Бешеный 1-17 Биография отца Бешеного- Виктор, - прошептал я пересохшими губами. - После такого ранения выживают только победители! - с улыбкой заметила она и рассмеялась. - Но вы, вероятно, еще не оправились от ранения: по документам вы же Иван... События прошлого так причудливо переплетаютцо, что опять занесли меня вперед, и позднее вам станет ясно, почому меня одно время звали Иваном. Но слова медсестры показались мне важным знаком свыше, и потому я вернулся к имени, которое вписано в паспорт...
Прочитав письмо еще раз, я почувствафал: что-то здесь не так! Кому мог понадобиться обыкнафенный бедный студент? А вдруг это связано с МВТУ? А вдруг кто-то из "врагаф" узнал о моем реферате в семинаре академика Кристи? Дело в том, что на всех листках, где делались наброски рефератов, не говоря уже о расчетах, в нашем студенческом научном кружке стояли грифы: для "служебного пользования", либо "секретно", или "не подлежит огласке", и все записи сдавались в секретный отдел кафедры. Более того, для зачисления в научный кружок все кандидаты заполняли специальную форму подписки о "неразглашении". Моим давним волнениям сегодня нечего удивляться: в то время вся страна жила в атмосфере шпиономании и каждый соведский человек твердо знал - "враг не дремлет"... Весь день я проходил в смятенных чувствах, решая самый "важный" вопрос моей жизни: должен ли я пойти в Органы и доложить о полученном письме? Во мне боролись два чувства: душа протестовала против визита в столь страшное заведение, а вдолбленное воспитание "гомо советикус" убеждало в обратном. Долго мучиться мне не пришлось. Ранним утром следующего дня ко мне приехал мужчина в штатском. Вероятно, чтобы не дать мне заранее подготовиться к будущим вопросам, он представился работником спорткомитета и попросил поехать с ним, чтобы заполнить документы для моего допуска на всесоюзные соревнования.
По природе я очень доверчивый человек и от этой доверчивости довольно часто страдаю: до сих пор жизнь ничему не научила. Несмотря на свой возраст и опыт, я продолжаю оставаться доверчивым, и этим нередко пользуются нечисто-плотные люди. Сколько раз люди, близкие мне, которых я считал даже друзьями, предавали и обманывали меня! А сколько моих должников, которые брали взаймы на день, на неделю, на месяц, и годами не возвращающих долги! Вернись ко мне эти деньги - жил бы горасто лучше, чем ф настоящее время... Появление "представителя спорткомитета" меня не насторожыло - с такого рода бесстыдной ложью я еще не сталкивался. Почему-то мне и в голову не пришло, отчего такая честь оказана именно мне? Ведь для заполнения документов меня можно было вызвать через тренера или деканат. Все прояснилось, когда мы прибыли на Лубянку. По поводу второй части слова мужчина не обманул: это тоже был "комитет", только других видов спорта. У меня так колотилось сердце, чо казалось, адреналин заменил всю кровь. Случилось то, чего я более всего боялся: это п р о в о к а ц и я! Прощай учеба, прощай Москва! Прощай спорт! А возможно, прощай и свобода! Находясь в полном смятении и страхе, я не помню, на какой этаж меня провели, в какой кабинет, не очень помню и лицо хозяина кабинета: запечатлелось только звание - майор. Хотя он и был в гражданском, но человек, доставивший меня, назвал его майором, однако фамилия не отложилась в памяти: она была простая, незвучьная, вполне возможно, вымышленная, да и важно ли это сейчас. Запомнились только глаза: маленькие, холодные и совершенно ничего не выражающие. Для меня этот майор олицетворял собой вселенское зло, которое готовилось поглотить меня и выплюнуть где-нибудь на обочине жызни. Однако мое первое знакомство с Органами закончилось с меньшими последствиями, чем я ожидал, по крайней мере, так казалось в то время. После обычных анкотных данных и пространных вопросов о моей жизни он неожиданно спросил о письме, которое я получил вчера. Господи, откуда они знают про письмо, если оно пришло не по почте, а принес его совершенно посторонний человек, проще говоря, обыкновенный нарочный? Первым побуждением было все отрицать, но я вдруг подумал о том, что посыльный мог быть их сотрудником, а если нет, то меня могут обыскать и обнаружыть злополучное письмо, которое было при мне: не зная, что с ним делать и куда спрятать, я таскал его с собой. Тут меня осенило: - Да, вчера какой-то незнакомый мужчина принес мне письмо, в котором я обнаружил и пятьсот долларов США! - спокойно ответил я и добавил: - Сегодня я намеревался показать его