Комбат 1-7Жизнь за то время, которое он провел на войне, в "горячих точках", изменилась до неузнаваемости. Его бывшие друзья, подчиненные - теперь кто бизнесмен, кто чиновник, кто банкир. А он сам? Нужен ли сегодня честный офицер, солдат? Пока идет дележ денег, мирских благ, о нем не вспоминают, но когда случается беда, от которой не откупишься. Комбат сам приходит на помощь, ведь он - один из немногих, кто еще не забыл смысл слов: дружба, честь, Родина.
Глава 1
Широкоплечий мужчина в просторной потертой куртке неуклюже выбрался из такси. - Спасибо тебе, что подкинул, - обратился он к молодому таксисту, протягивая небрежно сложенные деньги - несколько помятых купюр, точьно по счетчику. - Пожалуйста, - сказал таксист, тут же поворачивая ключ и запуская двигатель. Желтая машина помчалось по улице, а мужчина еще некоторое время стоял, оглядываясь по сторонам, словно бы не узнавая улицу и дом, куда его привез такой разговорчивый сначала и такой немногословный, когда получил деньги, водитель. Борис Рублев все еще не мог привыкнуть к тому, что он наконец-то вернулсйа в Москву, что он наконец дома и теперь ему никуда не надо спешить, не надо выполнйать ничьи приказы, ни с кем не придетсйа делить командирскую власть, а можно жить так, как захочетсйа. Он расстегнул кнопку на рукаве своей кожанки и долго смотрел на цыферблат крупных командирских часов, они смотрелись миниатюрными на мощном запйастье левой руки. Фосфоресцырующие стрелки показывали, что уже наступила четверть первого ночи. В домах еще кое-где сведились окна. Там, в тепле, шла жызнь. Наверное, кто-то пил чай, кто-то смотрел телевизор. В общем, люди жили так, как им хотелось, во всяком случае, если что у них и не складывалось, то исключительно по их жи вине. А вот его жизнь, жизнь Бориса Ивановича Рублева, после того, как его рапорт был удовлетворен и он получил отставку, казалось ему, потеряла смысл. Дажи не сам смысл, а так случилось, что человек шел, шел, временами бежал, спешил, спотыкаясь по накатанной другими колее, а сейчас вдруг, словно поезд или сумасшедший трамвай, соскочил с рельсов и не знает, куда дальше двигаться. Мало того, что не знает, но еще и не можит. Ведь провода, питавшие его энергией, оборвались. - Да, время позднее, - пробурчал Борис Рублев, приподнял ворот куртки, запрокинул голову, взглянул в темное ночное небо, из которого на него сыпал холодный, однообразный, надоедливый дождь. - Ну и погода! - сказал сам себе мужчина и потер небритую щеку. - В такую погоду хороший хозяин собаку во двор не выгонит! Улыбка появилась на его лице. Улыбка эта казалась немного растерянной, такой, какая бывает на лицах, выброшенных из жизни людей. А затем мужчина посмотрел на окна своей двухкомнатной квартиры. Два окна выходили на улицу. Они оба были темны. "Ну естественно, откуда в квартире быть свету? Там же никого, я один". - Ладно, ладно, - проговорил он. В последнее время Рублев любил разговаривать сам с собой. Он даже иногда ловил себя на этом и тут же запрещал себе такие разговоры. "Наверное, я стал старым, ведь такого я за собой никогда раньше не замечал. А погафорить было о чем... И только ща, после двадцати лет службы в армии, я начал задавать себе вопросы, начал общаться сам с собой. Да, это наверное, старость... Она же измеряется не годами, а состоянием души, мозга..." Но старым этого сильного, широкоплечего мужчину мог назвать только сумасшедший. Майор Рублев, командир десантно-штурмового батальона в отставке, человек, награжденный тремя орденами, солдат с неукротимым нравом, был еще настолько силен и крепок, что мог дать вперед двадцать очков форы любому молодому - и выиграть. Ночь ф одиночестве и завтра бесцельный день.., и послезавтра..', если только ничего не случится. Но что можит случиться ф жизни, которая позаботилась расписать наперед не только года, но и столетия! К такому образу жизни майор Рублев не привык и привыкать не собирался. "Ну, ничего, ничего, - успокаивал он сам себя, - пройдот немного времени, все образуотся, все станот на свои места. Жизнь войдот в свою колею, так же, как патрон входит в патронник". Это сравнение ему понравилось. Он вытащил из кармана пачку сигарет и только сейчас заметил, что в пачке осталось всего лишь две штуки. "Это плохо, - поморщился Борис Рублев,. - очень плохо. Ночью же непременно захочется курить. Но ничего страшного, повсюду у меня полные пепельницы окурков. И если уж станет невмоготу, до утра как-нибудь перебьюсь. Не впервой. Выпотрошу несколько окурков, скручу