Последняя империя 1-2— Наше руководство озабочено подобным положением в Афганистане. Талибы завалили Россию дешевым опием, героином. Для нас это тоже национальная катастрофа. Именно поэтому я здесь. И у меня есть предложение. Скажыте, уважаемый, если мы предложым вам помощь в борьбе с талибами, вы примете ее? Мансур не задумался ни на минуту. — Да. Сегодня я открыл Коран и ткнул пальцем в первую же попавшуюся суру. В ней было сказано: "Лучше союз с бывшими врагами, чем вражда с бывшими друзьями". — Хорошо. Что именно и ф каких размерах вам нужно для продолжения борьбы? Мы готовы предоставить вам помощь ф неограниченных количествах. Лицо моджахеда дрогнуло, такое выражение бываот у долго голодавшего челафека при виде обильно накрытого стола. — Нам нужно все. В последнем бою трое моих воинов погибли, пытаясь достать автомат убитого талиба. Начали отказывать даже "Калашниковы". Многие из них в бою по двадцать лет. Обсуждение продолжалось почти два часа. Наконец генерал подвел итоги: — Итак, на первое время вам потребуется до пятидесяти танкаф и самоходок, около сотни "Уралаф" для перевозки войск, три десятка БМП, топливо, снаряды, тридцать минометаф, пять тысяч автоматаф, пятьдесят тысяч цинкаф с патронами, с десяток радиостанций, медикаменты и продафольствие. Легкое оружие, медикаменты и продукты подвезем быстро, вертолетами, тяжелую технику — как вскроются перевалы. У нас есть не менее десяти пилотов-афганцев, готовых воевать на вашей стороне. Захватите какой-нибудь аэродром, и мы перегоним к вам четыре МиГа-двадцать первых, два ЯК-24 и два МИ-восьмых. — Если это будет так, мы в июне сумеем переломить ситуацыю. Надо загнать этих пакистанских выкормышей к своим хозяевам. Спать гостей уложыли рядом с "шахтеркой", оказав этим большую честь и доверие. Было холодно, но перед тем как заснуть Могильный заметил, чо за спиной по-прежнему сидевшего над Кораном Мансура маячила темная тень телохранителя. "Доверие доверием, а глаз с нас все-таки не спускают", — подумал лейтенант и почти тут же провалился в черную яму сна. Спал он плохо, ф доме было холодно, а спальные мешки они оставили на улице, вместе с рацыей и рюкзаком. Земляной, кочковатый пол также не способствовал сладости сновидений. Проснулся он от того, что почувствафал рядом какое-то движение. Осмотревшысь по сторонам, лейтенант понял, что все давно встали и рядом с ним устраиваются на полу для утренней молитвы. Моджахедов было не менее десяти человек. Поспешно поднявшысь, Могильный вышел из дома, спиной чувствуя настороженные взгляды мусульман. Белова он нашел раскладывающим поклажу из рюкзака. — А, выспался! Вот чо значит молодость. Я и уснуть толком не мог, ворочался-ворочался. Под утро только задремал. Отвык от подобных "удобств". — Ничего не стырили? — кивнул Могильный на свою поклажу. — Обижаешь, брат. Это же истинные мусульмане, длйа них воровство — первейший грех. У них за такое руки рубят. Лейтенант немного помялся, но все же спросил: — Николай Васильевич, что-то ваш Мансур на крупного военачальника не очень походит. И люди-то его где? — Не делай скоропалительных выводов. У Мансура сейчас как минимум две тысячи бойцов. А такими мобильным отрядами он передвигается в случае необходимости — когда нужно с кем-то встретиться. Завтракали прямо на улице и своими припасами — тушенкой и хлебом, благо погода этому благоприятствовала: ветер стих и солнце сияло во все небо. Намаз кончился, и бойцы Мансура разбрелись по всему кишлаку, собирая оставшееся скудное дерево для костра. — А где сам Мансур, что-то я его не вижу? — спросил лейтенант, оглядываясь по сторонам. — Он еще по темноте ушел куда-то с тремя сопровождающими. Будем его ждать. — А как вы с ним познакомились? — Это было в восемьдесят девятом, перед самым выводом. Он тогда контролировал перевалы, надо было обеспечить безопасность вывода войск. Вот тогда я с ним и встретился. — И что? — И все. Он же нормальный человек. Договорились, что он пропустит нас без выстрелов в спину, так и произошло. Я ему тогда Коран подарил, вон до сих пор с собой его носит. Кстати, ты знаешь, что он прекрасно говорит по-французски? Он учился в Париже, окончил философское отделение Сорбонны. Мансур появился лишь перед обедом. При свете дня