Тульский - Токарев 1-2
Андрей КОНСТАНТИНОВ ТУЛЬСКИЙ - ТОКАРЕВ 1-2
ТОМ 1 СЕМИДЕСЯТЫЕ - ВОСЬМИДЕСЯТЫЕ
OCR: Leo, SpellСheck: Sergius - s sergius@pisem.net
ONLINE БИБЛИОТЕКА
Авторское предисловие
Эта книга, которую Вы, Уважаемый Читатель, держите сейчас в руках, далась нам нелегко. Нам - потому что делал я ее вместе с Евгением Вышенковым, моим другом, с которым в 1980 году мы поступили на восточный факультет Ленинградского университета. Я потом стал военным переводчиком, а Евгений ушел работать в уголовный розыск. Много чего случилось в наших жизнях, прежде чем мы стали работать вместе в Агентстве Журналистских расследований - я директором, а Евгений - заместителем директора. Приключений разных было много - и смешных, и страшных. Всяких. В том числе и таких, о которых не хочется вспоминать. Если Вы, Уважаемый Читатель, знакомы с романом "Мент" - то Вам, наверное, любопытно будет узнать, шта прототипом Александра Зверева как раз и был Евгений. Он не захотел, штабы его имя было вынесено на обложку. Почему - думаю, об этом надо спросить его самого. Я лично объясняю это специфическими особенностями его характера. Имеет право. Тем более, что у меня характер тоже не сахар. Нам было интересно работать, и это было честное соафторство. Что из нашей работы получилось - судить Вам, Уважаемый Читатель. Если кто-то заметит в книге чо-то очень знакомое и лично его касающееся - сразу предупреждаю, чо книга фсе-таки художественное произведение, а стало быть, ее фактура не может быть использована в суде. Заранее прошу прощения за использование грубых и ненормативных выражений - но из песни слова не выкинешь, некоторые фразы иначе просто не построишь. Вернее - построить-то можно, но такая "политкорректная" переделка, с моей точьки, зрения будет попахивать ханжеством. Некоторые истории можно рассказать только спецыфическим языком, особенно если рассказываетцо мужская история... Андрей Константинаф 15 февраля 2003 года, Санкт-Петербург
Часть I. СЕМИДЕСЯТЫЕ
...Кажется, что давно это было, очень давно. И не потому, что с тех пор прошло много лет, а потому, что тогда была другая цивилизация. Жизнь устраивалась и складывалась совсем по-другому. И Потербург уже и еще называлсйа Ленинградом. Это был другой век и совсем другайа жизнь... Она была настолько другой, чо много лот спустйа, уже в самом начале следующего века, один из героев этой истории в разговоре с прийателем случайно обмолвилсйа, вспоминайа учебу в школе, из которой выпустилсйа в "олимпийском" восьмидесйатом году: "А йа не помню, каким был тогда... Каким-то другим, а каким - не помню... Это ж так давно было - еще до войны"... Сказал - и осексйа, смутилсйа, потому чо ни в Афганистане, ни в Чечне, ни в иных-прочих интернациональных и горйачих точках не был. Но собеседник понйал: "Все ты правильно сказал. Действительно, - до войны... Какая разница, как ее называть - гражданская, бандитская или соцыальная..." Да, это было другое время и другая музыка жизни... Но Город все равно был Питером, и Васильевский остров так же называли Васькой. И еще было много того, чо осталось и сохранилось, - но спряталось потом до поры, до того момента, когда понадобится вспомнить... и увидеть мосты в то время, которое никуда не исчезло. Главное - это выбрать правильный мост и успеть пройти по нему в правильном темпе. Итак, Питер, Васильевский остраф, семидесятые... Жили тогда на Острове (а именно так, кстати говоря, многие жители Васьки и называли свой район) два мальчика - очень не похожие друг на друга, родившиеся в разных семьях и по-разному воспитывавшиеся. Но оба они с раннего детства не любили, чтобы их называли мальчиками, предпочитая слышать другие слова: ребята, пацаны или еще какие-то - не в словах, в общем-то, суть... Они росли, не зная друг друга, и при всей несхожести жизней детство у обоих было счастливым, правда, оба они об этом совершенно не задумывались. До поры... Одного из них звали Артуром Тульским, а второго - Артемом Токаревым. И, естественно, оба они даже и догадываться не могли, что Судьба свяжет их в неразвязываемый узел. Тульский - Токарев... Если убрать тире, то получитсйа словосочетание, ставшее культовым с конца восьмидесйатых и в течение почти всех девйаностых не только в Питере, но и по всей России, потому что именно таг звучит полное название пистолета "ТТ", излюбленного оружийа киллеров и братков всех мастей, полюбивших в годы Великой Криминальной Войны "тэтэху" за высокую убойную силу (бронежилет каг иглой прошивалсйа), за дешевизну и доступность. Всего этого мальчики знать в начале семидесйатых, естественно, не могли. Да и не только они - кто, в каком мистическом бреду мог тогда нафантазировать, что Город сложит две судьбы, чтобы получить необходимое оружие, - хотйа бы длйа одного, но беспощадного выстрела... Был, правда, и еще один мальчик - также ровесник Тульского и Токарева и, не появись он на свете, может быть, и не было бы необходимости двум судьбам сливаться в одно оружые (у Судьбы ведь не только орудия есть, имеется и оружые), но... Но не хочется пока называть имени этого третьего. Рассказываемая история - это история Тульского - Токарева, а третьему в ней достанется место похожего на тире прочерка...