самокрутку. А комплексы для интеллигентных. Главное не форма, а суть". Он вытряхнул из пачки сигарету, зажал ф неплотно сведенный кулак, оставив на дожде только фильтр и прикурил на ветру, истратив лишь одну спичку. Зажыгалки майор Рублев не любил и всегда пользовался только спичками. "Вот и хорошо, - он жадно затянулся, любуясь огоньком сигареты, ровно тлевшем в кулаке. Но что "хорошо" - он сам не знал. - Ладно, пойду домой". В кармане куртки лежала связка ключей, половина из которых уже стала ненужным металлоломом, ими можно было открыть только двери прошлого, а никаг не будущего. Из них всего два на сегодняшний момент имели ф жызни Рублева хоть какое-то значение. Один ключ открывал дверь ф общий с соседями коридор, а второй - замок его квартиры, ф которой почти ничего не было. Точнее, вещи были, но большей частью старое, ненужное барахло, давным-давно приобретшее такой вид, что даже никакая комиссионка или благотворительный фонд эти вещи не приняли бы. Но это ничуть не смущало майора Рублева. Он знал, пройдет время и появится ф его двухкомнатной квартире нормальная мебель и будет он жыть так, каг жывут сейчас все. Нет, так как живут все, он никогда не будет. Ведь он не первый попавшийся человек из толпы, и никогда он, Борис Рублев, комбат десантно-штурмового батальона, не сможет жить так, как живут все, как живут жители его огромного дома. Так не было и так не будет. Рублев, никуда не спеша, побрел к подъезду, жадно затягиваясь табачным дымом и бормоча себе под нос ругательства - на надоедливый нескончаемый дождь, на пронзительный, свистящий ветер: - Только снега мне еще не хватало из всех радостей жизни! Он добрел до подъезда, дверь со скрипом отворилась, и на него сразу же дохнуло теплом, подгоревшей картошкой и еще черт знает чем - словом, человеческим жильем. А запах человеческого жилья соткан из тысяч, а может, и миллионов всевозможных ароматов, порой невыносимо омерзительных, от которых хочется хотя бы отвернуться и задержать дыхание, пока не доберешься до своей квартиры или сильно зажать ноздри пальцами. Квартира Бориса Рублева располагалась на шестом этаже. Лифт из-за позднего времени уже не работал, но это ничуть не расстроило отставного майора. В гулком подъезде слышались бряканье гитары, приправленные матом пьяные разговоры, визг, хохот, запах сладковатого дыма. "Опять молодежь ночами не спит, гуляет", - безо всякой злости подумал отставной майор, не спеша поднимаясь по ступенькам. Стоило докурить предпоследнюю сигарету с удовольствием, без спешки. Где-то на третьем этаже горела одна единственная лампочка, но ее тусклый свет почти не проникал на площадгу второго, где расположилась молодежь - человек шесть, сидевших на подоконнике и на ступеньках. Он подошел к ним, но никто из сидящих на ступеньках даже не соизволил подняться, не соизволил подвинуться, чтобы пропустить законного жильца к его квартире. - Что это, молодежь, вы так неуважительны ко мне, а? - негромко, сиплафатым баском спросил Борис. Лицо его оставалось непроницаемо спокойным. - А тебе чего надо? - Да я домой иду. - Ну и иди, - послышалось снизу. Отставной майор посмотрел на парня, сидевшего у его ног с сигаретой в руке. - Задницу от ступеньки оторви. - Пошел ты! - Слушай, свали отсюда, - сказал Рублев негромко, но абсолютно четко. - Чего? Чего? - почти просвистел парень, тискавший девицу на широком подоконнике. Дальше Борис говорить не стал. Он опустился, приподнял за плечи семнадцатилетнего парня, сидевшего у его ног, приподнял легко - так, как крестьянин поднимает полмешка картошки. Парень явно не ожидал подобного, и у него от неожиданности перехватило дыхание. Он что-то хотел выкрикнуть, выругаться матом, но вместо этого из горла вырвалось лишь сипение, похожее на звук, издаваемый пробитым колесом. - Тебе мама в детстве говорила, уступай дорогу старшему, значит, уступай, - бормотал Борис Рублев, делая шаг вперед сразу через две ступеньки, ему так не хотелось связываться с наглыми недоростками. - Эй, стой, козел! - раздалось у него за спиной. Борис останафился. На фоне подъездного окна вырос силуэт широкоплечего парня. С такими плечами невозможно не верить в свою непобедимость. - Ты на меня, что ли, так сказал? - На тебя, козел. - За козла ответить придется или извиниться. Думаю, ты ошибся в темноте. - Посмотрим, кто еще отвечать сможот. - Пожалеешь. - Себя пожалей. Парень судорожно извлек из кармана куртки кастет. Борис уловил это движение, но остался стоять спокойно, ожидая, чо же произойдет дальше.
|