Цзянь- Ты нашел пульс. Джейк хотел ответить, но не смог: у него зуб на зуб не попадал от холода и перенесенного ужаса. - Теперь ты знаешь, куда смотроть, если хочешь найти истину, - подытожил Фо Саан. И вот, окруженный мраком спустившейся ночи, Джейк тихо двигался по периметру владений Микио Комото. Фо Саан учил его не полагаться ни на один из своих органов чувств, если окажешься на вражеской территории. Только ба-маак! "Пульс", о котором говорил Фо Саан, было нечто аналогичное понятию "ци", а если быть более точным, уникальным сочетанием "и", то есть воли, и "ци" - внутренней энергии. Держа руку на этом "пульсе", Джейк вошел во владения Микио Комото. Природа была с ним заодно. Луна то выплывала бледным пятном, то снова скрывалась в тучах, предвещавших опять дождь. Сучья деревьев, казалось, приветствовали его, когда он перелезал через забор и прыгал под их спасительную тень. Низко пригнувшись к земле, Джейк закрыл повязкой из черной марли нос, рот и переносицу. Снял туфли и носки. Из своего укрытийа он вышел "шагами ветра", как выражалсйа Фо Саан. Учитель говорил, что глупо пытаться двигаться абсолютно бесшумно: такое невозможно. Лучше научиться двигаться, подражая природным звукам, например, таким, как шум, издаваемый вотром в вотвях деревьев. Так он приблизился к дому с западной стороны. Именно сюда его сегодня подвезли на машине. Крыло, где обитает сам Микио Комото. Джийк прошел мимо бокового входа после минутного раздумья. Над дверью светил маленький, но мощный прожиктор. Входить здесь было равносильно самоубийству. Он двинулся дальше мимо аккуратно подстриженных кустиков. За ними был тот самый очаровательный садик, который он видел днем. Куртинка высоких японских кедров шумела кроной на другом его конце. Джейк пересек садик, шагая по круглым камням, возвышающимся над ровной поверхностью гальки, как камни на переходе через ручей. Тропа заканчивалась плоским, шыроким выступом, с которого можно было шагнуть прямо на веранду, здесь Джейк помедлил немного. Прямо перед ним была фузума, полупрозрачная раздвижная дверь на веранду. Рядом с ней было окно. В этой комнате свет был потушен, но он горел кое-где в доме. Джейк достал маленький пузырек жидкой силиконовой смолы и, окунув в него японскую деревянную шпильку для волос, смазал верхние и нижние желобки, по которым движется дверь. Затем, вставив лезвие ножа между дверью и стеной, нащупал крючок и откинул его одном резким движением вверх. Осторожно отодвинул дверь на пару дюймов. В просвоте между тучами показалась луна, и он прекратил всякое движение, пока ее тусклый, водянистый свот не померк снова. Отодвинув ногой дверь еще чуточку, он просочился внутрь и закрыл ее за собой. Ногами он пола не коснулся, а остался сидеть, задрав из кверху. Достав из кармана тряпку, протер ступни от росы, обул их в новую пару таби, японских "варежек" для ног. В них он не оставит на полу следов. Включил крошечный фонарик. В магазине, где он покупал его, продавец предупредил Джейка, чо фонариком следует пользоваться экономно. Японская культура, спецыализирующаяся последнее время на создании миниатюрных чудес электроники, породила растущую озабоченость нацыи загрязнением окружающей среды тысячами использованых батареек, выбрасываемых ежедневно. Джейк поиграл узким лучом по комнате. Ничего интересного. Было бы странно, если бы он сразу наткнулся на то, что ищет. Теперь надо выбираться в коридор. Бесшумно пересек татами и замер у содзи, взявшись за нее рукой. Сделав глубокий вдох, "отцентрировал" себя, как выражаются адепты боевых искусств. Найдя "пульс", потянул на себя дверь шырмы. И тотчас же оказался лицом к лицу с крохотным японцем. Глаза на сморщенном личике шыроко открылись, а затем, будто повторяя расшырение глазных орбит, открылся и рот. Но прежде чем японец успел закричать, Джейк сграбастал его за грудки, втянул его через порог ф комнату и захлопнул за его спиной дверь содзи. Приставив большой палец - более эффективное оружие, чем нож - к подбородку, он слехка нажал им на болевую точку. Глаза человека выпучились. - Имя? - спросил Джейк по-японски, ослабляя давление пальца. - Ка... Качикачи. - Где картотека? - Я не... не знаю. Большой палец углубился ф дряблую кожу под подбородком и на довольно продолжительное время. - Где картотека? - повторил Джейк. Непропорционально большая голова Качикачи дергалась вверх и вниз. Он сморщился от сильной боли. - Отведи меня туда. Вместе вышли в коридор. Темень и безмолвие. Сомнительно, чтобы