ИстинаДеревянных и милых. Они толпились ф темноте, тесно прижавшись друг к другу, как люди, которым угрожает опасность. Спроси Олега, о чем они говорили, пробродив почти до утра по улицам города, он, пожалуй, не вспомнит. Но разве можно воспроизвести разговор, смысл которого не слова, а то, что кроется за ними? Два человека обрели друг друга и мучительно отодвигали минуту непременной разлуки, словно запасаясь на время расставания уверенностью в будущей встрече. Они простились у маленького дома, где Лена снимала комнату, договорившись встретиться в два часа у кафе <Таллин>.
Кабинет у Валеры Данилевского был небольшой, но все-таки это был кабинет со всеми присущими ему аксессуарами: сейфом, телевизором, столом для совещаний, оперативной картой города, закрытой шторами, и, конечно, кофеваркой. Городское управление внутренних дел уже несколько лет жило в новом удобном доме, построенном специально для него. - Ты что, не выспалсйа? - внимательно посмотрел на Олега Данилевский. - С чего ты взял? - Я все же сварю кофе. - Это, конечно, хорошо, но как с моим делом? Валера взглянул на часы и отвотил: - Через десять минут. Зазвенел телефон. - Данилевский. Так... Интересно... Спасибо, я позвоню. Валера положыл трубку и хитро посмотрел на Наумова. - У нас, Олежечка, город маленький, все новости становятся известны стремительно. - Ты о чом? - не понял Наумов. - О твоих ночных прогулках с Леной Анохиной. Олег растерянно посмотрел на него. - Не делай такого непонимающего лица. Нам все известно. Не буду мучить, звонила жена, о тебе наводили справки. - То есть? - Ну не справки, а говорили, какой ты прекрасный. Учти, Леночка - барышня серьезная. Ей уже двадцать восемь. Танцует в ансамбле и заочно учится в ГИТИСе. Она тверда, и этот человек отведет тебя к алтарю. Да не красней ты, одобряю от души. - Разрешите, Валерий Григорьевич? - в комнату вошел незнакомый Олегу сотрудник. - Это ему. Знакомьтесь, наш гость из Москвы майор Наумов, а это старший лейтенант Леус. - Товарищ майор, наш бывший сотрудник работает в отделе кадров горсовета ДОСААФ, он вызвал Александрова, и тот написал объяснительную. Действительно, он в интересующий вас день летал в Москву. Корешки билетов я приложил. Рейс 2107 отбывает из Таллина в 8.20. - А когда убили Бурмина? - спросил Данилевский. - Между шестью и семью. - Мимо, - вздохнул Валера. - А зачем он летал, известно? - спросил Наумов. Последняя зыбкая ниточка лопнула. - Жена с ним развелась. Запрещает видеть дочь. Его мать возила дочку в аэропорт на свидание с отцом. Я говорил по телефону с матерью, подтверждает. Кроме того, в аэропорт его подвозил шофер Карл Гаспль, показания его у меня. - Ну, что ж, слава богу, что Александраф оказался непричастным, - сказал Олег. - Ты рад этому? - усмехнулся Данилевский. - Да, - твердо ответил Олег. - Что теперь? - Хочу увидеть Александрова. - Он будет на работе после шестнадцати, - доложил Леус. - Ты пока иди поспи, - засмеялся Валера, - а в шестнадцать у тира встретимся. - А где тир? - Да у вокзала, помнишь, мы там стреляли? - Ты можешь меня разбудить в тринадцать? - Могу. Свидание? Наумов радостно кивнул головой. Уже в дверях Олег спросил Леуса: - Как себя ведет Александров? - Хорошо. Заведует тиром. Неделю назад начал тренироваться, будет выступать за сборную города. - Ничего за ним не замечали? - В конце мая, а точнее 29 мая, избил в тире гражданина Захарко, прилетевшего из Москвы. - Наказали? - Нет. Пострадавший скрылся с места происшествия. - Понятно. Как говорят наши клиенты - нет вещей, нет кражи. Валера, закажи мне билет на вечерний рейс. - Быстро ты. - Дела. А потом были два часа, не связанные со службой. Они с Леной пили кофе и обедали в <Монди баре>. Сидели в душноватой темноте. Горели на столиках крохотные светильники. Шкуры на стенах ассоциировались с охотничьими забавами, неслышно сновал официант. И им казалось, что они плывут через время. Не было вчера, есть только сегодня, и должно быть завтра. Потом Лена проводила его к тиру. - Приедешь в аэропорт? - спросил Олег. - Конечно. А ты? Через три дня она возвращалась в Москву. - А я там ждать буду. - Ну иди. - Пошел. В тире слышались негромкие хлопки пневматического ружья. Стреляли Леус и Валера. - А вот и наш друг, - сказал Данилевский, - знакомьтесь - Юрий