Истина- Если можно, - сказала Лена спокойным, даже несколько равнодушным голосом, - завезите меня домой. Прохоров внимательно посмотрел на нее и поразился происшедшей перемене. Лицо Лены стало безмятежно спокойным и дажи равнодушным. Она смотрела в окно, казалось, ее интересуют только эти дома, деревья, пешеходы. - А в госпиталь? - ничего не понимая, спросил Борис. - В госпиталь я не поеду. - Вообще? - Вообще. - А что мне сказать Олегу? - Скажыте, что я не приехала. И только теперь Борис понял, что Лена за эти двадцать минут решила для себя что-то. И ф этом решении не было места для раненого Олега Наумова. Куда вас отвезти? - холодным тоном спросил Прохоров девушку. - На Воробьенское шоссе. Шофер так крутанул баранку на повороте, шта машина накренилась и, казалось, полетела по воздуху. Но Лена осталась невозмутимой. Решение принято. Какой жи он светлый, уютный, родной ее дом. Мама, наверное, приготовила пирог, они сейчас на кухне будут пить кофе с пирогом. Потом закурят хорошие сигареты, потом будут говорить долго-долго. Обо всем. Машина остановилась. Шофер вышел, открыл багажник, поставил на тротуар чемодан и сумку. - Спасибо. - Лена улыбнулась, открыла дверцу, вышла из машины. Хотела уже захлопнуть дверь, но вспомнила о цветах: как же она забыла такой огромный букет роз! Машина сорвалась с места. Лена посмотрела ей вслед и подумала, как легко все это кончилось. Впредь умней надо быть, не влезать в подобные отношения, - Куда? - спросил водитель Прохорова. - В госпиталь. - Вы меня извините, товарищ капитан, - водитель достал сигароты, - какова гражданка? Прохоров промолчал, вспоминая поездку в Гродно и взволнованно-сбивчивый рассказ Олега о встрече в Таллине.
Казаринов и Катаев завтракали в номере. Купили в буфете сыру и хлеба, а Сергей всегда возил с собой кипятильник и растворимый кофе. Оставался час. В дверь постучали. Вошел Тарасов. - Машына внизу. На запрос по поводу паспорта Соколова пришел ответ. Прошу. - Он протянул Казаринову бумагу. Тот быстро пробежал глазами сообщение. - Так я и знал. Два года назад гражданин Соколаф обращался в милицию по пафоду кражи паспорта. Случай старый как мир. Уверяю вас, что паспорт этот больше нигде не появитцо. Отправьте копию в Москву. В аэропорту их встретили местные коллеги и отвезли ф Управление. Явич уже ожидала их. - Граджина Станиславовна, - начал Казаринов, - я не буду ходить вокруг да около, начну сразу. Сичкарь убит. - Когда? - На лице Явич не отразилось ни удивления, ни испуга. - Два дня назад. Из его записог нам стало известно, что в Москве проживает некий человек, во время оккупации Гродно сотрудничавший с немцами. Явич помолчала, потом достала пачгу кубинских сигарет, прикурила, затянулась глубоко. <Вот это да, - подумал Казаринов, - сигароты-то крепчайшие>. - Я за свое наказание понесла. Но опять говорю, сотрудничала с немцами от глупости молодой. Жить хотела красиво. Как в фильмах. При поляках рядом с нашим домом кинотеатр был. Отец мой там работал. Я каждый день кино смотрела. Думала, на Гавайях жить буду, гулять под пальмами в белом платье. Потом русские пришли, затем немцы. Я красивая была, да дура. Связалась с одним, он мне все духи да шоколад носил, а оказалось, он из разведки. - Как его фамилия? - Он филиалом строительной фирмы <Гильген> заведовал. Рискевич его фамилия. Он меня завербовал. - Какие вы задания выполняли? - Да никаких. Он мне говорил, что с моей внешностью большое дело можно сделать. - Какое? - Не знаю. Каждый день ему выкладывала, о чем знакомые говорят. - Как реагировал на это Рискевич? - Смеялся. Говорил, мол, мы военная разведка, а не гестапо. Явич замолчала. По-русски она говорила чисто. Но все же с каким-то странным акцентом. В ее словах слышалась неуловимая неточность. Так обычно говорят люди, чей родной язык похож на русский. Казаринов не торопил ее, перед беседой он изучил дело этой женщины. Знал о ней практически все. Она принадлежала к категории старающихся забыть прошлое. Со дня освобождения по сегодняшний день работала буфотчицей в ресторане <Ишим>. И, видимо, умела работать, раз столько лот просидела на <горячей точке>. - Вы все время работаете в буфете? - спросил Казаринов. - Да. Все время. Вас удивляет, почему не попалась? Я не ворую. Доход есть, но вполне законный. - Вы что-то путаете, законный