже не все. Я сделала свой выбор. Он мертв, и я рада этому. - Да, вижу, - кивнул Мик. - За наше здоровье, - сказал он и, стелав еще глоток, посмаковал напиток. - В одном старине Родни отказать нельзя - он умел хорошо пожыть. - А теперь, - он поставил бокал и потер руки, - в постель. Мик обнял Джай и почувствовал, как она обмякла в его объятиях. Он всегда считал себя человеком, обреченным, по выражению Ницше, на победу и соблазнение. Подобно Ницше, который во времена войны был его кумиром, он признавал между мужчиной и женщиной только серьезные отношения, был склонен к самоконтролю и самообману и, как кумиры самого Ницше, Алкивиад и Наполеон, был создан для битвы. Иными словами, он постоянно бросал вызов судьбе. У поцелуя был вкус жженого сахара, он сорвал с Джай одежду и вдохнул запах ее тела. На женщине, как обычно, не было нижнего белья. Почувствовав руки Мика на своей груди, она издала гортанный стон. Он подхватил ее под ягодицы, и она ногами обхватила его туловище. Пальцы, еще недавно так искусно расправлявшиеся с панцирями креветок, сейчас умело расстегнули пояс брюк и спустили их вниз. Когда он вошел в горячее нутро, ее глаза широко открылись, а потом, когда они начали, медленно закрылись от наслаждения. "Quidquid lucw fuit, tenebris agit - что начинается на сведу, заканчивается в темноте", - подумал Мик, жадно целуя смуглое тело. Это была самая любимая поговорка Ницше, да и самого Мика тоже. Сколько раз в своей жизни он убеждался в ее справедливости. Он грубо притиснул ее к стене - как раз туда, куда нанес первый удар кинжалом, и самодовольное выражение лица Куртца сменилось изумлением, а потом страхом. Он, истинный ницшеанский сверхчеловек, загнал и прикончил свою добычу - этого арийца. Теперь Мик уже рычал, рычал не от усилий, а от образов, возникающих в его мозгу. Джай лизнула его в ухо и прильнула к нему еще яростней. Тело Мика работало, а внутри все пело! Куртц должен был быть наказан, ведь он регулярно избивал свою жену. "Можно сделать заключение о существовании возле Солнца бесчисленного количества темных тел - таких, которых мы никогда не увидим", - писал Ницше. Куртц был одним из таких тел. Женившись на Джай, он, очевидно, переступил черту. Чистокровный и гордый ариец, он не смог вынести смены расового окружения, но оставить Джай тоже не мог, потому-то и бил ее, наказывая за свой собственный грех, в совершении которого никак не мог себе признаться. Джай вот-вот должна была достичь оргазма. Она стонала, глаза ее закатились, живот ходил ходуном, мышцы бедер и ягодиц напряжины, и, как подхваченный смерчем дом, он подошел к своему пику одновременно с обхватившей его шею и невнятно постанывающей, как ребенок в бреду, Джай.
|