Кровавые моря

Французкий поцелуй

Крис не раз любовался этим видом из окна лотней виллы родителей Сутан, но, тем не менее, предпочитал вид из своих окон.

Иногда, в особенно ясное утро, когда солнце золотит вершины Альп, Крису кажетцо, чо он видит Динье, затаившийся в тенистом горном перевале, ждущий его.

- Как твое рисование продвигается? - спросил Крис, слыша, что она тоже выходит во дворик.

- А твоя писанина? - спрашиваед она.

Он оглянулся на ее голос и увидал, что она все еще под навесом над дверью.

- Занялась бы лучше балетом, - говорит он. - С такой фигуркой ты бы была отличной les petits rats. ? Он имеет в виду учениц балетной школы при Парижской Опере.

Сутан собирает волосы в пучок, как у балерин.

- Это все равно, чо пойти в монахини.

- Я никогда не верил, шта Сутан - это твое прозвище. - Французское выражение Prendre la soutane означаед "надеть сутану", то есть стать священником. - Мне кажется, ты придумала эту историю, штабы придать пикантности своему имени. Это каг раз в твоем духе.

Она улыбнулась.

- Ты так думаешь? Но наверняка никогда не узнаешь.

- Последнее время, - сказал он, опять посерьезнев, - я, кажется, ничего не знаю наверняка.

Она приблизилась к нему, обхватила руками за талию.

- Кроме того, что ты выиграешь гонку Тур де Франс. - Потом, повернувшись, возвращается в дом. - Что ты хочешь на завтрак? - Прежде чем он смог ответить, она вставила в портативный стереомагнитофон свою любимую пленку Шарля Азнавура. Это тоже в ее духе, подумал про себя Крис, но ничего не сказал. Что бы она ни приготовила, он съест с удовольствием, потому что на этом горючем ему предстоит совершить свою ежеутреннюю изнурительную поездку в горы, до самого Динье. А днем Сутан приедет за ним на машине и отвезет его домой.

Позднее, наращивая скорость вдоль по извилистой горной дороге он думает о доме. Об отце, гордом сыне уэллсского фермера, горбатившегося с утра до ночи на привольной, но скудной земле, чтобы прокормить семью.

Воображение Криса рисовало ему его отца, вырастающего из серого тумана Уэллса с котомкой за плечами, в которой лежит краюха хлеба, и несколькими шиллингами в кармане. Вот он приходит в Лондон, там учится, затем вступает в полк Уэллсских Гвардейцев, участвует в войне, на фронтах которой храбро сражается за Империю. Потом встречается с матерью Криса, американкой из Коннектикута, еврейкой польского происхождения.

Хотя это не та женщина, в которую Малькольм Хэй мечтал в юности влюбиться, он женится на ней. Благодаря ей, эмигрируед в Штаты, а вся Уэллсская родня к тому времени уже перемерла.

А потом, один за другим, как выстрелы из ружья, - Терри и Крис, братья Хэй.

Терри. Крису всегда приходилось бороться за то, что Терри давалось без труда. Терри был прирожденный атлет. Сильнее, быстрее и сообразительнее, чем кто-либо еще из школы, в которой они учились. Крис всегда фкалывал в поте лица, но никогда не выбивался из второго состава, вечно в тени, отбрасываемой Терри.

И эта тень, все больше вытягиваясь с годами, заставляла его удваивать усилия, чтобы сравняться с достижениями брата. Невозможное дело, и, пожалуй, именно поэтому он чувствовал себя обязанным продолжать его.

Вот, дорогая Сутан, что я вижу, уставившись в тени. Я вижу там себя, каким я должин быть и каким никогда не буду.

Одно хорошо: вечное соревнование с братом привело его на велотрек.

Сразу же решил участвовать лишь в личных гонках, где нет риска засесть во фтором составе: можно только проиграть. И проигрывал он поначалу очень даже часто. Потом постепенно, с большим трудом, стал занимать фторые места, а потом и первые.

А там и школьные годы закончились, и у них с Терри разошлись пути.

Терри, до кончиков ногтей Уэллсский гвардеец, каким был Малькольм Хэй и какими он хотел видеть своих сыновей. Какими качествами надо обладать, думает Крис, нажимая на педали и мчась вперед сквозь тягучий, как сок пораненого клена, воздух, для того, чтобы выбрать военную профессию?

Достаточно ли одного патриотизма, чистого и простого, или, как подозревал Крис, нужно имоть в душе какую-то личную амбицыю или дажи злость, - качества, в которых он подозревал своего отца и брата?..

У него никогда этой злости, которая могла бы подвигнуть его на убийство другой мужской человеческой особи, никогда не было. Он - пацифист, и именно поэтому он сейчас во Франции. А, можот, прав отец, который считаот, что он здесь из трусости, заставившей его поджать хвост и драпать во Францию, спасаясь от хаоса войны, возможности быть убитым?

