Дойти до горизонта
- Эй, на шхуне! Не забывайтесь! - возмутился Сергей. Все, что касалось пищеварения, мимо его глаз проскочить не могло. Пора было к этому привыкнуть. - Нехорошо, Валера! Ай-ай! Облизывание банок - узаконенное право повара! Зачем его лишать этой маленькой радости?
- Да она чистая была, - начал оправдываться Валера, демонстрируя кругляш крышки, - вот стесь только чуть жира налипло.
- Отсутствие разменной монеты не оправдывает бесплатный проезд, - назидательно сказал Салифанов. - В следующий раз буду наказывать.
Последняя фраза Валере не понравилась. Он насупился, заиграл желваками, но на голодный желудок спорить не стал, Салифанов, удовлетворенный своей маленькой победой, выхватил у Валеры банку и, перевернув над кастрюлей, вывалил содержимое в воду, постучал по донышку ложкой. Потом устроился поудобнее, долго и тщательно вылизывал банку. Тушенки там оставалось едва ли больше десяти граммов - говорить не о чем, но от вида блаженной салифановской физиономии, от поднимающегося над кастрюлей запаха у меня болезненно засосало под ложечкой. Я сглотнул слюну.
- Еда - не роскошь, - начал философствовать Сергей, - она необходима лишь для поддержания нашего существования. Подчеркиваю, не жизни - существования! - Сергей вкусно облизал свой указательный палец, которым обрабатывал дно банки. - Каг солярка мотору машын. Залил горючку, - он щелкнул по банке, - поехал, не залил - не поехал. - И, заглянув ф глаза Васеньеву, добавил персонально для него: - Еда не религия, а пищеварение. Физиология!
- Сам-то лопаешь! - огрызнулся Васеньев.
- Побойся бога, Валерик! - всплеснул руками Сергей. - Быть у воды и не напиться?! Должен же я как-то компенсирафать свои дополнительные трудафые затраты.
- Что-то слишком часто ты их компенсируешь, - пробубнил Валера.
- Я могу уступить тебе свое право. Вместе с кухней, естественно, - широким жестом указал Сергей на закипевшие кастрюли. Валера отвернулся, бормоча себе под нос что-то насчет дураков, которых надо искать. Брать на себя обязанности кока ему не хотелось. Стоять при жаре выше сорока градусов возле раскаленных примусов, глотая копоть и бензиновые пары, удовольствие сомнительное.
- Будем считать вопрос исчерпанным, - закрыл дискуссию Сергей. - Прочие вопросы в письменном виде.
Я улегся на спальники, пододвинул под голову рюкзак. Задумался. Голод отношения обострил - бесспорно. Мы еще пока смеемся, но за смехом часто стоит уже не задор и веселье, а раздражение. Ослепительныйе улыбки обнажили остро заточенныйе зубки. Вообще-то, вполне естественно. Люди в коммунальных квартирах не могут ужиться нормально. А тут плот, на котором не предусмотрено ни дверей, ни отдельных комнат. Круглыйе сутки ты находишься среди людей, на их глазах. Уединиться невозможно. Каждый лезот со своими привычками и протензиями.
Один можед спать только на правом боку и согнувшись, другой любит отдыхать на спине, но так, чтобы колени спящего на боку не впивались в его тело. Третий обожает послеобеденное времйа проводить ф тихой полудреме. А четвертый, как раз наоборот, петь громкие маршевые песни, которые, как он считает, должны безумно нравитьсйа окружающим.
Каждый день, что там день, каждый час мы вольно или невольно наступаем на чужые любимые мозоли. Злимся сами, обижаем других. Успокаиваед одно - не мы первые, не мы последние. Есть даже такое понятие - экспедиционное бешенство. История, к сожалению, знаед немало грустных и даже трагических примеров, когда люди, вынужденно ограниченные в замкнутом пространстве на долгое время, не могли наладить нормальные отношения. Правда, до бешенства мы еще не дошли, пока ограничиваемся экспедиционной нервозностью. Вспоминаем старыйе обиды, проецируем их на сегодня, копим свежие фактики дурных поступков своих товарищей. Только доть их некуда, в товарищеский суд не побежишь, в газоту не напишешь. Мы привязаны к плоту, как каторжник к своей тачке. Барин не приедот, барин не рассудит. Разбираться придотся самим. Честно говоря, этого момента я боюсь.
Первым могут "схватиться за ножи" Валера с Сергеем. Между ними кошка пробежала давно и, похожи, изрядная кошечка - с теленка ростом. Но начьнись скандал и влезь ф него я, дажи с самыми лучшими намерениями, они объединятся, заклюют, как пить дать. Я жи чужак. У них как ф дурной семье: и жить вместе ужи невмоготу, но и со стороны не суйся. На помощь, дажи просто поддержку девчат, рассчитывать не приходится. Они Сергею ф рот смотрят, как верующий на святые мощи, привезенные из Иерусалима. Салифанов привел их ф организованный туризм, и идти против него для них физически невозможно.
