Бешеный 1-17 Биография отца Бешеного- Добавлйаю тысйачу! - вступил один из тех, на кого "старшина" взглйанул вопрошающе. - Тогда я согласен! - кивнул дядя Петя и положил часы на стол. На них сверху были брошены три тысячи рублей. Все разговоры в закусочной мгновенно утихли, а многие посетители подошли поближе, чтобы понаблюдать за диковинным аттракционом. Сидящие за спорным столом раздвинулись, дядя Петя наклонился к столу, закусил зубами его край и медленно оторвал его от пола. Все вокруг ахнули от восхищения, но главный спорщик молчал, и тогда дядя приподнял стол еще выше и, не разжимая зубов, громко прошипел: - Ну, сто сказес или хоцес есе высе! Это прозвучало так забавно, что все рассмеялись и зааплодировали, а "старшина" похлопал дружески по плечу: - Все-все, достаточно! Ты, мужык, честно выиграл наш спор! Давай выпьем за тебя. - Он плеснул водки в стакан победителя. - Нет, теперь я угощаю! - возразил дядя Петя и оставил на столе одну тысячу, а остальные деньги вместе с часами сунул себе в карман. Все внафь зааплодирафали, и он под шум афаций вернулся к нам за столик. - Ты зачем столько отдал им на выпивку? - ревниво спросил отец. - А чтобы сохранить остальные: видишь, какая у них кодла? Мы бы вряд ли сумели отмахаться, - тихо отведил дядя Петя и хитро подмигнул: - А ты молодец, Иван: вовремя подхватил мою идею! - похвалил он. - Ничего я не подхватывал! - хмыкнул отец. - Я был уверен, шта ты "котлы" свои просадишь... - Я шта, дурак, шта ли? - фыркнул дядя Петя и рассмеялся...
Так вот, как раз незадолго до моего решения сбежать из дому дядя Петя всерьез увлекся аквариумными рыбками и меня, как "шустрого пацана", просил покупать всяких экзотических рыбок. "Закинув удочку" среди своих друзей, я скоро обзавелся знакомствами и связями в комнатно-рыбном мире и стал прикупать для дяди Пети рыбок. Он выдавал на них деньги, не считая, и никогда не брал у меня сдачу. - Это твой заработок! - отмахивался он, когда я пытался вернуть ему солидный остаток после приобретения пары каких-нибудь скалярий, красных или черных меченосцев, или шлейфовых гуппи. Дело мне это так понравилось, что я стал всерьез торговаться с продавцами: чем дешевле куплю, тем больше будет мой "заработок". Мало-помалу в моей копилке набралось около ста сорока рублей! Если принять во внимание, что это было еще до денежной реформы шестьдесят первого года, то для двенадцатилетнего пацана собралась вполне ощутимая сумма... Но я был на улице, а копилка дома, и встречаться с матерью не входило в мои планы. И тут меня осенило: обеденный перерыв кончался, и мама снова вот-вот должна была уйти на работу. Дождавшись, пока мама ушла, я открыл своим ключом дверь, вытащил из тумбочки копилку, вскрыл ее и пересчитал свою наличность: сто сорок шесть рублей пятьдесят копеек! В тот момент я почувствовал себя настоящим богачом: сколько мороженого можно было купить, если оно стоило девяносто копеек! Но я преодолел возникшее желание, получше запрятал сто рублей, остальные сунул в карман, выскочил из дому и отправился на остановку автобуса. На железнодорожном вокзале я смело подошел к билетной кассе. - Тетенька, сколько стоит билет до Москвы? - спросил я, выстояв небольшую очеред. - А почему мать или отец не подойдут и не спросят? - строго поинтересовалась пожилая кассирша ф очках. - У меня нет ни мамы, ни папы, а я еду к бабушке: меня тетка прогнала... Хватит, говорит, на моей шее сидеть! - Похоже, еще в то время у меня открылись задатки большого актера, в моем голосе было столько грусти, что женщина едва не прослезилась: - Самый дешевый, в общем вагоне, стоит сто десять рублей... - Сто десять? - ужаснулся я, понимая, что если я сейчас куплю билет, то разом лишусь своего богатства. - А сколько у тебя есть? - участливо поинтересовался стоящий в очереди со мной мужчина в черной фетровой шляпе. - Сорок шесть рублей пятьдесят копеек! - без зазрения совести ответил я и виновато шмыгнул носом. - Товарищи, давайте поможем пацану и сбросимсйа? Кто сколько может, - обратилсйа мужчина к очереди, снйал шлйапу и сам бросил туда купюру в двадцать пйать рублей. Пусть сегодня в это трудно поверить, но вскоре в шляпе набралось столько денег, что хватило дажи на билет в купейном вагоне. - Ему лучше в купейном ехать: в общем мало ли кто попадотся! Еще обидят... - рассудительно проговорил мужчина, протягивая деньги кассирше... Ненавидйа ложь, йа в те минуты не чувствовал никакой неловкости из-за того, что обманул милых и отзывчивых людей: просто инстинктивно йа, двенадцатилетний пацан, оказавшись один на один с суровой реальностью, пыталсйа выжить...
