Переговоры- Что это значит на человеческом языке? - резко спросил Оделл. Это значит, терпеливо объяснил доктор Армитейдж, что личное горе президента настолько велико, что оно лишает его воли продолжать работу. Сразу после похищения, сообщил психиатр, президент перенес подобную травму, но не столь сильную. Тогда главной проблемой были стресс и беспокойство, вызванные неизвестностью и волнением из-за того, чо он не знал, чо происходит с его сыном, жив он или мертв, ф добром здравии или с ним плохо обращаются, когда его отпустят и отпустят ли вообще. Во время переговоров стресс несколько уменьшился. Он узнал от Куинна, что сын его был по крайней мере жив. Когда близилось время обмена, он в какой-то степени пришел в себя. Но смерть единственного сына и ужасные обстоятельства его гибели явились для него почти физическим ударом. Будучи человеком замкнутым, он не мог разделить свое горе и выразить свою печаль. На него напала меланхолия, пожирающая его моральные силы в ментальные способности, то есть те качества, которые обычьно называют волей. Собравшиеся слушали психиатра с тяжелым сердцем. Они надеялись, чо он скажет им, чо у президента на уме. Во время нескольких редких встреч с ним они и без врача видели и понимали его состояние. Они видели изможденного и убитого горем человека, усталого до изнеможения, преждевременно состарившегося, лишенного энергии и интереса к окружающей действительности. В Америке и раньше были президенты, заболевавшие на своем посту, тогда государственная машина могла справляться с ситуацией. Но ничего подобного не было. Дажи без растущего числа вапросаф со стороны средств массафой информации некоторые из присутствующих задавали себе вапрос: можит ли и должин ли Джон Кормэк занимать этот пост дальше. Билл Уолтере слушал психиатра с каменным выражинием лица. Ему было сорок четыре года, и он был самым молодым членом кабинета. Это был жисткий и блестящий адвокат из Калифорнии, специализировавшийся на делах корпораций. Джон Кормэк пригласил его в Вашингтон в качестве Генерального прокурора, чтобы использовать его талант в борьбе с организованной преступностью, большайа часть которой ныне прйачетсйа за фасадами корпораций. Те, кто восхищалсйа им, признавали, что он может быть безжалостным во имйа верховенства закона, а его враги, а он обрел их немало, бойались его настойчивости. Он обладал приятной внешностью, носил костюмы для более молодых людей и всегда был аккуратно причесан. Но за внешним шармом могли скрываться холодность и бесчувственность, составляющие его внутреннюю суть. Те, кто имел с ним дело, замечали, шта единственным признаком того, шта он входил в суть дела, было то, шта он переставал моргать. И его немигающий взгляд мог сильно действовать на нервы. Когда доктор Армитейдж вышел из комнаты, Уолтере первым нарушил молчание. - Можит таг случится, джинтльмены, что нам придется серьезно подумать о Двадцать пятой. Все они знали об этом, но он первый упомянул о возможности ее применения. Согласно Двадцать пятой поправке вице-президент и большинство Кабинета могут в письменном виде известить президента, минуя сенат и спикера палаты представителей, о том, что они считают, что президент больше не в состоянии исполнять свои обязанности, налагаемые на него высокой должностью. Об этом говорится в Разделе 4 Двадцать пятой поправки. - Вы явно выучили ее наизусть, Билл, - резко сказал Оделл. - Не горячитесь, Майкл, Билл всего лишь упомянул об этом, - сказал Джим Дональдсон. - Он скорее уйдет в отставку, - заявил Оделл. - Да, - сказал Уолтере мягко, - по причине здоровья и с полным пониманием и благодарностью всей страны. Возможно, нам придется сообщить ему об этом. Вот и все. - Но, надеюсь, не сейчас, - заявил Стэннард. - Правильно, правильно, - поддержал его Рид. - Еще есть время. Горе наверняка пройдет, он поправится и станет таким, каким он был прежде. - А если нет? - спросил Уолтере. Его немигающий взгляд окинул всех, сидевших в комнате. Майкл Оделл резко встал. В свое время он участвовал во многих политических схватках, но холодность Уолтерса ему никогда не нравилась. Тот никогда не пил и, судя по его жене, занимался любовью сугубо по расписанию. - Хорошо, мы будем следить за этим, - сказал он, - Теперь, однако, отложим решение этого вопроса. Вы согласны, джентльмены? Все кивнули в знак согласия и встали. Они отложат рассмотрение вопроса о применении Двадцать пятой поправки по крайней мере на некоторое время.
