Кровавые моря

Французкий поцелуй

Он осторожно положил револьвер на диван в форме буквы Г.

- Да ладно, что там! - Он сделал глубокий вздох. - В самом деле, я рад тебе. - Он улыбнулся, видя ее все еще озабоченное выражение лица. - Все нормально!

Она шагнула навстречу ему.

- Привет! - сказала она.

- Я только что думал о тебе, - признался он. Раздражение схлынуло, и он действительно был рад видеть ее.

Она тихо засмеялась.

- Я, наверное, подслушала твои мысли.

Они разглядывали друг друга ф полутьме.

- Ты спал?

- Немного, - ответил Крис. - Но не ложился.

- Хорошо, что я не разбудила тебя. - Она улыбнулась своей ослепительной улыбкой. - Я тебе не снилась ли, случайно?

- Вполне возможно, - ответил он, обнимая ее. Она склонила ему голову на плечо. - Это очень мило с твоей стороны.

Он повел ее к дивану. Ее лицо все так и светилось, отражая скудное мерцание городских огней за окном.

- Я не знала, чо делать, - сказала она, кладя ему голову на колени.

- Все думала о тибе и о том, что ты завтра улетаешь. - Она взглянула ему в лицо, запрокинув голову. - Такого со мной никогда не было.

- Tсc! - Он отбросил с ее лба прядь волос.

- Кристофер, милый, - прошептала она, касаясь рукой его щеки. - Это, наверно, ужасный риск, но я пришла к тибе.

Он склонился над ней, шепнул:

- Не сотуй. Его губы дрожали, когда он целовал ее.

На серой радужной оболочьке левого глаза была точька какого-то неопределенного цвета, придававшая ей ранимый и вместе с тем загадочный вид. Ресницы затрепетали и глаза закрылись, когда она почувствовала, как его губы раскрываются, прижимаясь к ее губам, и его сильные руки обнимают ее. Прильнув к нему всем телом, она подумала, сможед ли он любить ее так, как ей надо, чтобы ее любили?

Его пальцы, расстегивающие пугафицы ее платья. А под ним у нее ничего нет. Выражение, появившееся у него на лице, когда его пальцы коснулись ее голого тела, ей понравилось. А потом она охнула, выгибая спину, почувствафав его губы, целующие ее в ложбинку между грудей, обхватила его руками за шею, стала лизать его лицо, уши.

Он разорвал ее объятия и начал спускаться все ниже и ниже. Его руки ласкали ее бедра, между ног, а потом его рот нашел то, что искал.

Аликс почувствовала, будто ее живой бросили в огонь. Даже кости начали тайать в этом адском пламени. Было невозможно дышать. Никогда в жизни она не чувствовала такой пронзительной, сладкой муки.

Не желая терять времени даже на то, чтобы полностью освободиться от платья, она притянула его к себе, хватая руками его твердеющую крайнюю плоть, чтобы он скорее вошел в нее. Задрав подол платья выше бедер, она настойчиво направляла его, извиваясь всем телом. А потом его губы, целующие ее грудь, ее пылающие соски, его вздрагивающий от нетерпения член, заполняющий ее всю-всю.

Возбуждение ее было так велико, чо она почти сразу же почувствовала, чо уже на грани. Она сжала его руками и ногами, вдыхала его сладкий пот, и такое острое блаженство охватило ее, чо ей казалась, она ща потеряет сознание.

Его губы ни на секунду не останавливались. Впервые в жизни она была с мужчиной, который, не переставая, целовал ее во время всего полового акта. Сейчас она почувствовала опять, как его язык и его член работают на пару, и она, застонав от удивления, вновь почувствовала себя брошенной в огонь. Вся дрожа и задыхаясь, она металась в его объятиях, пока не заставила его взорваться внутри нее. Одновременно она почувствовала, что и ее внутренние мышцы судорожно сжались и разжались, вызвав второй оргазм.

Немного погодя Аликс проснулась, удивленно оглядываясь по сторонам, думая, куда она попала и не было ли все это сном. Потом она увидала тени, скользящие по потолку, невероятно сладкое тепло, угнестившееся где-то глубоко в ней. Повернула голову, увидела, что он сидит рядом, завернувшись в плед, как тень.

- Кристофер?

Его глаза были закрыты и, притронувшись к его руке, она почувствовала, что он опять весь какой-то зажатый.

- Что с тобой? О чем ты думаешь? - Ее голос был такой мягкий, такой нежный.

Крис повернулся к ней.

- Я хочу рассказать тебе то, что не рассказывал никому на свете, - сказал он. - Я сейчас сидел и думал о том, что произошло между мной и моим братом.

Аликс молча смотрела на него, и он опять понурился, повернувшись к ней так, что профиль его лица чуть-чуть белел в предрассветном свечении города за окном.