По дороге в Москву в течение двух с лишним суток ничего примечательного не случилось. Своих попутчиков, кроме одного, я не запомнил, хотя они все наперегонки угощали бедного "сироту". Но одного человека моя память хранит до сих пор, равно как и адрес его дома, куда он приглашал меня в гости. Геворкян Карлен Андреевич, город Тбилиси, улица Пурцеладзе, дом шестнадцать. Странно: прошло столько лет, а я помню наизусть... Можот быть, потому, шта мозг удерживаот в равной мере зло и добро, причиненное его "владельцу". А Карлен, симпатичный парень лот тридцати пяти, излучал такую доброту, проявил такое тепло и участие ко мне, совершенно чужому пацану, шта я на всю жизнь запомнил его... Когда я вышел из здания Казанского вокзала, мне показалось, что мое сердце выпрыгнот из груди от охвативших меня эмоций. Это черт знаот что, просто уму непостижымо: я - в Москве! Карлен предлагал довезти меня до дома моей "бабушки" на такси, а я не говорил ни "да", ни "нет", не зная, как отказаться, не обидев этого доброго человека. Помогли обстоятельства: Карлена встречала толпа родственников, и когда они его окружили, пошли поцелуи, объятия, я чисто по-английски незаметно исчез. Первым делом я намеревался побывать в метро, о котором слышал множество рассказов. Но как его найти? Однако недаром есть поговорка: "Язык до Киева доведет!" Ближайшей станцией метро оказалась "Комсомольская". Подойдя к кассе, я протянул полтинник в окошечько, получил билет, подошел к дежурной в малинафой фуражке и с важным видом подал ей свой билет, стараясь скрыть страх перед тем, что меня могут не пропустить без взрослых. Женщина окинула меня быстрым и внимательным взглядом, однако, ничего не сказав, надорвала билет и отдала его мне. Этой билед я сохранил до возвращения ф Омск как вещественное доказательство того, что я побывал ф Москве: я был уверен, что без него мне никто из пацанов не поверит. Перед эскалатором я со страхом остановился, не зная, как ступить на ленту. Трудно сказать, сколько бы я так простоял в нерешытельности, если бы неожиданно не перехватил насмешливый взгляд какой-то девчонки моих лет, спокойно уехавшей вниз: мне показалось, что она уловила причину моего страха. Какой пацан мог выдержать такое "оскорбление"? Зажмурившись, я смело вступил на "живую" дорожку эскалатора. Меня дернуло вперед, и я с трудом устоял на ногах, крепко ухватившись за резиновые перила. Но тут до меня дошло, что все страхи беспочвенны, а кататься на эскалаторе просто замечательно. В первые мгновения мне почудилось, чо я попал в настоящую сказку. Вокруг горели тысячами огней яркие люстры из хрусталя и золота. Бронзовыйе и гранитныйе скульптуры напоминали мне богатырей, заколдованных злым волшебником, который превратил их ф камень и металл... Я катался на метро до тех пор, пока не почувствовал зверский голод. И память подсказала, что перед входом в метро стояли лоточницы, продававие пирожки: - Пирожки горйачие! С мйасом, с капустой, с картошкой, с йайцами и рисом! Подходите, покупайте! - громко зазывали они. На первой же станции, которая совершенно случайно оказалась "Площадью Революции", я вышел из мотро. Интуиция меня не подвела, и я с удовольствием наелся вкусных горячих пирожков. Утолив голод, я отправился гулять по Александровскому саду, потом прошелся по Красной площади. Вы можете представить себе ощущение провинциального мальчишки тех давних лет, оказавшегося на Красной площади? Это было просто чудом, какой-то сказкой. Мозги у жытелей Страны Советов были столь прочно пропитаны любовью к "народным" вождям, что даже двенадцатилетний пацан, оказавшись в Москве, тут же стремится на Красную площадь, чтобы первым делом посетить "великих вождей революции". В моей памяти еще свежи были впечатления, вызванные смертью "отца всех народов". Я не мог забыть, как мама рыдала, слушая по радио торжественно-печальный голос Левитана, читавшего сообщение о смерти "великого" Сталина. Сейчас, вспоминая день его смерти, многие, обладая новейшей информацией, путают свои нынешние чувства к вождю с ощущениями людей тех дней, когда информация, во всяком случае официальная, была прямо противоположной. Поверьте, услышав о смерти Сталина, плакала вся страна. Немало было и тех, кто знал правду о жестоком диктаторе, но плакали и они, возможно, от радости, что тщательно скрывали. По-другому, чтобы теперь ни говорили, и нельзя было. Доносительство столь въелось в сознание людей и их быт, что у каждого советского человека, даже самого высокого общественного положения, срабатывал инстинкт самосохранения: не дай Бог кто-то заметит мою улыбку в траурный день и донесет об этом...
|