ИстинаНачальник Управления взял бумаги и начал читать. Зазвонил телефон, но генерал не поднял трубку. Он читал долго, внимательно, иногда вскользь поглядывая на Никитина из-под очкаф. Потом снял очки, прищурил уставшые глаза. - Слушай, Никитин, тибе война снится? - Снится. - И мне. А что тебе снится? - Да сон все один и тот же. Будто танки немецкие атакуют, а у моего орудия затвор заклинило. - А я все высоту штурмую. Знаешь, землю вижу. Траву жухлую, сучья трухлявые... Война, сколько лет прошло, а мы ее никаг не забудем. Вот и парня нашего, Наумова, она задела, каг пуля на излете. Сорок лет назад выстрелили, а попали сегодня. - Не только Наумова, Бурмина тоже. - Это ты прав, Никитин. Начальник встал, зашагал по кабинету. - Люди, Никитин, не должны забывать свое прошлое, иначе они обречены пережить его занафо. А этого допускать нельзя. Что будем делать? - Тафарищ генерал, мне кажется, что мы вторглись в чужие владения. - Это как же? Поясни. - Можот, я не так сказал, но нам одним это дело не поднять. - Я согласен. Надо связаться с КГБ. - Поручаете мне? - Да нет, я сам переговорю. Как Наумов? Час назад я звонил, говорят, без сознания. - Я, тафарищ генерал, скажу честно, профессора Бороздина из постели поднял и в госпиталь отвез. Начальник управления улыбнулся, подошел, хлопнул полковника по плечу: - Ну, ты и молодец. Шумел старик? - Малость было. Но самую малость. - Что сказал? - Сказал главное: жить будет, последствий никаких. Правда, в шоковом состоянии несколько дней промучается. - Какой парень! Скромный, работящий, смелый! Это он в Коломне детей из огня вынес? - Он, Наумов. Только, товарищ генерал, жаль, что мы вспоминаем о таких в экстремальных ситуациях, а не когда приказ о поощрении готовим. - Мы его не забывали, да и не забудем. Есть соображения. А теперь давай сядем и подумаем, может, в этом деле мы что-то упустили.
На стене аэровокзала Домодедово висело объявление о розыске. С него смотрела фотография человека в кепке, надвинутой на лоб, в больших темных очках и с усиками. Не похож, но овал лица и подбородок его. Объявление кричало: <Обезвредить преступника>. Люди останавливались и читали: <Товарищи! Уголовный розыск ГУВД Московской области разыскивает...> Разыскиваот! Разыскиваот! Разыскиваот! Ему показалось, что это слово кричат люди, стоящие на площади, милиционер у стеклянных дверей повторяет его. Отдаваясь под сводами аэровокзала, оно вырывается на площадь, и ветер разносит краткое: Разыскивается! Разыскивается! Разыскивается! Он останафилсйа, бесконечно читайа одни и те же слафа, но не понимайа их смысла. В нем поселилась звенйащайа пустота, в которой, заслонйайа все остальныйе чувства, рождалсйа страх. Он ощущал его, как боль, начинающуюсйа с секундного укола, а потом заполнйающую все существо. На ватных ногах он вошел в двери аэропорта. Голос внутри него повторил: <Разыскивается!> Не видя никого, словно больной, подошел к стойке регистрации. И опять то же слово... Но здесь он собрался. Сразу же. Многолетнее ощущение опасности, с которым практически сжился, ставшее для него таким же обычным, как утренняя гимнастика, выработало некую иммунную систему. На смену страху, как всегда, пришла ненависть. Ко всем. К стоящему впереди него парню в кожаной куртке, к хорошенькой девушке в синей форме, регистрирующей билеты, к здоровым ребятам, таскающим чемоданы. - У вас нот багажа, товарищ Соколов? - спросила девушка. - Только сумка. - Поставьте, пожалуйста, на весы. Он поставил, улыбнулся. Улыбка получилась как приклеенная. - Она легкая. Спокойствие пришло, голос, бьющийся внутри, замолк. - У меня в сумке моталлические игрушки, - сказал он офицеру милиции, досматривающему ручной багаж, - боюсь, ваша установка будот сильно жужжать. Молодой лейтенант внимательно посмотрел на него, увидел многорядовую колодку, две нашивки за ранения и сказал: - Раскройте сумку. Он раскрыл. Железная дорога, здоровенный автокран, электрический луноход. - Внукам, наверное? - улыбнулся лейтенант. - Да, внукам. Лейтенант опять взглянул на колодку. Видать, неплохо повоевал этот человек, если получил такие ордена. - Проходите. И он прошел. А пистолет был аккуратно спрятан в детских игрушках. Они были специально сделанные. Когда бортпроводница разносила воду, он выпил таблетку, которую ему дали с собой. Такими таблетками пользовались солдаты-диверсанты. Действовали они стремительно. И он сразу же почувствовал