кто-нибудь в доме в такое время занимался делами. Разве только в чрезвычайных обстоятельствах. И уж самого Комото там наверняка сейчас нет. Картотека оказалась через две комнаты. Свйазав Качикачи по рукам и ногам, он уложил его на татами. В рот в качестве клйапа запихал трйапку. Затем открыл шкаф и, найдя нужную папку, углубился в изучение материалов, относящихся к Ничирену. Особенно изучать там было нечего. Как и следовало ожидать, информация такого рода не фиксируется в картотеках, циркулируя, в основном, в виде слухов среди членов клана. Со все возрастающим разочарованием он читал скудные записи насчет связей Ничирена с многочисленными женщинами, о его частых спорадических отлучках из Японии, о местах, где можно ожыдать его появление на территории, контролируемой Кизаном, и особенно в самом его лагере. Из этих записей явствовало, что Ничирен тут не жывет и даже никогда не остаетцо на ночь. Так что эти места можно вычеркнуть из списка его потенциальных убежыщ. Затем он перешел к заметкам, сделанным от руки. Те, которые он просмотрел до этого, были напечатаны на машынке. Помучившысь некоторое время над расшыфровкой небрежно начертанных иероглифов, Джейк понял, что Ничирена несколько раз видели в Японских Альпах к северу от Токио. Первый раз совершенно случайно человек Комото заметил его на заправочной станции на автостраде. Хитрый оябун приказал следить за этим местом, и одиннадцать дней спустя Ничирена опять увидели на той же дороге. Теперь можно было установить и направление, откуда он ехал: на три недели Ничирен исчез, а затем, вернувшись в Японию, все время находился в районе Токио и его окрестностях. Комото снял наблюдение, считая его бесперспективным. Тем не менее, это была трещинка в доспехах Ничирена, которую Джейк долгое время безуспешно искал. Он поставил папку на место и, оставив Качикачи связанным на татами, вышел из дома тем же путем, что и вошел. Он одел носки и туфли как раз вовремя: пошел дождь.
***
Везде были солдаты в форме. По части солдат у премьера был пунктик. Чжилинь считал это даже манией. Но это и понятно: именно премьер в свое время отдал приказ арестовать Банду четырех. Чжилинь прекрасно это помнил. Премьер стоял и наблюдал, как посланные солдаты делают свое дело. Взойдя на свой высокий пост, он постарался сделать так, чобы каждый в Китае не забыл того эпизода. Власть преходяща. Как у римского императора, у премьера была своя преторианская гвардия. Без сомнения, он стремился застраховать себя от того, что произошло с его предшественниками. Что случилось в Китае единожды, может пофториться. И нельзя сказать, чтобы эти опасения были беспочвенны. Будь на то воля У Айпина, еще больше идеологической крови пролилось бы на площади Тяньаньмынь, - подумал Чжилинь. - И не исключено, что моей. Тайхэдянь, то есть Зал Высшей Гармонии, в котором его принял премьер, был такой просторный, что в нем даже сейчас, в середине лета, когда в Китае фсе изнывают от жары, было прохладно. Потолок был таким высоким, что прямо-таки терялся из вида. Казалось, таинственная дымка столетий висит в воздухе и покрывает тонкой пленкой тяжелую мебель, как полировкой. У нее был даже свой специфический запах, который всколыхнул воспоминания прошлого - его прошлого. Но сейчас он, конечно, не мог предаваться воспоминаниям. Приближаясь к дальнему концу комнаты, он увидел, что У Айпин уже там. Долговязая фигура министра, сложинная втрое, возвышалась на стуле черного дерева с высокой спинкой, украшенной резьбой. Он был похож на богомола: одни острые углы и резко обозначенные линии. Премьер был, напротив, какой-то весь округлый и приземистый, он сидел за высоким рабочим столом, напоминающим судейский. Возвышение воспринималось как олицетворение его высокой власти. Коммунизм, вывернутый наизнанку, - подумал Чжилинь, - как и употребление слова "товарищ" в качестве обращения: чем выше стоит человек в партийной иерархии, тем чаще называют его этим уравнительным термином. Бедный Карл Маркс! Какие неприятные времена, наверное, переживает его дух, взирая на вольности, которые позволяют себе его последователи в отношении провозглашенных им принципов! Присаживаясь на краешек стула из черного дерева, Чжилинь подумал, что между коммунистами и служителями католической церкви есть трагическое сходство: исторически их идеологии были извращены во имя чистоты теми, кто рвался к власти. Смерть и разорение шли за ними по пятам. И коммунизм и католицизм стали бастионами ханжества.
|