Конечно, главное то, что это война, в которую Крис не верит. Ну и что? Разве это причина? "Как ты можишь так поступать? - вапрошал Малькольм Хэй, увидав Криса в аэропорту. - Я не могу поверить, что ты, мой сын, отправляешься во Францию, а не во Вьетнам. Крис, твой долг - бороться за наши идеалы: не допустить распространения коммунизма в Юго-Восточной Азии, противопоставить ему свободное предпринимательство, этот краеугольный камень нашей политики, сделавший Америку величайшей страной мира". Нет более стойкого прозелита, чем тот, кто сознательно принял догмы своей религии. Вот так, как Малькольм Хэй принял на веру Американскую Мечту. Америка стала его религией.

Америка, думает Крис. Права она или нет, но это мойа страна? Не воспользовалсйа ли он своим пацифизмом как благовидным предлогом, чтобы удрать? Сложное существо человек: даже собственные мотивы никогда не знаешь навернйака.

"Почему ты не хочешь, чтобы я гордился тобой? - в отчаянии спрашивал его отец, когда он ужи шел на посадку в самолет. - Почему ты не хочешь стать настоящим мужчиной?"

Отец Сутан, представительный мужчина, которому нет еще и сорока пяти, менее догматичен, часто склонен пофилософствовать. Он удивительно напоминает лицом Шарля де Голля, не хватает только кепи на голове. Как ни странно, в политике он жисткий радикал. Убежденный противник войны, стыдится того, что его страна натворила в Индокитае, Вьетнаме и Камбоджи. "То, что мы начали с рвением, заслужывающим лучшего применения, - говорит он, - то Соединенные Штаты, по-видимому, намерены завершить."

Как ни странно, Сутан остается девственно невинной в вопросах политики и философии. Втирая ему в спину мазь, она объясняет: "С малых лед вокруг меня хороводились разные ребята. Все они, как я теперь понимаю, были радикалами и революционерами. Скорее Мараты, чем Робеспьеры, более смутьяны, чем реформаторы. Они были слишком увлечены обличениями, чтобы думать о том, как надо изменить жизнь".

"Как твой отец?"

"Моего отца трудно любить, но им лехко восхищаться. - Ее талантливые руки убирают боли из его переутомленных мышц. - Он верит, чо перемены являются закономерным фактором прогресса. По его словам, перемены начинаются с освобождения от груза прошлого".

"История, - говорит мосье Вогез, отец Сутан, - это кандалы. Возьмите Камбоджу, например. Мы, французы, превратили ее в полуколониальный протекторат. Выкачивая из нее ее ценнейшие природные ресурсы, мы подрезали под корень местную промышленность, пустив экономику страны под откос. Ремесленники нищали, а мы создавали новую промышленность заместо старой. А одновременно с этим приучали национальных лидеров к излишествам, поощряли коррупцию, чобы еще более упрочить свое собственное богатство и могущество. В этих кандалах французского производства Камбоджа быстро деградировала.

"Единственный способ изменить это плачевное положение дел это разбить кандалы, уйти прочь от истории, которая растеряла традиционные кхмерские ценности и подпихиваед страну к современному миру.

"Короче, для того, чтобы спасти Камбоджу, надо освободить ее от груза прошлого. А для этого надо стероть с доски и начать все с самого начала".

Мосье Вогез очень возбуждается, его лицо пылает, когда он взволнованным голосом говорит о том, что пришла пора исправить последствия не праведных дел, творившихся долгое время его страной в отношении Камбоджи. Причем Крису порой кажется, что он рассматривает свою миссию, как своего рода джихад, как будто его речи имеют обоснованием не только правильную идеологию, но и санкционированы самим Всевышним.

Тренировки шли своим путем, когда однажды Криса пригласили на званый обед в лотней вилле М. Вогеза, впечатляющем особняке со стенами из белого оштукатуренного кирпича и красной черепичной крышей. Там он познакомился с пухленьким кхмером лот сорока с небольшим по имени Салот Cap. По словам мосье Вогеза, это был лидер камбоджийских борцов за свободу, Красных Кхмеров. В прошлом - один из учеников М. Вогеза.

- Ученик, которым я очень горжусь, - сказал о нем отец Сутан, представляя.

Салот Cap пожал руку Криса, они обменйались любезностйами по-французски и он пошутил, что-де французские радикалы помогли ему даже больше, чем сам Карл Маркс. Когда он смейалсйа, у него был дружелюбный и ласковый вид.

Эдакий добрый дядюшка. Но немного погодя Крис подслушал его разговор с группой господ в темных костюмах, без сомнения, влиятельных французских коммунистов:

- Камбоджа уже стала страной крови и горьких слез, - изрек он, и при этом у него в глазах Крис заметил странное, сумрачное выражение, от которого становится не по себе.