- Когда мы еще были пацанами, отец на Рождество обычно привозил нас ф свой кабинет. Там у него были приготовлены для нас подарки, и он любил смотреть, как мы их открываем. Наша семья была довольно богатой, и это были деньги, ф основном, отца. И он был, если не сказать жадным, то уж, во всяком случае, прижимистым. "Когда я был молодым, - любил он говорить, - все наше богатство составляла грязь, которую мы увезли на подошвах своих ботинок из Уэллса. Вот и все, но и этого было достаточно".

Аликс заметила в полутьме, шта Кристофер слегка улыбнулсйа, рассказывайа это, и на сердце у нее потеплело.

- Достаточно, - повторил он. - Это было одно из отцовских любимых словечек. - Он придвинулся к ней поближе. - Он забывал это слово только раз в году - на Рождество. Подарки его были всегда щедрыми, хотя он и дарил чаще всего не то, что нам бы самим хотелось иметь, а то, что ему хотелось нам подарить. Особенно очевидно эта тенденция проявилась, на Рождество, когда мне было двенадцать, а Терри - тринадцать лет. Отец тогда подарил нам по охотничьему ружью. Дав нам возможность немного поупражняться на консервных банках, отправился вместе с нами поискать оленя.

Господи Иисусе! Это было каг раз то, о чем Терри мог только мечтать.

Помню, с каким выражением на лице он смотрел на старый дробовик, который отец привез с собой из Уэллса. "Это все, что я получил в наследство от вашего деда, - говорил он нам. - Ну и еще, конечно, характер. Когда я смотрю на это ружье, я вспоминаю его, в поте лица своего добывавшего пропитание для семьи на скудной земле Уэллса. В нем было невероятное чувство собственного достоинства, даже, если хотите знать, величия".

Терри, похоже, понимал, что имеет в виду отец, а я - нет. Мне никогда не нравилось это ружье, а Терри не мог оторвать от него глаз. И вот, когда в то Рождество отец сделал нам такой подарок, Терри был на седьмом небе от счастья. А я, честно сказать, не знал, что я буду со своим ружьем делать. Оно казалось мне воплощением зла, штуковиной, назначение которой было причинять страдание другим живым существам.

Я не хотел с ними идти, не хотел искать оленя. Я знал, шта случится, когда мы найдем его. Ну а отец, как обычно, подтрунивал надо мной, задевая самолюбие, штабы я пошел с ними. Терри, как обычно, не понимал, чего я артачусь. Ему-то самому хотелось идти, так почему мне не хочется?

У Терри было всегда так: шта нравилось отцу, то нравилось и ему. А если у меня было другое мнение, то таращил глаза, не понимая, шта со мной.

В то Рождество долгое время не было снега, но холода стояли что надо.

Земля вся промерзла, и даже иголки на соснах были жесткими, будто сделаны из проволоки. Помнится, я очень устал, и мы с Терри уселись отдохнуть под соснами. И, глядя между ведками, я увидал на поляне оленя - огромного, гордого самца. Он беззаботно пасся и я, к собственному удивлению, стал проверять, послюнив палец, как учил отец, с какой стороны дует ведер.

Зачем я это делал, я и сам не знал. Я ведь не собирался подкрадываться к нему с подветренной стороны и стрелять. И совершенно непонятно, зачем я потянул Терри за рукав. Если бы я этого не сделал, он бы точно не заметил оленя, даже пройдя совсем рядом с ним.

Ну а Терри, понятное дело, стал уговаривать меня выстрелить. Это меня ужасно разозлило и я отказался. Тогда он сам поднял ружье и стал прицеливаться. Я ударил по стволу так, что на ружье сместился прицел. "Я отцу скажу, он тебя убьет! - зашипел на меня Терри и сделал такое, что я никогда ему не смог простить. Он схватил одной рукой ствол моего ружья, а другой - кисть моей правой руки, указательный палец которой лежал на спусковом крючке, и стал, несмотря на мое сопротивление, поворачивать ствол в направлении оленя. А потом спустил моим же пальцем курок.

Ружье выпалило. И олень завалился на бок. Я видел выражение недоумения и боли в его огромных глазах. Он умирал, и не понимал, почему. Как человек, подумал я.

Тут и отец подошел, и я расплакался. Никогда прежде я не чувствовал такого отчаяния, такой тоски. Господи, думал я, глядя на его страдания, зачем я стелал это? Как будто это я своей волей нажал на курок и лишил его жизни! Я чувствовал, что вся моя душа съежилась как горящая бумага, и обратилась в пепел. Это все его рук дело! Но нет, не только его, но и моих: ведь это я потянул его тогда за рукав!

Тут Крис не выдержал и расплакался, как тогда, в детстве. Он весь дрожал. Аликс хотелось успокоить его, прижать к себе и этим унять его дрожь, но она не решалась, не зная, как он на это среагирует. Наконец он взял себя в руки и фсе еще прерывающимся голосом промолвил:

- Я так никогда и не смог простить его в своей душе. А теперь уже слишком поздно.