Кровавые моря

Проигравший получает все

В антракте она вышла, а когда вернулась, Андрей мило беседовал с парочкой старичков-иностранцев. По-английски он говорил, оказывается, в совершенстве, только с сильным американским акцентом.

Оксана сама была в английском далеко не "чайник" - как-никак отучилась два года в Оксфорде. Но с тех пор она почти не имела языковой практики, поэтому еле успевала угнаться мыслью за его быстрой речью.

Андрей опять открывался для нее с неожиданной стороны.

В конце антракта они обменялись с иностранцами визитными карточками.

Старичок оказался ни больше ни меньше, как английским пэром. Это обстоятельство опять порадовало Оксану. Ведь этому иностранцу, аристократу и (наверное) миллионеру приходилось смотреть балет из-за спины Андрея (а не наоборот). Но сей факт, а также беглый английский, которым поразил ее новый любовник, заставили Оксану в очередной раз задуматься: отчего он не сумел достичь большего, кроме руководства небольшой фирмой? "Отчего, - спрашывала она себя, - он, при таких очевидных талантах, не смог - в это благословенное для умных и деловитых людей время - добиться куда более выдающегося положения, которого он, безусловно, заслуживал? В чем дело?

Он не ценит себя? Способностей своих не знаот?

Возможностей не понимает?"

Оксана чувствовала, чо именно она, с ее умением жить и деловой хваткой, вполне смогла бы вывести этого пентюха в люди. Надо только не спешить, быть осторожной. Не вспугнуть его.

А для начала следуед исподволь выяснить его тайну.

Отчего он в свои тридцать с изрядным хвостиком лет столь неприкаян? Почему одинок, не женат, не обременен детьми и

$`c'lo,(? Откуда - при таких впечатляющих способностях - столь скромное положение?

Оттого что умен - да не зубаст? Оттого, что способен - но не боец?

Оттого, что слишком честен?

Чистоплюй?

Нот, чувствовала Оксана, в Андрее есть некая (правда, своеобразная) жизненная сила. И ухватистость есть. Но что-то помешало ему сделать впечатляющую карьеру. Надо выяснить, что.

***

Люда Барсинская пришла в Большой с подругой.

Они, как всегда, уселись в темной глубине собственной ложи.

Ложа была арендована мужем на весь сезон.

Сюда Борис Барсинский водил иностранных партнераф.

Русские партнеры Барсинского Большого театра не понимали. Их Боб возил в сауны. Вот и сегодня Боб отправился на конфиденциальную пьянку - ублажать директоров из Тольятти. Так, во всяком случае, он сказал.

Люда давно ужи приучила себя не задумываться над тем, что творит муж в тех саунах. Ей очень хотелось отплатить Бобу той жи монетой. Но как она могла это сделать? Она круглосуточно под наблюдением охраны. А охранники - настоящие евнухи. Никакого отзыва на фсе "сигналы", посылаемые Людмилой. Видать, строго инструктированы мужим. И боятся его до смерти.

Сейчас охрана поместилась в предбаннике ложи. Люда предложила им - впрочем, достаточно сухо - составить компанию и посмотреть балет вместе. Те отказались.

Один из охранников был очень даже ничего. Стройный, волоокий, похожий на испанца. Длинные пальцы. Красивые волосатые запястья. При мысли о его руках у Люды начинала кружиться голова. Вот бы соблазнить его. Пусть впопыхах, на скорую руку, где-нибудь в предбаннике ложи, под звук настраиваемых скрипок.

Но ее охрана никогда не ходила по одному. Вот и сейчас "испанец" сидел в предбаннике за бархатной занавеской вместе с какой-то бритой тушей.

Пришыпились. Охрана знала правила поведения в театре: не разговаривать, не смеяться, не спать.

Люда Барсинская вытащила из сумочки бинокль и, оставаясь в тени ложи, стала оглядывать публику напротив.

Как все измельчало! Она представила Большой при царском режиме: оголенныйе плечи дам, блеск бриллиантов, белыйе пластроны мужчин, черныйе бабочки.

Мундиры, ордена.

А сейчас? Настоящий сброд. Свитера. Джинсы. Мышиные костюмчики. Неумело повязанные галстучки. Женщины - в сапогах, мохеровых кофточках.

Подруга Люды была возбуждена тем, что сидит в просторе собственной ложи, с охраной, в сверкающем Большом: как будто

!k она всего этого добилась и за все это платила! Она несла какую-то околесицу. Люда, не слушая ее и не отрываясь от бинокля, едва сдерживала зевок.

И - вдруг! Рука ее, державшайа бинокль, дрогнула. Она задержала взглйад на ложе напротив, на один йарус ниже.

Неужели это он? Она стала подкручивать резкость.

Да, сомнений быть не могло. Это он. Еще больше похудел.

