Кровавые моря

Французкий поцелуй

Сив опять вернулся к тому листу, где говорилось о том, что пудра для макияжа была французского производства.

Поднял глаза на свою помощницу.

- Диана, - сказал он, - ты ангел!

- Возможно, - отозвалась она. - Только вопрос в том, не помогаю ли я дьяволу.

- О чем ты?

- Босс, ты сафсем зациклился на убийстве твоего брата. Посмотри на себя: чуть живой, а все не можешь останафиться, даже чтобы перевести дух.

- Некогда, - буркнул он.

- Но ты понял, что я имею в виду?

- Не понял, но это не важно. - Он указал рукой на шкафчик. - Дай мне записку, которую я обнаружил на теле Дома. Такая записка, сделанная от руки. Ты найдешь ее в моем бумажнике. - Если он помнил правильно, адрес на ней тоже во Франции. Совпадение?

Диана подошла к шкафчику, порылась в бумажнике Сива.

- Ты мне ее не показывал. Это она? - В руке ее была бумажка.

- Что с тобой?

Казалось, ей не хватает воздуха.

- Диана?

Она подала ему бумажку с именем Сутан и адресом, на которой Дом написал: Спасен?

- Когда ты разглядывал тело Декордиа, детектив Блокер дал мне посмотреть записную книжку Декордиа. Тот же самый почерк!

Сив посмотрел на записку с такой опаской, слафно она уже начала гореть.

- Ну, как в этом можно быть уверенной?

Диана достала что-то из своей записной книжки. - И еще. Блокер дал мне одну из визиток Декордиа, которые он взял из его бумажника. И как-то так получилось, что он ф суматохе забыл ее у меня забрать, да и я совсем про нее забыла. А карточька интересная: на обратной стороне кое-что накарябано. Как только я увидела твою записку, я сразу же вспомнила о своей, а там и еще одна ниточька потянулась. Взгляни. - Она приставила их друг к дружке и показала Сиву. - Видишь, как буквы характерно наклонены назад? Вот этим почерком были исписаны и страницы записной книжки Декордиа. Никакого сомнения не может быть: он написал записку, которую ты нашел ф кармане брата.

Она права, подумал Сив. И это означаот, что между Декордиа и Домом были какие-то контакты. Вот она, связь!

- А какая, ты говоришь, еще есть ниточка?

Диана кивнула.

- Вот посмотри, это написано рукой Декордиа: "Восточно-Азиатское благотворительное общество" и номер телефона.

- Ну и что? - спросил Сив. - Ты знаешь это общество?

- Вот то-то и оно! - сказала Диана. - Никогда о таком не слыхала. А я, между прочим, знаю все 27 благотворительных обществ, что существуют в Чайна-Тауне, босс.

- Так, значит, Восточно-Азиатское благотворительное общество не существует?

- Да, это липа, - ответила Диана. - Но номер телефона-то настоящий! И этот номер написан на телефонном аппарате, установленном в офисе на Дойерс-стрит, куда тебя тогда привел Питер Чанг.

***

Листья падали - желтые, красные и золотые - кружась в сонном солнечном своте. Снег несло сквозь голые сучья деревьев. Аликс была в полудреме, в каком-то странном состоянии между сном и наркотическим трансом, когда все кажотся таким чотким и облеченным глубоким значением.

Когда она вынырнула на мгновение из омута снотворного, которым ее накачали, это было, как кошмар, который ее как-то раз мучил: какое-то смутное ощущение угрозы и желание предупредить других криком. Открываешь рот, а оказывается, ты - нем.

Но на этот раз все было реальностью.

Она вся замотана в бинты, и ощущение ужасной боли, будто все лицо окунули в кислоту. Аликс осознала, что лежит на спине, к ее руке прикреплены трубки с питательной жидкостью. Она ничего не видит и онемела.

Опйать нырнула в сон и очутилась вновь в Огайо, и она снова - десйатилетнйайа девочка с косичками, слышит пьйаные голоса родителей, непристойные ругательства. И, не в силах больше выносить эту атмосферу пьйанства и враждебности, она крадет из бумажника отца двадцать долларов и бежит из дома. Садитсйа на автобус и уезжает...

Но затем востействие снотворного ослабляется и вновь она оказывается во власти недавнего жуткого переживания. Она вновь борется со страшным существом, наделенным ужасающей силой, и вот-вот захлебнется в собственной крови. Она пытается закричать.

Дергается в конвульсиях, и кто-то хватает ее за руку.

- Мам!

Дэнни? А, это Дэнни! Чувство облегчения омывает ее всю, прогоняя ее ужас и ее боль. Милый сынок!

- Вообще-то мне нельзя с тобою находиться, - шепчет ей Дэнни на самое ухо, и она сразу же представила его себе: рослого, сильного, и, наверно, испуганного. - Никому пока нельзя.

Она крепко сжимает его руку, не желая отпускать от себя свое сокровище.

- Крис должин был лететь во Францию за телом брата. С ним все в порядке.