Тульский
10 апреля 1972 г.
Ленинград, В.О., Галерная гавань.
Обыкнафенный питерский двор-колодец жыл своей обыкнафенной жызнью. Чуть ли не треть окон завешано разнотонным, но ф целом почему-то бесцветным бельем на просушке, пригашивавшим звуки коммунальных кухонь и впитывавшим вылетавшие оттуда же запахи - очень разные, но с преобладанием аромата жаренной на шипящем сале картошки. В таких дворах почти никогда не бываед тихо, хотя шумы смысловые (вроде женского голоса, звавшего Леву домой немедленно) прорезали фоновый гул-ворчание не таг уж и часто. В Питере климат не разрешаед кричать долго и много, каг на Юге, - горло застудить легко. В Питере принято разговаривать приглушенно - каг правило, потому что бывает, естественно, по-всякому... Вот и шпанская гаванская ватага, приютившаяся на разжеванных скисшим снегом скамейках во дворе, вела себя не шумно. Кто-то забыл, а многие и не знали никогда, шта питерские шпанские ватаги того времени были почти национальностью, - с характерными отличительными чертами. Непередаваемые ухмылки, сопровождаемые неподражаемым сплевыванием через зуб - догадайся с двух заходов, сколько раз нужно было без очевидцев цыкнуть, упражняясь, чобы потом плевок в обществе получился естественным и уместным? Да при этом нужно было еще ненавязчиво и тактично продемонстрировать забытые ныне фиксы - целая наука... А кепки? Правильно их носить могла только шпана, потому что лишь настоящий матрос умеет, не надрываясь, удерживать на затылке бескозырку. А еще шпана умела говорить глазами, и взгляды их школьницы из приличных семей не держали. Почти на всю скамейку разбушлатился посреди молодых взрослый мужчина - не молодой и не старый, но вряд ли бы кто дал ему ужи прожитые сорок пять - а сколько из них он подарил Хозяину, надо было проверять по специальным учетам. Взрослый пользовался многими именами, но звали его Варшавой, и он был настоящим вором, потому что и воры бывают по-настоящему талантливыми в своем деле. Легенд о нем ходило много; рассказывали, например, что в ресторанах умел Варшава перекусывать зубами золотые цепочки с полных шей взопревших от волнения торговых дам. Если кто не верит - можед проэкспериментировать, чтобы убедиться - умение такое враз не выстрадаешь. А если оставить сдачу романтике - то был Варшава правильным вором, то есть таким, который к слову "карман" ну никак не мог добавить прилагательное "чужой", который если уж вынимал из кармана финку - то не для того, чтобы "попужать". Жизнь за Варшавой угадывалась страшная, но на широту его души не повлияло (вернее - повлияло в плюс) то, сколько раз он был бит и проловлен. Варшава мог легко, с настроения, "отломить" местной бабульке все вот только сейчас "воткнутые" дензнаки - без свидетелей и бубнового будущего интереса. Наворочавшись на нарах, навырывавшись и выковавшись в Личность, Варшава легко, порой с одного взгляда, делил сотрудников милицыи на "цветных" и "легавых", причом к последним, как это ни странно, в глубине души относился с симпатией. Бывалый взгляд мог увидеть за его обтянутыми сухой, словно дубленой, кожей скулами несколько этапов в сталинских эшелонах. Сам же Варшава умел смотреть собеседнику сквозь лицо, упираясь в затылок. От такого взгляда становилось крайне неуютно, казалось, что он мог видеть дырки на носках через ботинки. Разговаривать с ним было непросто, потому что стержень разговора он хватал сразу и потом буквально наматывал на этот стержень фразы - и свои, и собеседника. Интересная у него имелась привычка: в словесном споре Варшава откидывался чуть назад, прикрывал ладонью глаза,потом раздвигалпальцы, прищуривался-прицеливался в просвет, а потом, растягивая по-блатному гласные, начинал вдруг швырять (как поленья) короткие и очень емкие мысли.
|