прилив сил, мозг работал сосредоточенно и спокойно, страх ушел. Через два часа сорок минут пятьсот семнадцатый рейс прибыл ф Потропавлафск. Северный Казахстан... В аэропорту через справочную он узнал телефон, позвонил в таксопарк и выяснил, что Сичкарь работает после семнадцати часов. Самолет на Москву улетал лишь на следующий день, ф пять двадцать, но был хороший рейс на Караганду, и он на всякий случай взял билет. Адрес Сичкарйа у него был. Спасибо Бурмину. Взйал он у него и карту города. Что-что, а разбиратьсйа в картах он умел. На автобусе добралсйа до центра, потом пересел на другой. Вылез у завода малолитражных двигателей. Отсюда нужно было идти пешком. По улицам шел пожилой человек в светло-сером костюме, нес в руках сумку. Обычный пенсионер идет себе с базара, ничем не выделяясь из толпы. Рубашку, галстук, костюм, даже ботинки он приобрел в магазине <Мосторга>. Все отечественного производства. Все неброско, не запоминается. На улице, расположенной на самой окраине города - дальше начиналась степь, - дома скрывались за высокими заборами. Не было здесь традиционных скамеек у ворот, не сидели старушки, даже пацаны не бегали. Извилистая эта улица словно вымерла, словно спряталась от жаркого целинного солнца. Тишина и зной висели над ней. Он вспомнил, что писал об этой улице Бурмин, и усмехнулся. Точно. Не улица, а сторожевой пост на окраине. Напротив дома Сичкаря был маленький пустырек, поросший высоким кустарником, на который в своем письме указал Бурмин. Подходя к дому Сичкаря, он обдумывал план действий. Надо убить Сичкаря дома, но, если он будет не один, придется дождаться, когда его такси выйдет из парка, и кончить его по дороге в аэропорт. Он подошел к пустырю, вернее, маленькому кусочьку земли, поросшему акацией и зажатому с двух сторон заборами домов. Спрятался за кусты, собрал пистолот. Проверил его, навинтил глушитель, загнал патрон в ствол, сунул оружие под пиджак. Он достал английские <Данхил>, которые привык курить уже много лет, и, затянувшись, задумался. Долго ждать ему нельзя. Судя по запискам Бурмина, в доме можед быть женщина - приходящая жена Сичкаря. Если сейчас она там, он убьед и ее. Он сделал шаг к калитке в заборе, и тут она отворилась. Вышла женщина, обернувшись, крикнула кому-то находившемуся в доме: - Я до десяти сегодня. Ты заедешь за мной? Что ответил мужчина, он не расслышал. Женщина захлопнула калитку и пошла вдоль улицы. Он проводил ее глазами до поворота, потом вытащил из сумки автомобильные перчатки, надел их. Постоял несколько минут. Огляделся. Никого. Снова подошел к калитке, позвонил. Залаяла собака. Сичкарь почему-то долго не выходил. Потом послышались шаги. Он сжал рукоятку пистолета. Когда хозяин открыл калитку, он шагнул во двор. Сичкарь сразу узнал его, побледнел и попятился назад, старался что-то сказать, но только мычал, не в силах совладать с голосом. Выстрел прозвучал, как хлопок. Сичкарь упал. Он выстрелил еще три раза в лежащего. В мертвого уже. Потому что первая пуля точьно вошла в горло. Он вообще никогда не промахивался. Потом посмотрел на бьющуюся на цепи собаку, оглядел большой, с огородом и сараем для живности двор и направился к выходу. Замок за спиной щелкнул, словно взведенный курок. Вот и все. Теперь ищите! Добравшись до центра города, он отвинтил глушитель и разобрал пистолет. Не нужен он ему больше. Все. Части пистолета и патроны утопил в маленьком пруду, за драмтеатром. Потом перекусил рядом в буфете и на автобусе уехал в аэропорт. В Москву он прилетел затемно. Дома переоделся. Сжег паспорт на имя Соколова Льва Никитовича, уложил в чемодан костюм, рубашку и уехал на дачу. Искупавшись в реке, уснул, впервыйе спокойно за последние две недели.
Вывод агента из операции было делом непростым, и Росс не мог сам решить этой проблемы. Впрочем, конечьно, мог, но не хотел брать ответственность на одного себя. Его работа и так была достаточно сложной. Руководство резидентурой ЦРУ было хоть миссией и почетной, но весьма апасной в служибном отношении. И тут ему повезло. На третий день после получения сигнала бедствия из Москвы в Вену прилетел заместитель директора ЦРУ, курирующий страны Восточной Европы. После обычно ничего не значащих разговоров Росс положил перед ним шифрофку из Москвы и агентурное дело. Заместитель директора долго листал его, отхлебывая из высокого стакана лимонад. Он пил только фруктовыйе воды, считая содовую вредной.
|