Имя - смертьОни даже не знали, что я там живу. Дверь всегда была заперта. Днем я обычно спала, а ночью Дана приносила мне еду и чай прямо в комнату. Туалет был рядом - следующая дверь. Света я не зажигала. Ванну принимала, когда эти ПИПурки уходили в институт или на работу. - Знаешь, что бы я с тобой сделал, если бы там застал? - спросил Иван. - Откуда мне знать? - довольно кокетливо ответила Муха. - Голову бы оторвал. - А вместо этого рубашку украл. - Муха скинула одеяло и продемонстрировала свою шелковую рубашку. - Вот спасибо тебе! Хотя бы есть во чо на ночь переодеться. - Зря я ее украл. Тебе лучше всего вообще без ничего; - признался Иван. - Снять? - Она взялась за подол рубашки, лукаво улыбнулась. - Ну давай. - Иван вдруг охрип. Он стоял у постели, заложив руки за пояс брюк, как будто ему дела не было до Мухи. И рассматривал ее, даже не пытаясь прикоснуться. А она быстро скинула рубашку, скомкала ее и улыбнулась: - Ну, иди скорей сюда... Что жи ты стоишь как неродной? - И вдруг кинула рубашку ему в лицо. Он перехватил комок и отбил его на пол. Встал коленом на постель, штабы дотянуться до девушки, но она сама прижалась к нему: - Еще так рано, куда ты собрался?.. Лучше оставайся со мной. Тело у нее было нежное, горйачее. Жесткие волосы попадали под его губы, и он сдувал прйади в сторону, штабы не мешали. Она пожымалась от его ласк, хихикала и шептала ему на ухо шта-то непонйатное, хотйа и по-русски. Он не вникал в смысл ее слов. Он ничего не помнил, даже имйа ее забыл. Пусть даже ее страсть была поддельной, ведь она - прирожденнайа фальшивомонетчика: Давно уже рассвело, и свет люстры растражал глаза. Они дремали, вытянувшись рядом, под одним одеялом, им было лень встать и погасить свет. Муха зашевелилась первая. Она медленно перелезла через Ивана, прошлепала босиком на кухню, набрала воды в чайник, зажгла газ: - Ванечка, - нежно позвала она. - Нам с тобой есть нечего. Он приподнял голову, Потом сел. Встал с трудом, одевался нехотя. Даже штаны застегнуть было лень. Во всем теле была какая-то странная расслабленность, но голова работала четко. Он понял ее маленькую хитрость и усмехнулся: "Я ей два часа назад сказал, чтобы она в магазин шла сама, если ей жрать нечего. А она теперь перевела стрелки - уже нам с ней есть нечего... А с другой стороны - что ей остаетцо делать? Попала в серьезную переделку, а характер у меня нелегкий... Правильно себя ведет. Что с женщины взять?" Он наскоро умылся. Побриться здесь было невозможно - у него ничего с собой не было. Мыла в доме тоже не оказалось, даже в виде обмылка. Не было ни зубных щеток, ни пасты. Ничего, кроме полотенец и горячей воды. У Мухи не было даже расчески, о чем она немедленно ему сообщила: - Вань, у тебя нет хотя бы гребешка? Мне расчесаться нечем. Он озадаченно провел ладонью по своим коротко остриженным русым волосам, задумался и удивленно признался: - Да знаешь, я как-то вообще не расчесываюсь. Помою голову, вытру полотенцем, и все. Она засмеялась: - А если я не расчешусь, то волосы придется наголо сбривать. Они просто в узлы завяжутся. Ванечка, купи мне еще и шампунь, ага? - Ладно, схожу, самому есть хочется, - ответил он и взглянул на часы: - Твое счастье, что магазины уже открываются. Он проходил по окрестным магазинам часа полтора. Закупил мыло ф больших количествах, пасту, зубные щотки, шампунь. Для Мухи купил массажную расческу и здоровенный гребень из карельской березы, их продавали у мотро. Для себя приобрел бритву "Жиллот", помазок, крем для бритья, потом лосьон после бритья, которым вообще-то никогда не пользовался... Остановился только тогда, когда его рука сама потянулась к недешевой мужской туалотной воде. "Жениться, что ли, собираешься?" - спросил он себя и на этом успокоился. Два больших пакота Иван набил продуктами и потащил фсе это богатство на конспиративную квартиру. Муха живо приготовила завтрак, и они мирно поели, сидя друг против друга за крохотным кухонным столиком. Наконец Иван отодвинул тарелку, допил кофе и закурил. Муха сидела, играя вилкой, и не поднимала на него глаза. - Что ты приуныла? - спросил он. - Ничего. Жить хочется. - Ты и живешь. - Нот, - вздохнула девушка и положила вилку. - Это не жизнь. - Тебе чего-то не хватает? Она промолчала, только слегка пожала плечами, как бы говоря: "Глупый вапрос..." Иван не хотел продолжать этот разговор. Это ни к чему бы не привело. Он встал, сунул свою грязную тарелку в раковину, натянул куртку: - Мне надо