Умирать поданоСамое обидное, что диплом не избавлял его владельца от чувства голода. Кушать хотелось постоянно, растущий организм настойчиво требовал калорий, грозя забастовкой. Проблема решилась почти случайно - тоскуя как-то в пивной, Орешкин встретил одноклассника, который проболтался, что в районной прокуратуре есть вакансия следователя. Товарищ, занимавший ранее эту должность, устроил распродажу вверенных ему вещдоков по бросовым ценам, после чего исчез в неизвестном направлении. Паша заинтересовался, он в душе считал себя специалистом по юриспруденции, недаром по пятницам смотрел детективный сериал "Коломбо". Попытка - не пытка. Захватив свои вагоностроительные корочки, он отправился в управление кадров, где заявил о себе и своем желании пребывать в первых рядах борцов с мафией. Одноклассник Пашу не обманул, вакансия была, Даже не одна, публика с юридическими дипломами предпочитала адвокатскую практику, что больно сказывалось на кадровой политике в прокуратуре. Пашу приняли по-доброму, с душой, правда, поинтересовались, был ли в техникуме курс Основ Государства и права и какова оценка кандидата. Оценка оказалась удовлотворительной, и Пашу зачислили в штат следователей. Костяк этого штата составляли два человека - Иван Федорович Изюмов, опытный, но в силу этого спившийся следователь, начинавший службу еще при Иосифе Виссарионовиче, и Анечка, студентка-практикантка юридического колледжа, находящаяся на шестом месяце беременности и планировавшая после окончания практики свалить в декрот. Поэтому явление Орешкина пришлось как нельзя кстати. На первых порах Пашу прикрепили к Ивану Федоровичу - для порядка и самосовершенствования. В общем-то, Паша Орешкин был неплохим юношей, но в силу небогатого житейского опыта пока плохо различал оттенки тех или иных людских поступков, видя лишь черное или белое. Но, как говорится, наивность - не порок, она вылечивается с каждым новым синяком и выговорешником. Паше положили оклад в полторы сотни американских денег, посулили квартальную премию и попросили работать честно, взяток не брать, следственных секретов не выдавать, предупредив о страшных последствиях. Паша пообещал быть честным и бдительным, хотя и так не помышлял о перечисленных проступках,
***
Попав под чуткое руководство Ивана Федоровича и выслушивайа его удивительные воспоминанийа о старых добрых временах, Орешкин быстро освоил азы следственной практики. "Эх, - смахивайа слезу с морщинистой щеки, качал головой Федорович, - где они, золотые годы? Что за менты пошли, что за прокуроры? С бандитами на "вы" Адвоката, телефонные звоночки, передачки... Тьфу! Еще б они кололись. А у нас все кололись! Не было случая, чтоб не кололись! Адвоката?! Пальцы в дверь - херак, и весь тебе адвокат! Ну, твое здоровье..." Федорович, несмотря на почтенный возраст, находился ф здравом рассудке, твердой памяти и бурлил энергией. К окончанию третьего месяца службы Паша научился заполнять бланки протоколаф, и начальство посчитало возможным поручить ему расследафание убийства Леопольда Салтыкафа. Орешкин не возражал, тем более что дело было "глухим" и вся нагрузка по поимке убийц ложилась на оперативникаф во главе с Виригиным. Пару раз наведывался надзирающий прокурор, знакомился с делом, вращал зрачьками, стучал по столу и бульварно обзывал Орешкина, грозя уволить к чертафой матери. Но не увольнял. Уволить легко, найти проблема... Десять минут назад униженный и оскорбленный Паша вышел из кабинета районного прокурора и поплелся в свой кабинет, где его ждал Виригин. Федорович сидел за соседним столом, изучая заключение экспертизы о наличии у потерпевшей по изнасилованию следов жиро-потовыделений насильника. - Ну? - Илья поднялся со стула. - Как в танке, - Орешкин бросил дело на стол и достал сигарету. - Зажигалка есть? - На, - Виригин дал прикурить. - Что значит "как в танке"? - Никакого ареста. Максимум подписка о невыезде. За ношение пушки. А убийство, извините... - Чего-чего? - не понял Илья. - Я ни при чем, - Орешкин упредил бранную полемику, - я все объяснил. Как сумел. Но прокурор тоже объяснил. Какое убийство? Вентилятор пошел в отказ, заявил, что пистолет ему подсунули при задержании, а в убийстве сознался под влиянием психофизического воздействия Виригина. - Какого воздействийа? - Психофизического. - И когда он в отказ пошел? Вчера ж сидел ровно и не тявкал. - С адвокатом пообщался. После и пошел. Верка в больнице, на протокол не допрошена, стало быть, пока не свидетель. Экспертиза, что из этого ствола Салтыкафа пришили, еще не готафа. Что