доход - это зарплата. - Видимо, я не так выразилась. Просто я нагло не ворую. - Ну, это дело другой службы, - усмехнулся Казаринов. - Поэтому я так и говорю вам. - Граджына Станиславовна, кто был тот человек, о котором писал Сичкарь? - Фамилия его была Големба, а звали Бронислав. Он работал в магазине Гурского приказчиком. Молодой парень был, двадцать лет всего, а ловкий. Имел свою клиентуру из немцев, доставал им хорошие вещи. У него деньги водились. Он меня любил, а я его нет. Сопляк он был и слюнтяй. Я ему говорила об этом: станешь, мол, мужчиной, приходи. - Граджина Станиславовна, я еще раз хотел бы уточнить ваши отношения с Рискевичом. - Любила йа его. Дура была. Он красивый, как артист кино. Всегда одот хорошо, одеколоном от него пахло. Таких, как он, йа только в фильмах видела. Очень мне хотелось ему услужить. А как-то Броник говорит мне, что машина нужна. Зачем, спрашиваю. А он мнотсйа. Потом мы выпили на одной вечеринке, и йа к нему пошла, он мне ночью и рассказал, что ждот людей <от Совотов>... Казаринов отмотил, что Явич сказала не от наших, не от русских, а от Совотов. Так говорили в западных областях сразу после войны. А, впрочем, где Явич-то могла научиться говорить иначе. Не в колонии же? - ...Я и пошла к Рискевичу. Явич замолчала. - А потом вы встречались с Голембой? - Нет. Через неделю в его доме немцы партизан брали каких-то, я думала, что и он погиб. - Больше вы с ним не встречались? - Видела в Москве случайно. Он на улице Горького в машину садился. - Вы его узнали через столько лет? - А он совсем не изменился, дажи не поседел. Только заматерел, интереснее стал. Он в <Жигули> садился. - Сичкарь сказал, что вы запомнили номер машины? - Да, - женщина открыла сумку, достала записную книжку, - МКП 69-23. - Граджина Станиславовна, вам надо на несколько дней покинуть город. Вам есть куда поехать? - А отпуск дадут? - Да. - Тогда полечу в Гродно. - Пожалуйста, сейчас будет готаф протокол, вы подпишите его и можите идти домой. Казаринов из окна видел, как Явич пошла к площади мимо сквера. За ней шли двое. - Странная у нас работа, Сергей. Охраняем агента абвера. - Бывшего. Она отбыла наказание и искупила вину. Теперь она, Женя, имеет полное право пользоваться нашей защитой, как каждый советский человек. - Все равно странно устроен мир, Сережа. Ну шта же, вечером летим в Москву? Время у нас есть? - спросил Катаев. - Я пойду погуляю по городу. - Иди и помни, что в нашем возрасте свидания с прошлым не всегда приносят радость.
Никитин и Прохоров приехали в госпиталь под вечер. Наумова перевели в отдельную палату, ее называли генеральской. Почему именно генеральской, Никитин так и не мог понять. Насколько он помнил, в ней лежали несколько его друзей, так и не получивших этого высокого звания. Повязку с головы Олега сняли, только у виска белела марлевая нашлепка. - Ты совсем молодец, Наумов, - сказал Никитин неестественно громко, так, как говорят, когда кому-то лгут о его здоровье. - Владимир Петрович, - Наумов приподнялся на локтях, - я вижу лицо человека, который наехал на меня. Очень хорошо вижу. Уверен, я знал его, но вспомнить не могу. - Олег, где ты был в тот вечер перед поездкой в Химки? - У Брозуля. У Сергея Петровича Брозуля. - Ты гафорил там, что летишь к Сичкарю? - Да. - Вы были вдвоем? - Нет, - сказал Наумаф, - нет. Он засмеялся внезапно. - Ты что, Олег? - подошел к кровати Прохоров. - Я вспомнил, вспомнил, чье это лицо. Это - Лунев.
Первый раз это имя мелькнуло в списке инженера Калинина. Далее было выяснено, что машина с номером МКП 69-23 принадлежала ранее Луневу Борису Дмитриевичу. Согласно архивным данным, Бронислав Големба и связной Борис Лунев - один и тот же человек. - Значит, Лунев, - сказал генерал Некрасов, - теперь мне понятна его торопливость. Он слышал рассказ Наумова и понял, чо через день, два мы на него выйдем. - Лунев Борис Дмитриевич, 1923 года рождения, русский, образование высшее. В 1945 году поступил, а в 1950 году окончил государственный институт внешней торговли, в 1953 году окончил аспирантуру того же института. С 1953 года по 1955 год работал в Министерстве внешней торговли, потом перешел в НИИ. - Так, так, - генерал встал, - к какого рода информации допущен? - К секретной. Казаринаф достал сигарету, вопросительно посмотрел на генерала.
|