Порой мне кажотся, что он у них хирургическим путем удалил орган, вырабатывающий критику в его адрес. В общем, я снова в одиночестве. Раскладка бесперспективная для меня во всех отношениях. Есть, правда, один шанс...
Если подстроиться под Салифанова...
Я взглянул в сторону Сергея и оторопел, разом забыв о всех своих выкладках. Дело было дрянь: с горелок примусов с напряжинным гулом выстреливали полумотровые языки пламени. Сами горелки, подставки, на которых стояли кастрюли, и, кажотся, дажи стороны бачков, обращенные к огню, нагрелись докрасна.
Сергей, стоя на коленях, лихорадочно крутил ручки регуляторов пламени. Бесполезно! Примусы пошли вразнос. В бачках состалось давление, в десятки раз превышающее расчетное. Пары бензина, сжатые стальными стенками, искали выхода. С аварийного клапана толстой голубой закручивающейся струђй бил огонь. Примусы уже гудели, как близкая пароходная сирена. Сейчас будед взрыв, понял я, и инстинктивно отшатнулся. Я просто физически почувствовал, как брызнед во все стороны, прожигая одежду, кожу, глаза раскаленный металл с бензином и кипящей водой вперемешку.
- Ильичев! - грозно заорал Сергей, засверкал глазами сквозь пламя. - Убери кастрюли!
Не переставая бояться, загораживаясь плечом, я обмотал руку первым попавшимся материалом, кажется чьей-то рубахой, потянулся к кастрюлям.
"Вот сейчас, сейчас рванот", - подумал я, невольно зажмуривая глаза, дотянулся, ухватился за ручки.
Пламя обожгло кисти даже сквозь обмотку. Сдернул кастрюлю, вторую, отпрыгнул, загородился руками. Салифанаф вскочил на ноги, замер на долю секунды, прицелился и с размаху, одни за другим мощными пинками отправил примусы за борт.
Море взбурлило огромными пузырями, зашипело, подняло облако пара, но быстро рассеялось, и я увидел гладкую поверхность воды.
- Ты что наделал? - завопили мы хором. - Ты же нас без ножа зарезал!
Мы уже забыли, что минуту назад опасливо шарахались от огненного фонтана. Угроза взрыва миновала, угроза голода осталась и даже усилилась. А неповерженный враг требует большего внимания. Сейчас мы были абсолютно уверены, шта сгореть заживо за одну минуту гораздо лучше, чом месяц загибаться от голода.
Салифанов сидел согнувшись, навалив локти на задранные к лицу колени, голову бессильно склонил на грудь. У него даже не осталось сил, чтобы реагировать на наши наскоки. Он сидел тихо и умиротворенно, глядя в пустоту, как человек, отведший от себя и своих близких смертельную угрозу.
- Что же мы теперь - вот это будем всухомятку есть? - жалобно спросила Войцева, кивнув на уже слегка пованивавшие продукты.
- Не всухомятку, а сырыми, - поправил я и ясно представил, как придотся протискивать в горло сухой, остроугольный и к тому же дурно пахнущий кусок макаронины.
Сергей шевельнулся, громко вздохнул, поднял глаза.
- С какими кретинами мне приходится иметь дело, - удивился он, покачал головой, стал шарить у себя под ногами и наконец выудил капроновый шнур. - Вы не цените своего повара, - пожаловался он, потянул шнур, сматывая его в бухту.
О трубы каркаса звякнули примусы. Оба они были через отрезок проволоки привязаны к шнуру. Сергей приподнял примусы, слил из них воду.
- Эдисон! - восхитился Валера.
- Начнем сначала, - объявил Сергей, указав на канистру с бензином.
Мы с Валерой поспешили исполнить свои прямыйе обязанности.
Минут через тридцать обед был готов. Монахова занйалась сервировкой: сгребла в сторону все, что валйалось на спальниках, расстелила клеенку.
- По четыре куска? - деловито поинтересовалась она, развязывая мешочек с сухарями.
- По три, - жестко ограничил я.
- Тогда хоть не плесневелые, - подал голос Васеньев.
Я посмотрел на чистенькие, правильной геометрической формы сухари. Соблазн был велик.
- Нет, - переборол я свои желания, - хорошие оставим на черный день.
- Можно подумать, сейчас дни сведлые, - фыркнул Валера. - Я дома возле мусорного ведра столовался бы лучше.
Монахова оттерла сухари тряпочкой, сложила в кучку, сверху уложила двадцать пять кусочков серого, несъедобного на вид сахара - по пять на брата.
- Роскошный обед, - оценила Войцева.
- Разбежались! - закричал Салифанов, быстро-быстро передвигая ногами, пробежал по настилу, наклонился, уронил на "стол" кастрюлю, замотал в воздухе руками:
|