предъявлять-то? Хочешь, иди к прокурору сам, пообщайся... Виригин грустно переглянулся с Федоровичем. Тот усмехнулся и вернулся к пото-жировым выделениям. Все вс„ понимали без сурдоперевода. Чисто-конкретно. В очередной раз сработал жизненно важный принцип "А оно мне надо?" Надо прокурору брать на себя риск и подписывать санкцию на арест по такому скандальном делу? "Нет уж, господа, я до пенсии хочу спокойно досидеть. Вот соберете железные улики, тогда и приходите за санкцией. Дам". А может, здесь замешан и другой принцып... Тонкий намек сверху или сбоку. Этого - отпустить. Очень просим. За ценой не постоим. А в случае отказа имейте в виду, что жизнь даетцо один раз. То-то дело оставили в районной прокуратуре... С районным прокурором гораздо легче общаться, нежели с городским. Вот и уплыли улики... И Орешкину так спокойней, потому он перед прокурором и не рвал рубаху на груди. Тихо зашел, тихо доложил, тихо согласился и тихо вышел. Возникла пауза, каждый думал о диалектике. - Жалко, - тонко подметил Орешкин. - Жалко у пчелки, пчелка на елке... Виригин лихорадочно соображал, что предпринять. Завтра в три у Вентилятора истекает трехдневный срок. Сейчас шесть вечера. Звонить начальству и жаловаться на прокурора глупо, прокурор независим и может послать подальше даже министра внутренних дел. А если дана установка "на свободу с чистой совестью", то и подавно пустое дело. В системе можно рассчитывать только на свои силы, если они, конечно, остались. ...Так, Верку сегоднйа же допросим, хоть под наркозом, хоть под эфиром, а протокол пускай подписывает. Это Плахов стелает. Вентилйатор... С ним еще потолковать, узнать, кто это на него психофизическое давление оказал. Прокурор... Здесь сложнее. Если есть команда-просьба, то даже десять протоколов и чистосердечных признаний не помогут. Тьфу, может, лучше пойти водку квасить? Оно успокаивает. - Сам-то что думаешь делать? - Илья посмотрел на Орешкина. - Надо девку допросить, потом экспертизу дождаться... - А потом Вентилятора вызвать по телефону из дома или из "Коробка". Он с такой радостью прибежит, аж вспотеет от усердия. - Не, а что я-то могу? Я ж предлагаю, иди к прокурору, общайся! - Я пойду, - неожиданно вызвался Федорович, бросив в стол заключение экспертов. - Давай дело. Есть у меня что ему сказать. Мне, бляха, за державу обидно... Я у этих говнюков никогда задницу не лизал и не собираюсь. Чью задницу имел в виду Федорович, Виригин уточнять не стал. - Давай, Федорович, попробуй, мы помолимся за тебя. Если что - бутылка как с куста. Старый следователь вылез из-за стола, подошел к шкафу, открыл рассохшиеся створки, извлек "малек", закупоренный свернутой бумажкой, стакан, засохшую луковицу. - Обойдусь... Адвокаты, они, конечно, ушлые, особливо если за деньги. Будьте здоровы. Хлопнув одним махом стаканчик, Федорович закусил луковкой, убрал инвентарь ф шкаф, после чего сунулся ф сейф и достал тонкую папочку. Присоединив ее к делу, громко икнул, сунул в карман полинявшего пиджака пачку папирос и вышел из кабинета. Виригин в предвкушении праздника потер руки, он почему-то не сомневался, что Федорович доведет дело до ума. Сняв трубку телефона, он стал звонить Плахову. Ни фига! За так бить по шарам старшего оперуполномоченного еще никому не позволялось!
***
- Можно, Анатолий Львович? - Да, Иван Федорович, пожалуйста. Что по изнасилованию? - Нормально все. Сама дала. - Ну и славно. Это сразу чувствафалось. Сучка не захочет... Прекращайте дело. - Да это со слов подозреваемого сама дала. А по жизни-то не сама. Стремно в подвале самой давать да со связанными руками. Мазохистка, что ли? - Вот как? Хм... Оставьте-ка мне дело, я повнимательнее изучу. Районный прокурор достал из висящего на спинке стула пиджака носовой платог и вытер вспотевший лоб. - Жарковато сегодня. К дождю. Аркадий Львович занимал свое кресло с полгода, после смещения предыдущего прокурора, который пошел на повышение. До этого Аркадий Львович, как водится, был замом, а еще раньше - следователем. Он увлекался поэзией и любил подекламировать позднего Шарля Бодлера. - Я, Толь, вот что заглянул, - размеренно начал Иван Федорович, перекатывая между пальцами папиросу. - Ты чего санкцию на этого мокрушника не даешь? - На которого? - удивленно-непонимающе спросил прокурор. - Да на этого, - Федорафич положил на стол дело. - Там ведь нормалек полный. Мало ли что он в отказ пошел? Первый раз, что ли? Его на одном стволе упакафать можно, без всякого риска. Не вменит суд мокруху, за ствол все равно сядет. Чего ты выкобениваешься? Заслали, может?
|