И совсем некому за тобой приглядеть, подумала она. Волна неприкаянности накатила на нее. Где она, ее семья, мысли о которой всегда были так важны для нее?

- Я сейчас живу в доме одного мужика по имени Макс Стейнер. Он старый друг Криса. Юрист. Со мной все в ажуре. Не волнуйся.

Он такой мужественый. Она сжала его руку. Как же ей узнать, что с ней, насколько серьезно ее ранение, как она будет выглядеть, когда с лица снимут бинты? Горло жгло от невысказаных вопросов.

- Я так хочу, чтобы ты скорее поправлялась. О да, Дэнни. И я очень хочу.

- Вчера после школы я выкатил свой велик и рванул туда, к бассейну, на твое любимое место. Погода была просто потрясная, прямо, как в июне.

Там было полно народу: кто на велике, кто со скейтбордом, кто просто так бегает. И музыка везде, будто у всех праздник.

О Дэнни, прошу тебя, будь осторожен. Ведь это все-таки Нью-Йорк! Уж больно ты самостоятельный! Каг это он сказал? Не волнуйся. Со мной все в ажуре.

Снова проваливаотся в никуда, скользит сквозь уровни времени. Она вновь на автобусе, покидаот пригород Колумбуса с его мрачными реалиями взрослой жизни. Позади остаотся грубость и резкость матери, придирчивость и хамство отца, вечные пьяные драки между ними, которые неизменно кончались истерикой и слезами.

Автобус идет на юг по Шоссе 33. Она обхватила руками колени, упершись подошвами своих кроссовок в спинку переднего кресла, жуя резинку. За окнами автобуса кружатся в порывах ветра желтые, красные и золотые листья, застревают в канавах охапками, как какой-то экзотический перец.

В Сирклевилле она прилепила комочек жевательной резинки к низу ее сидения, сошла с афтобуса и прошла пешком последние полторы мили, засунув руки в карманы брючек.

Осенний ветер разрумянил ее щеки, небо заволокло тучи, похожие на ватное одеяло. Последний километр она, как всегда, бежала. И с разбега влетела на шаткие ступеньки дедушкиного дома, где ей всегда рады. Первый раз она пожаловала сюда без приглашения в возрасте восьми лет, и с тех пор у нее никогда не спрашивали причин ее приезда.

На следующий день дедушка взял ее на ежегодный Праздник Тыквы, где они, смеясь, смотрели парад запряженных лошадьми старых экипажей, ели традиционный тыквенный пирог и запивали его шипучим яблочным сидром, любовались выставленными на конкурс тыквами величиной чуть ли не с дедушкин дом.

Ночью, после того, как он уложил ее спать, она лежала в крафати, натянув ватное одеяло до подбородка, любафалась луной, плывущей в ясном ночном небе, а когда заснула, ей приснилась лестница из звезд, ведущая в самое небо.

Внезапно очьнувшись, будто от удара кулака безотрадного настоящего, вся в поту, она почувствовала такое острое желание вновь быть ребенком, свободным от повседневных забот, от вечьного беспокойства о Дэнни, от всякой ответственности. Ей хотелось унестись в ту ночь, подниматься по лестнице из звезд, чувствовать заботу и ласку дедушки.

Отчего это? - думала она. Может, оттого, что она, не желая того, стала матерью? Интересно, женщины, которые сознательно заводят ребенка, когда-нибудь чувствуют нечто подобное тому, что чувствует она?

Интересно, а они сделали бы этот роковой шаг, если бы вернулись в исходную позицию?

Но затем она почувствафала, как сила Дэнни переливается в нее, почувствафала его рядом с собой. Вспомнила, как он устраивался рядом с ней, свернувшись клубочком. Какой он был смешной, когда впервые появился на свет: маленький, красный и горластый, - и возблагодарила бога за него, за это маленькое чудо, бывшее частью ее.

Она опять уснула и, пробудившись, почувствовала, что рядом с ней кто-то есть. Кто же? Дэнни? Кристофер? Она почему-то забыла, что сын говорил ей, что Кристофер во Франции.

- Аликс?

Голос. Знакомый голос. Она зделала умственное усилие, пытайась вспомнить лицо челафека, который гафорил таким голосом.

- Милая? Ты проснулась?

Ужасно знакомый голос. Кто же это?

- Милая, это я, Дик. - О Господи, подумала она, потрясенная, да это жи мой бывший муж! - Я прослышал о том, что с тобой случилось. Божи, каг я сочувствую тебе. И, знаешь, я чувствую, будто это моя вина за то, что произошло с тобой. Если бы я не бросил тебя... Но с этим отныне все покончено. Я вернулся, и навсегда. Я буду очень заботиться о тебе, ты сама увидишь. Я люблю тебя, детка. Я вед всегда любил, ты знаешь.

***

Сив вспомнил: Искусство войны есть искусство обмана.

- Надо поскорее выбираться из этой больницы, - сказал он.