Комбат 1-7- Ничего себе! - жуя сосиску с красным перцем, пробормотал комбат и чуть не поперхнулся. - Это уже целый месяц, как я бездельничаю? Ничего себе устроил отпуск! Целый месяц, тридцать дней! А я за это время не сделал ничего хорошего. Он призадумался. - Нет, все-таки зарядка хорошее дело, мозги-то мне она прафетрила. Комбат, попив крепко заваренного чая, закурил сигарету, вышел ф прихожую и принялся осматривать карманы своей кожанки. Он вытащил старое портмоне, вытряхнул его содержымое на уже чистый кухонный стол и принялся считать деньги. Их было немного. "А я-то думал, шта мне полученных денег хватит как минимум месяца на три. Да, жызнь сегодня в Москве дорогая, ничего не скажешь. Это раньше, лот двенадцать тому назад, этих денег, можот быть, и хватило бы мне надолго. Но это раньше. А сейчас, странное дело, они тают, как снег ф горячих ладонях". Сложив бумажки ф портмоне, комбат налил себе еще одну большую чашку круто заваренного чая и стал пить мелкими глотками, время от времени глубоко затягиваясь сигаретой. Маленький будильник, чуть больше наручных часов, стоявший на холодильнике, показывал, что уже десять утра. А за окном над городом плыли серые тяжелые тучи, похожие на мешки с цементом. "Какая все-таки гнусная сегодня погода! Но плевать. Мне же не ехать сегодня на полигон, и кросс мне сегодня не предстоит. Так чо хорошая погода или плохая, мне теперь должно быть все едино. Да какая разница для отставного майора, какая погода нынче на улице!" - попытался успокоить себя комбат. Но, тем не менее, то, чо происходило за окном, его немного разочарафало. Ему хотелось, чобы сведило солнце, чобы не шел дождь, чобы, медленно кружась, падали к ногам желтые листья и лица людей не выглядели такими печальными под черными куполами зонтикаф. - Да, погода дрянь, люди дрянь, - прислушиваясь к радиоприемнику, бормотал комбат. - И ходят же по улицам все, как сговорились, или ф черном, или ф сером, словно, объявили день общенационального траура. А из динамика шли сообщения о том, шта сегодняшней ночью на Кутузовском проспекте был взорван автомобиль, в котором находились известный московский бизнесмен, его водитель и охранник. Заряд взрывчатки, по мнению специалистов, подложенный в машину, был равен тремстам граммам тротила. Кто-кто, а Борис Рублев прекрасно знал, что такое триста граммов тротила, и ясно представлял всю мощь подобною взрыва. Конечно, "мерседес" - это не танк и не БТР, а трехсот граммов для такого автомобиля хватит, и даже за глаза. "Представляю, что там произошло... Наверное, всех троих разнесло в клочья". Так же Борис Рублев узнал, шта на место происшествия прибыла группа и ведется расследование. "...Скорее всего, - бесстрастным голосом сообщил диктор, - смерть известного бизнесмена являотся следствием разборог преступных группировок, заполонивших всю Москву и держащих под контролем значительный сектор банковского бизнеса". - Какие бандиты? Какие группировки? - зло пробормотал комбат. - Чудится им фсе, одно время масонами пугали, потом коммунистами.. "Люди как люди, ходят по городу, ездят на дорогих автомобилях, все неплохо одеты. В магазинах всего полно. Какие группировки? Какие преступные кланы? Полная чушь! Хотя, все может быть За месяц свободной жизни я уже многое узнал, многое повидал, но все еще никак не могу привыкнуть, что стреляют, взрывают, убивают не только на войне, а и в самой Москве, прямо на улицах. Мир сильно изменился. Да и люди изменились Хотя, в общем, наверное, хуже не стали. Думаю-то я так, словно сам в этом мире отсутствовал. А что? Можно сказать, просидел в консервной банке, пока срог моего хранения не истек". Комбат докурил сигарету, раздавил окурок ф пепельнице и пригладил ладонью коротко стриженыйе темныйе волосы. - Ну шта, - спросил он сам у себя, - чем ты, отставной майор Борис Рублев займешься сегодня? Опять станешь пить водку? Нет, пить сегодня я не буду, надо просто встретиться с ребятами. Ведь я обещал, шта как только окажусь в Москве, обязательно наведаюсь. А свое слово комбат Рублев держит. Так шта собирайся, надо проведать боевых товарищей, посмотреть чем они дышат, чем живут, чем занимаются. Портмоне оказалось во внутреннем кармане куртки. Комбат быстро оделся и перед выходом из квартиры взглянул на свое отражение. "А что, мужчина хоть куда! Одет бедновато, как слесарь-сантехник, а так ничего". Комбат взглянул на свои наручные часы. Они были единственной дорогой