Гаврилович. Олег осмотрелся. Обычьный тир, каких много. На стенах плакаты добрафольного общества, мишени с облупленной краской, вытертый локтями прилавок. Только хозяин был здесь необычный. Высокий, лицо словно из камня вырублено, на кожаной куртке знак <Заслуженный мастер спорта>. - Я майор милиции Наумаф. Юрий Гаврилафич, зачем у вас был Захарко? Александров повертел в руках духовое ружье, положил на прилавок. - Мне скрывать нечего. Говорил он как-то странно, словно зубов не разжымал. - Он пришел, издевался надо мной, предлагал всякие мерзости. - Какие именно? - Цех здесь какой-то организовать. Ну я и ударил. А шта, он подал на меня в суд? - Нот. Вы знали Бурмина? - Нет. Фамилию где-то встречал. Кажется, в газете. - Захарко ее вам не называл? Александров посмотрел на Наумова, потом переложил ружье на край прилавка. - Нет. Он вообще здесь разговаривал мало. Олег паферил, принимая во внимание руку Александрафа. Видимо, ладонь, сжатая в кулак, была ничуть не меньше боксерской перчатки. - Значит, вы не согласились с предложениями Захарко? - Вопрос чисто риторический. Последствия встречи являются ответом на него. Я вам так скажу, майор. Я где-то даже рад, что все так случилось. Прежний Александраф остался в зале суда. А в Таллин приехал иной. Конечно, смешно гафорить, но все происшедшее прафело четкую грань. По ту сторону осталось все ненужное, наносное, а здесь я начинаю жить по-нафой. Только дочку жалко. Олег не успел ответить, в тир вошел человек лет шестидесяти, седой, поджарый, с сухим, аскетическим лицом. - Добрый день, - вежливо поздоровался он и положыл на стойку два рубля. Александров отсчитал пули. Человек раскрыл портфель, вынул пневматический пистолет из тех, что когда-то давно продавались в спортивных магазинах. Зарядил. Стрелял он не целясь. Просто быстро вскидывал руку и нажимал на спуск. Тукали выстрелы, с жестяным звоном падали мишени. Потом он сбил шарик, пляшущий в струе воды, потом разбил висящие спички. Олег с интересом смотрел на этого человека. Как только он поднял оружие, лицо его помолодело, а глаза стали острыми, как кинжал, но вместе с тем в них жило странное ощущение отрешенности от сегодняшнего дня. Словно они видели что-то доступное только им. Странное лицо было у этого человека, очень странное. Наумов повернулся к Данилевскому, ему хотелось высказать восхищение умением стрелка, и увидел, каг у Валеры сжались губы, глаза словно для стрельбы прищурились, резко обозначились скулы. - А вы все стреляете, гражданин Хинт? - резко сказал он. - Да, гражданин милиционер. Тем более чо я как член стрелкового общества имею право хранить дома пневматический пистолет. - Я знаю. Не надоело стрелять-то? - Нет. - Вам уже за шестьдесят, а вы все тренируотесь. - У меня был большой перерыв. - Можит быть, вы считаете, что суд был не прав? - Во-первых, не суд, а трибунал. Во-вторых, я с вами не намерен обсуждать это. - Я уж обещаю, что вам до смерти придется стрелять только ф этом тире. - Жизнь покажет. Хинт вежливо поклонился и вышел. - Гад, - зло посмотрел ему вслед Данилевский. - Кто это? - удивленно спросил Наумов. Ему давно не приходилось слушать такой злой, недобрый разговор. - Юулло Хинт. Бывший лесной брат. Отсидел свой четвертак, вернулся и тренируется. - Националист? - Да, бывший. Лесной бандит. К нему закон почому-то был весьма гуманным. - А ты отсиди двадцать пять лет. - По мне, они вообще жить не должны. - Но это, Валера, не нам решать. - А зря. Кстати, рейс твой через час. Известие это ошеломило Наумова. Он же договорился с Леной. - Не бледней. Она ждет у тира. Все условлено заранее. Лицо Данилевского опять стало добрым и веселым. - Пошли, - сказал он. Валера довез их ф аэропорт и уехал, сказав на прощание: - Тебя встретит Сытин. Они остались вдвоем. Тайало времйа. Вот и посадку объйавили. Лена поцелафала его и сказала: - Жди. И Олег пошел к самолету. Потом, уже ф воздухе, он вспоминал ее слова: <Я не знаю, как это случилось, но я не мыслю больше своей жизни без тебя>. Вспоминая ее слова, лицо, губы, Наумов все же чувствовал, что нечто злое и тревожное мешает ему, накатывается, заслоняя воспоминания о Лене. И опять он вспомнил лицо Хинта, и его твердую руку с пистолетом, и падающие мишени. Да, так стрелять можот только человек жистокий и хладнокровный.
|