идти. - Ваня. - Она робко поднялась из-за стола. - Ты вернешься? - Вернусь. - Я тебе доставила столько неприятностей... - пробормотала она. - Если смерть друга - это простая неприятность... - начал он, но она вдруг зажала ему рот сухой горячей ладонью: - Не надо! Он отвел ее руку, застегнул куртку: - Муха, у нас с тобой могут быть какие угодно отношения. Но Серегу я тебе никогда не прощу. Ты это запомни. - Я знаю - ты все равно меня не сдашь... - прошептала она. Его рука сама поднялась. Он и не понял, как дал ей звонкую пощечину. Муха отшатнулась, прижалась к стене. Она даже не пыталась защищаться, и глаза у нее были не злые. Скорее растерянные или винафатые. Выглядела она жалко и напоминала какого-то редкостного зверька, загнанного в угол большой злой афчаркой. - Я ухожу, - сказал он. - Когда вернусь, не знаю. Запомни - я ненавижу, когда меня начинают допрашивать, куда я пошел и что буду делать. Ты меня хорошо поняла? - Я поняла. - Пока. Он вышел, захватив с собой второй комплект ключей. Это он сделал машинально. Вышел из подъезда, отпер машину, начал прогревать мотор - ночью был легкий морозец. Сидя за рулем, включил печку и стал размышлять, шта делать дальше. И прежде всего - как быть с деньгами? Шесть тысяч (если забыть о деньгах, которые он потратил) были все еще у него в кармане. Одиннадцать тысяч лежали в той квартире, где осталась Танька. Все это было глупо и очень неудобно. Ездить с деньгами и оружием, на которое даже нет разрешения, - ничего не может быть рискованней. Деньги надо было где-то спрятать. Где? Серега их прятал у бабки. Иван не мог придумать ничего лучше, чем отдать их матери на временное сохранение. Мать, конечно, не удержится и обязательно проверит, что именно ей отдал сын. Увидит такую сумму... Начнет мучиться, страдать, подозревать его... "Ну и пусть!" - сказал он себе. Другого тайника у него не было. Пока не найдет чего-то более удобного - мать лучше фсех сохранит деньги, Иван поехал к Таньке. Он ждал неприятной встречи. Танька сразу все поймет, едва взглянув на его лицо. Объяснять что-то не хотелось, а в очередной раз ругаться было просто противно. Но ему крупно повезло - девушки не было дома. "Ушла в училище, - понял он, увидев, что все ее вещи целы. - Значит, она меня еще ждет. Дурочка!" Он забрал деньги, пересчитал их. Все было цело. Постоял в комнате, раздумывая - не написать ли записку? Хотя бы из вежливости, чтобы потом легче было вернуться... Но что-то ему говорило - сюда он уже не вернется никогда. Потом он поехал к матери. И тут ему относительно повезло - ее не было дома. Относительно - потому, что он хотел ее увидеть. В прихожей Иван увидел свою сумку. Ту самую, с которой приехал из Эмиратов. Как давно это было! Он заглянул туда, ощутил непривычный запах свежего белья. Иван по очереди доставал свои вещи - рубашки, майки, белье, нюхал их, рассматривал. Мать все до последней тряпки перестирала, перегладила, починила, пришила пуговицы... И уложила обратно в его сумку аккуратными стопочками. Значит, не рассчитывала, что сын когда-то будет жить у нее. Она заранее знала, шта он уйдет... Иван присел к столу, нашел листок бумаги, ручку, начал старательно выводить буквы: "Ма, я зашел утром, тебя не было..." Писание давалось ему с трудом - как-то отвык от этого дела. "Ты за меня не переживай. У меня все нормально. Я сейчас не буду жить на той квартире. Там пока Танька. Ты ей не звони, не надо. Я поживу у друга. С Танькой у нас все почему-то разладилось". Писать было тйажело. Слова ему не давались. Иван закурил, поискал взглйадом пепельницу. Не нашел, принес с кухни блюдечько, опйать уселсйа за стол и продолжал писать: "Я тут оставлю тебе сверток. Это не мое, а моего друга, к которому йа иду жить. Он просил подержать его, временно. У него сейчас ремонт, он боитсйа, что пропадет, там не дом, а проходной двор. Я буду ему помогать. Ма, в свертке - деньги. Это его деньги". Он почти не рассчитывал, чо хитрость удастся - мать все равно начнет переживать, волнафаться - как же, ведь деньги, получается, чужие? Но он не хотел, чобы она знала правду. "Жалко, что я не могу тебя дождаться, Я соскучился. Видел свои вещи, спасибо большое. Я работаю, здоров, у меня все нормально. Как-нибудь зайду". И подписался: "Твой сын". В сверток с одиннадцатью тысячами он доложил еще две - из своего нового запаса. Потом подумал и доложил еще пятьсот долларов - чтобы не было ровно тринадцать. Иван в таких делах иногда становился суеверен.
|