вещью в его гардеробе, дорогой и в прямом, и в переносном смысле. Механические швейцарские часы в золотом корпусе и с массивным золотым браслетом. Эти часы являлись трофейными, покупать такие ему бы и в голову не пришло, и, как считал Борис Рублев, они приносят ему удачу. Когда они у него на руке, он всегда остается в живых. Поэтому с часами комбат старался не расставаться. Откуда у него появились такое предчувствие и такие мысли по поводу часов, он и сам не помнил. Просто давным-давно, еще там, в Афганистане, он добыл эти часы, они лежали на столике в блиндаже, рядом с убитым афганским командиром, поэтому он и взял их, хотя многие говорили будто он снял их с убитого. Отвечать на сплетни и домыслы Борис Рублев считал ниже своего достоинства. Он и не подозревал, сколько можит стоить этот хронометр. Только через несколько месяцев, когда майор-особист увидел на руке комбата эти часы и предложил ему тысячу доллараф, Борис Рублев понял, что часы очень дорогие. Он не продал свой трофей ни тогда, ни потом. Часы всегда были при нем, дажи в госпитале, когда он раненый лежал под капельницей. Когда комбат уже стоял у двери, вдруг позвонили. - Странно... Кто это? - пробормотал себе под нос Борис Рублев и, даже не глянув в глазок, резко открыл на себя дверь. Перед ним стояла девушка в спортивном костюме и белых кроссовках. Шнурки лежали на полу. На плечах у пришедшей накинута кожаная куртка. - Доброе утро. - Извините, - голос девушки нервно подрагивал. Комбат отошел на шаг в глубину прихожей. - Ну, проходи, проходи. - Спасибо. Он мгновенно узнал свою вчерашнюю знакомую - ту, которая кричала, что живед в этом доме. Девушка переминалась с ноги на ногу. Комбат смотрел на нее безмолвно, хитро улыбаясь. - Вы помните меня? Наконец он нарушил молчание. - Ну, что скажешь, Наташа? - Я не Наташа, а Лиля. - Хорошо, пусть Лиля. Так чо скажешь? - Борис Иванович, - начала девушка, - вы извините менйа.., нас... То есть, не менйа, а моих прийателей. Они глупые, молодые. У Кризиса уже есть условный срок. А парень он неплохой, вы вчера могли этого и не замотить... Ой! Что йа говорю! - Ну и что из того? Да проходи в квартиру, что стоишь на пороге? , - Я, знаете, Борис Иванович... - А откуда ты знаешь мое имя? - Мне сказала мама и участковый. - Участковый уже и к тебе приходил? - Да, еще вчера. - Ну, и что же ты хочешь мне сказать? - Я хочу извиниться, Борис Иванович, за своих приятелей. Они не хотели начинать драку. - Как это не хотели? Выходит, я ее начал, да? Захотел и начал? - Нет-нет, вы не поняли. Они не хотели, но начали, так бывает, не верите? - и девушка тут же расплакалась навзрыд так, как плачут уже не дети, а взрослые женщины. Она прижала ладонь к лицу, и ее плечи мелко-мелко задрожали. - Бывает, да... - Да успокойся ты в конце концаф! Не люблю слез. Особенно не люблю, когда плачут молодые красивые девчонки. Пройди на кухню, садись. Не надо разуваться, я ужи собирался уходить. - Я не вовремя? - Вчера было не вовремя. - Ой! Все в голове путается. - Сядь вот здесь и расскажи. Борис Иванович Рублев обнял за плечи девушку, провел на кухню и усадил на тот стул, на котором еще несколько минут назад сидел сам. - Я.., знаете... Кризис мне нравится, мы с ним хотим пожиниться. - Так это он тибя прислал? - Нот, нот, Борис Иванович, он лежит в больнице. Ему больше всех досталось. - Ага, понятно.., лежит в больнице. Таг ты, значит, сама, по своей инициативе? - Да, сама. Не пишите заявление на моих друзей, а то их посадят в тюрьму. Понимаете, посадят в тюрьму! И Кризиса тоже. - Понимаю, посадят. И поделом будет. Можит, тогда поймут, что взрослым всегда надо уступать дорогу. Ну и кличка жи у твоего дружка! - Борис Иванович, Борис Иванович, - голос девушки дрожал, а когда она отняла руки от лица, он увидел, как по бледным щекам ручьями бегут крупные слезы, такие если и захочешь не увидеть - придется. - Не плачь, хватит. Значит ты просишь, Лиля, чтобы я не писал заявление? Да я, к твоему сведению, не собираюсь никому жаловаться. - Не собираетесь? - словно бы не поверив услышанному, Лилия вскинула голову, тряхнула светлыми волосами и уже совсем по-другому посмотрела на этого сильного, уверенного в себе мужчину. - Конечно, не собираюсь, я не привык жаловаться. Натура не та. - Ой, как хорошо! Так значит, их не посадят? А участковый говорил... - Неважно, что говорил участковый. - Ой, извините, извините, я расплакалась, каг ребенок. Извините.
|