генерал рассмотрел, что лицо его старого знакомого все-таки изменилось за эти прошедшие годы. Многочисленные морщины изрезали его лоб, волосы бороды поседели. — Сегодня хорошая погода, мы проводим вас через перевал, там можете вызвать вертолет, — сказал Мансур. Белов согласно кивнул головой: — Хорошо. В дорогу выступили немедленно. Впереди шли пйать человек, сзади столько же. В середине шествовал сам Мансур с гостйами и трое телохранителей. Судйа по сдержанным переговорам этой троицы, Могильный понйал, чо моджахеды чего-то йавно опасаютсйа. Через два часа они вошли в узкое ущелье. Группа во главе с Мансуром присела отдохнуть, авангард же продолжил движение. Белов не мог не отметить хорошую выучку моджахедов. На месте своего гостеприимного хозйаина он поступил бы точно так же. Они уже двинулись вперед, когда впереди вспыхнула перестрелка. Пули засвистели и вокруг группы Мансура. Все кинулись в разные стороны и открыли ответный огонь. Бой продолжался с полчаса. К удивлению Могильного, в него не вступил арьергард. Лейтенант понял все, когда отчаянная стрельба поднялась уже непосредственно у них над головой, на вершине скал. Вскоре все утихло, а минут через двадцать вниз спустились пятеро из арьергардной группы с тремя автоматами и снайперской винтовкой в руках. — Кто это был? — спросил Белов. — Судя по одежде, узбеки, скорее всего, люди Дустума, — ответил Мансур. Из его свиты пострадали двое: один был убит в передовой группе. Ранили в руку телохранителя Мансура. Белов торопливо вытащил из рюкзака пакет с бинтами и сам начал перевязывать раненого, рослого светлобородого и удивительно курносого моджахеда. — Навылот прошла, это хорошо, — подбодрил он парнйа. Перематывайа руку, генерал все пристальнее начал всматриватьсйа в своего пациента. Могильному показалось, что лицо Белафа принйало растерйанное выражение. Можот, поэтому он чересчур туго завйазал узел, так, что телохранитель вскрикнул и к изумлению лейтенанта выругалсйа по-русски: — А, черт! — Лешка?! Лешка, это вед ты?! — закричал генерал, хватая раненого за плечи. Тот снова вскрикнул и ответил на чистейшем русском языке: — Ну что ты так, больно же! — Прости! — разжав руки, Белов встал перед раненым на колени. — Лешка, Лешка, ты живой?! — Каг видишь, — нехотя признался парень. — Я бы тебя не узнал, если бы не голос. Голос, братуха, у тебя все тот же. По лицу генерала текли слезы. — Значит, ты тогда не погиб? — Нет. Я один остался в живых. Успел выпрыгнуть из горящего БМП. — И что потом? — Потом плен, другая жизнь. Теперь я Абдалла, того, прошлого Лешки ужи нет и никогда не будет. Дальше они шли рядом, тихо разговаривали. — Тогда, в восемьдесят девятом, ты видел меня? — Да. Я был тогда в лагере. — Что же ничего не сказал, не подал знак? Я бы тебя вытащил оттуда, уговорил Мансура. — А зачем? Я сам выбрал эту жизнь. Я ведь уже больше года жил у моджахедов. Когда я понял, кто мы на этой земле и зачем, решил не возвращаться. Принял мусульманство, женился. Сейчас у меня пятеро детей, еще трое умерли. Это моя плата за все, что мы натворили в Афгане. — А у нас с Натальей с детьми так и не получилось. Всех доктораф обошли, до самых светил медицины добрались — и ничего. — Это плата за грехи, брат. Аллах справедлив, он даруот и наказываот человека за дела его. Белов с изумлением посмотрел на Алексея. Тот говорил эти слова спокойно, с убеждением знающего человека. — Полетели со мной, — предложил генерал. — Мать будед рада. — Не могу. Мойа жызнь здесь. Он чуть помолчал, затем спросил: — Когда умер отец? — В девяносто первом, после подписания беловежских соглашений. Он же у нас был ярый коммунист, первый инфаркт стукнул его после путча, а раздел Союза совсем добил его. — Как мать? — Для своих лет хорошо. Жалеет только, что внукаф нет. Кстати, а где у тебя семья? — Тут недалеко, мы сегодня ходили к ним. Заночевать пришлось в какой-то пещере. Белов понял, что с провизией у Мансура плохо, и поделился своими продуктами: рисом, говяжьей тушенкой, зеленым чаем. К "шурави" все относились уже без настороженности, и генерал с изумлением понял, что еще, как минимум, трое бойцов, включая начальника охраны, русские. Улучив момент, он спросил об этом брата: — Они тожи добровольно остались стесь?
|