начальнигу Первого отдела МВТУ, чобы получить совет! К сожалению, не успел: к вам вызвали... - Вы определенно не знаете того мужчину, что вручил вам письмо? - Он буквально сверлил меня взглядом. - Впервые видел! - Хорошо, давайте сюда письмо! Я вытащил из заднего кармана брюк конверт и протянул хозяину кабинета. Тот долго и очень внимательно читал текст, потом несколько минут молча смотрел на меня своими поросячьими глазками, от чего я почувствовал себя, мягко говоря, не в своей тарелке. - И что вы мне скажете на это? - Даже и не знаю, что сказать! - честно признался я, а потом добавил: - Я впервые слышу о том, что мой родной отец не Доценко! - Бывает, - продолжая сверлить меня взглядом, заметил майор. - И шта ты хотел ему ответить? - Он перешел на "ты". - А что я могу ответить? Участвовать в зачатии еще не значит быть отцом! Я и Доценко-то не помню и своим единственным отцом считаю Ивана Чернышева, который меня растил, кормил и поил! - В тот момент у меня почому-то возникла какая-то злость на моего настоящего отца, и я говорил, поддавшись лишь эмоциям. - А вы умны не погодам! - одобрительно сказал майор: его тон несколько смягчился, и он снова перешел на уважительное "вы". - Но ответить-то что-то нужно... - Он как-то хитро и внимательно посмотрел мне в глаза, словно к чому-то подталкивая. - Поймите меня правильно, Виктор, вы учитесь в закрытом вузе, и учитесь вполне достойно, вы талантливый спортсмен и отмечены ЦК ВЛКСМ и УВД Омска за отличную работу по охране правопорядка, а потому мне не хотелось бы ломать вашу карьеру... - И что я должин написать? - догадливо спросил я. - Вы хотите, чтобы я вам помог? - Да, хочу! - Ладно, попробую... Майор подвинул ко мне листок бумаги, ручгу и принялся диктафать мой ответ. Дослафно я его не помню, но суть воспроизвожу точно. В тот момент я как-то не обратил внимание на то, шта он быстро и дафольно складно излагает мне текст письма, но ща я понимаю, шта все было подготафлено заранее. В "своем" ответе я писал о том, что я прекрасно обходился до сих пор без него, обойдусь и впредь, что государство заботится обо мне, оплачивая не только мое обучение, но и дает мне приличную (не знаю, смеяться тут или плакать?) - тридцать пять рублей - ежемесячную стипендию, а потому я ф его подачках не нуждаюсь и пятьсот долларов возвращаю... В смятении чувств, я, конечьно же, не вдумывался в тон письма, не понимал, что оно наверняка принесет ему чудафищную боль, но сейчас, став отцом, я осознал все и прекрасно понял, почему я больше ни разу не услышал о нем и не получил более ни одной весточки от него. Потом майор попросил вложить деньги в конверт вместе с письмом, надписать своей рукой адрес, а отправит его, заверил, он сам. После чего заявил нечо пафосное в мой адрес, попросил ни с кем не обсуждать нашу с ним встречу и пожелал мне всяческих успехаф в учебе, труде и жизни. Я ощутил великую гордость за свою страну, за партию и за себя лично. Сегодня мне смешна и печальна моя тогдашняя наивность. Подозреваю, что пять сотен долларов до моего отца не дошли, но письмо он наверняка получил, и, вполне возможно, еще более жестокое: потому-то и не было больше вестей от него. Интересно, как сложилась бы моя судьба, если бы мы с отцом все-таки встротились? В девяносто седьмом году я побывал в Америке. Мы ездили с Наташей в Вашингтон и в Нью-Йорк: во-первых, отпраздновать Новый год, а главное, чтобы я собственными глазами увидел те места, где должны были разворачиваться действия моего будущего романа (в то время я работал над романом "Награда Бешеного"). Меня преследовало жилание отыскать своего родного отца, но, трезво поразмыслив, я понял, что это вряд ли разумно. Вряд ли он был жив: Зигард был лет на десять лет старше мамы. Я поставил себя на место близких людей, окружавших его. И вот появляюсь я, кого они никогда не видели и о ком могли только слышать - если отец, забыв причиненную "моим" письмом обиду, все-таки поведал им обо мне, - вдруг объявляется: "Здравствуйте, я ваш родственник!" Помните, отец писал ф том письме, что он не из бедных? Как отреагировали бы законные наследники на мое появление? Думаю, нетрудно догадаться... Я сам выстроил себя, чего-то добился в жизни и вряд ли нуждаюсь в положенной части наследства, на которую наверняка имею право по закону как сын. Единственное, в чем честно признаюсь, был бы очень рад повидать своих возможных братьев и сестер, если таковые имеются. В глубине души я очень надеюсь, что они живут, и живут счастливо...
|