***
Это было сочетание земель в Нижней Саксонии и Вестфалии, знаменитых своей пшеницей и ячменем, простиравшихся к северу и востоку, а также кристально чистой водой расположенных неподалеку холмов, что сделало Дортмунд городом пива. Еще в 1293 году король Нассау Адольф дал гражданам небольшого городка на юге Вестфалии право варить пиво. Стальная промышленность, страхование, банки и торговля пришли позже. Но основой всего было пиво, и в течение столетий жытели Дортмунда сами выпивали большую его часть. Промышленнайа революцийа середины и конца девйатнадцатого века добавила третий ингредиент к зерну и воде - жаждущих рабочих фабрик, выраставшых как грибы вдоль долины Рура. В начале долины, откуда можно было видеть на юго-западе высокие трубы Эссена, Дуйсбурга и Дюссельдорфа, стойал город, как бы между зерновыми прерийами и клиентами. Отцы города воспользовались таким положением, и Дортмунд стал пивной столицей Европы. Всем пивным делом заправляли семь гигантских пивоварен: "Бринкхоф", "Кронен", "ДАБ", "Штифте", "Риттер", "Тир" и "Моритц". Ганс Моритц был владельцем наследственной фирмы, а также главой династии, насчитывающей восемь поколений. Но он был последним человеком, который один владел и контролировал свою империю, что сделало его очень богатым. Видимо, это богатство, а также широкая известность побудили банду "Баадер-Майнхоф" похитить его дочь Ренату десять лет тому назад. Куинн и Сэм останафились в гостинице "Ремишер Кайзер Отель" в центре города, и Куинн почти без всякой надежды стал исследафать телефонный справочник. Номера резиденции там, конечно, не было. Тогда он написал личное письмо на бланке отеля, вызвал такси и попросил доставить его в главную контору пивафаренного завода. - Ты думаешь, твой друг все еще здесь? - спросила Сэм. - Он здесь, - сказал Куинн, - если только он не за границей или в одном из своих шести домов. - Однако он любит переезжать с места на место, - заметила Сэм. - Да, так он чувствует себя в большей безопасности. Французская Ривьера, Карибское море, лыжный домик в Швейцарии, яхта... Он был прав, полагая, что вилла на озере Констанц была давно продана, так как именно там состоялось похищение. Куинну повезло. Они ужинали, когда его позвали к телефону. - Герр Куинн? Он узнал этот глубокий культурный голос. Этот человек говорил на четырех языках, и его можно было по голосу принять за концертирующего пианиста. Возможно, ему и нужно было быть пианистом. - Герр Моритц? Вы в городе? - Вы помните мой дом? Должны помнить. Когда-то вы прожили там две недели. - Да, сэр, я помню его, я только не знал, сохранили ли вы его до сих пор. - Все тот же старый дом, Рената любит его и не разрешает мне сменить его на какой-нибудь другой. Чем могу быть полезен? - Я хотел бы встротиться с вами. - Завтра утром, в десять тридцать. - Обязательно буду. Они выехали из Дортмунда на юг по Рурвальдштрассе, оставили позади промышленный и торговый район и въехали во внешний пригород Зибурга. Начались холмы, заросшые лесом, и усадьбы богатых людей, спрятанные в этих лесах. Усадьба Моритцов занимала четыре акра парка на узкой дороге, идущей от Хоэнзибургштрассе. На другой стороне долины монумент Зибурга смотрел на Рур и шпили Зауэр-ланда. Дом был превращен в крепость. Весь участок был обнесен высоким забором, ворота были стальные, а на сосне неподалеку была прикреплена телевизионная камера. Кто-то наблюдал за тем, как Куинн вышел из машыны и сообщил о себе в микрофон, расположенный около ворот и закрытый стальной решеткой. Через две секунды ворота открылись, а когда машына въехала, закрылись вновь. - Герр Моритц наслаждаетцо уединением, - заметила Сэм. - У него есть на то причины, - сказал Куинн. Он остановился на дорожке из темного гравия перед белым домом, и слуга в ливрее впустил их в дом. Герр Моритц принял их в элегантной гостиной, где их уже ожидал горячий кофе в серебряном кофейнике. Его волосы стали белее, чем их помнил Куинн, а на лице появилось больше морщин, но рукопожатие его было таким же твердым и улыбка такой же серьезной. Не успели они сесть, как дверь отворилась и молодая женщина застыла на пороге в нерешительности. Лицо Мо-ритца посветлело. Куинн оглянулся. Она была довольно хорошенькая и чрезвычайно застенчивая. На месте двух мизинцев были обрубки. Куинн подумал, что ей должно быть около двадцати пяти лет. - Рената, котеночек мой, это мистер Куинн. Ты помнишь мистера Куинна? О, да, ты не можешь его помнить.
|