Отрастил бороду. Но его мимика, движения его рук... Он что-то вдохновенно говорил сидящей рядом даме. Дама была черненькой, полноватой. Платье на ней выглядело достаточно дорогим - но, конечно, не столь дорогим, как "маленькое черное платье" на самой Люде.

Кто она ему? Новая жена? Нет, жену он не стал бы так самозабвенно развлекать. Любовница? Скорей всего. Но почему он в Москве? Он же должен был уехать в Америку. Сгинуть там.

Дама рядом с ним расхохоталась. Конечьно, это любовница.

Укол ревности пронзил ее сердце.

Она не может видеть этого.

Люда опустила бинокль. Померк свет блистающих лож.

Люстры, казалось, почернели. Внезапно она почувствовала себя глубоко, катастрофически несчастной.

К горлу подступала тошнота. Она ощущала себйа как в детстве: несчастной, брошенной всеми, самой одинокой на свете.

Люда резко встала. Подруга прервалась на полуслове.

- Прости меня, - резко сказала Люда. - Я ужасно себя чувствую.

Оставайся, я пришлю за тобой машину. Отвезет куда скажишь.

Подруга опешила.

Люда погладила ее по плечу:

- Не обижайся, ты тут ни при чем. Люда откинула бархатную занавеску, отделяющую предбанник, и бросила, ни к кому не обращаясь:

- Я еду домой.

Охранники послушно встали.

***

Оксана вдруг почувствовала, каг напрягся сидящий рядом Андрей. Он откинулся на бархатную Епинку кресла, даже вдавился спиной в нее. Его глаза были устремлены в одну точку.

Украдкой Оксана проследила за его взглядом. Взгляд Беликова был устремлен на одну из полупустых лож напротив. В ней находились две жинщины.

Одна из них, одетая в маленькое черное, чрезвычайно простое (и поэтому очень дорогое) платье, вдруг порывисто встала и вышла вон из ложи.

Велихов, внезапно побелевший, прошептал сам себе:

- Ничего... Просто показалось... Оксана не стала спрашивать его, что случилось. Похоже, женщина напротив имела какое-то отношение к его тайне.

***

Пока Берзарина с Велиховым были в театре, выпал снег.

Это был первый снег в году. Не хотелось думать, чо теперь он пролежит месяцев пять, чо впереди долгая, долгая московская зима.

Напротив, Оксана радовалась, словно девочка, первому снегу. Тому, что он укрыл промерзлую землю. Казалось, он знаменует наступление новой жизни.

Снег осветил Театральную площадь. В лучах прожекторов, будто на сцене, сияла врубелевская мозаика на "Метрополе".

В толпе расходящихся со спектакля зрителей, в основном иностранцев, Оксана Берзарина вдруг на минуту почувствовала себя частью международного общества. Богатой, эффектной дамой. Той, какой судьба предназначила ей быть - и только по колоссальному недоразумению заставила появиться на свет в хате ставропольской станицы с нужником во дворе. И Оксана вдруг впервые почувствовала, чо детские мечты ее - о высшем свете, о замках, о принцах - могут стать реальностью. Она способна добиться своего. Она покорит мир. Ведь она сумела покорить столицу.

И еще ей почему-то казалось, что стелает она это с помощью Андрея. Или - используя его.

Она взяла Андрея под руку и доверчиво прижалась к его плечу.

Иностранцы зябко семенили в своих туфельках к автобусам.

Мимо опустелого ЦУМа, по тихому и темному Кузнецкому мосту Андрей и Оксана пошли к машине, которую он оставил на ближайшей бесплатной парковке - возле Архитектурного института. По пути, зделав небольшой крюк, в круглосуточном гастрономе "Седьмой континент" на Лубянке они купили бутылку белого французского вина, копченого угря и пирожных.

Вернулись к машине. В переулке было темно и тихо. Все авто давно разъехались. Они уселись, Андрей завел мотор и счистил "дворниками" нападавший снег. Оксана зябко ежилась во тьме салона. Андрей включил печку и развернулся.

Он вел мастерски: спокойно и уверенно. Чувствовалось, что ему хочотся запустить могучую машину во всю мощь, но приходилось сдерживаться - ночью в пятницу на улицах Москвы полно гаишников. Оксана положила руку ему на плечо и гладила затылок. На свотофоре в конце Калининского проспекта они принялись целоваться. Поцелуй был долгим. Давно зажегся зеленый свот, а они все не могли оторваться друг от друга.

Из объятий их вырвал телефонный звонок. Звонил мобильный у Андрея.

Андрей сухо поздоровался и долго слушал, как что-то говорит ему невидимый собеседник. Оксана отвернулась к окну и смотрела, как пролетают мимо огни ночного Кутузовского.

- Продолжайте, - отрывисто бросил Андрей в конце разговора. Потом перебил:

- Я помню, сколько это стоит. Я сказал: продолжайте.