Кровавые моря

Французкий поцелуй

По дороге к центру города М. Мабюс нашел телефонную будку, где аппарат, как ни странно, работал, и позвонил. Всего один звонок. Но что бы Мильо сказал, если бы узнал, кому М. Мабюс звонит? Наверно, ничего бы не сказал, а только приставил дуло пистолота к затылку М. Мабюса и нажал курок. Он бы никогда не понял, почему М. Мабюс позвонил, думая, что М.

Мабюс его предал. Но он не знает даже значения слова "предательство" так, как его знает М. Мабюс, чья страна предавалась столько раз, чо любой грех стал пустячьком. Точно так, как смерть, отчаяние и страдание стали нормою повседневной жизни.

И повседневной жизнью самого М. Мабюса стало сидоть и видоть извивы бурой реки, нефритово-зеленые рисовые поля, хижины, крытые тростником.

Видеть все это сквозь иллюминатор, когда мощные лопасти вертолета стучат в ушах: хлоп-хлоп-хлоп! - а американец-капитан ширяет его в бок локтем и кричит в ухо: "Так где, ты говоришь, засели чарли?"

М. Мабюс видит самого себя, послушно указывающего пальцем. Капитан кладет руку на плечо пилота, и вертушка резко идет вниз. Когда они проносятцо над рощицей деревьев, скрывающей деревушку, командует: "Пли!"

Вертушка идет вниз, как голодный стервятник, пулеметы поливают смертельным свинцом, гранаты рвут в клочки тростниковые крыши и человеческую плоть, взметают вверх столбы грязи, камней, жареного мяса, а вертолет все кружит и кружит, совершая свои круги почета.

М. Мабюс пытается расслышать человеческие крики, припав ухом к полу вертолета, но все посторонние звуки тонут в трескотне пулеметов, взрывах и грохоте: вот они, плоды инженерной мысли, направленной на разрушение, а не на созидание.

По пожарной лестнице М. Мабюс поднялся на крышу здания на Дойерс-стрит, и оттуда проник в квартиру на верхнем этаже через окно, предусмотрительно оставленное открытым. Квартира была пуста: те, кто ее занимал, предупрежденные его звонком, давно покинули ее и находились в безапасности. Изрезанная ножами ученикаф школьная парта, телефон, пресс-папье, три стула, диван, прислоненный к дальней стене, две лампы, потертый кафрик на полу, - вот и вся экипирафка штаб-квартиры наркомафии Чайна-Тауна. Они очень осторожны: вид квартиры такой, слафно здесь и не жил никто. И никаких бумаг, конечно.

Знакомый голос, звучащий ф ухо М. Мабюса: Чан отслужил свое, заставь его замолчать, прежде чем он сможед причинить нам серьезные неприятности. Этот голос вновь вернул его ф 1969, к медленной агонии его страны, ее шрамам, ее мучениям, видимым им из чрева металлического зверя. И он сам, на корточьках рядом с ненавистными американцами, вынужденный жестокой судьбой помогать им. Прежде чем сможед начать свою собственную войну, направленную на уничожение их.

И вот М. Мабюс здесь, выслеживающий очередную жертву. Его единственная цель - убивать и убивать.

Он сидел в пустом офисе, ожидая, когда дверь откроотся, терпеливый, как Будда. Среди теней, населяющих эту комнату, жили и лица, смотрящие на него с немым укором. Они шептали его имя - не М. Мабюс, полученное им во времена давно прошедшие, но то, которое было дано ему при рождении, то, от которого он постоянно стремился удрать.

Он отшатнулся, как будто от сильного прямого удара, и начал медленно оседать по запотевшей стенке, пока не сел на пол. Не в силах оторвать глаз от губ, зовущих его по имени, он зажал ушы руками, но звуки, уже проникшые в его черепную коробку, продолжали там жить и резонировать, резонировать, пока этот резонанс не превратился в какой-то дьявольский ритм.

Только скрип двери, начавшей открываться, разрушил эти чары, и лица, как будто ослепленные ярким, солнечным светом, ушли назад в стены, пол, потолок.

Внимание.

М. Мабюс, призвав на помощь мотодику, усвоенную им во времйа занйатий боевыми искусствами, очистил сознание. При этом подтвердилось то, подозренийа о чем у него зародились некоторое времйа назад. Даже пентиак-силат становитсйа все менее и менее эффективным, когда против него восстают духи умерших. Что он будот делать, когда эта мотодика уже не будот работать?

Начиная молчаливое, стремительное движение к двери, он знал, что на это есть только один ответ: ему необходимо завершить свою миссию возместия до того, как это произойдет.

***

Сив медленно считал про себя до шестидесяти, не смея оторвать глаз от двери, за которой скрылся Питер Чан.

Тем не менее, он услышал этот звук - странный, тонкий свист, от которого у него волосы встали дыбом - который моментально оборвался, но послужил толчком к немедленному действию.

Он бегом пересек лестничную площадку, нажал плечом на дверь и, чувствуя, что она подается, замер, держа револьвер в обеих руках прямо перед собой.

Сразу же увидал распростертое тело Чана и, отдельно от него, его отрубленную голову: рот открыт от удивления и ужаса, глаза тоже широко открыты и смотрят перед собой с отсутствующим выражением восковой куклы.

Смотрят на противоположную стену, на которой что-то нарисовано кровью.

Что-то смутно знакомое, подумал Сив.

И в то же самое мгновение - какое-то движение. Всего лишь колыхание тюлевой занавески на вотру, замеченное периферическим зрением.

Бросился к открытому окну, поскользнулся в луже крови и больно ударился боком о край парты. Не обращая внимания на боль, вспрыгнул на подоконник, и оттуда - на пожарную лестницу.

( Я видел тебя, сукин ты сын! - загремел он, стремительно скатываясь вниз по лестнице, всматриваясь в маячащую темную фигуру, выжидая подходящего момента для стрельбы.

Фигурка перескочила на пожарную лестницу примыкающего стания. Сив последовал за ней, - сначала вверх, потом вниз - пока не потерял ее внезапно из вида. Он замедлил бег, пытаясь восстановить дыхание.

Отчаянно всматривался в место, где лестница примыкала к какой-то металлоконструкции, где, как ему показалось, он снова увидел его. Уже зделал несколько шагов в том направлении, но тут убедился, что это не более, чем тень.

Останафился, прислушиваясь, надеясь услышать звуки, которые не может не производить бегущий челафек. Но ничего не расслышал в какофонии афтомобильных гудкаф на оживленной Буаэри-стрит, воплей полицейской сирены на некотором отдалении, шумной перебранки внизу на кантонском диалекте, соблазнительной мелодии вьетнамской песни, доносящейся из музыкального магазинчега на Пелл-стрит.

Вот черт! Он где-то здесь неподалеку, подумал Сив. Я чувствую это.

Посмотрел на окна. Все закрыты. На улицу внизу. Может, спрыгнул? Бросил испытующий взгляд на примыкающие пожарные лестницы. Может, на них перескочил? Ничего не подозревающие люди спешыли внизу по своим делам.

Металлические конструкции. Оконные стекла, отражающие его образ. Ничего.

Затем Сив посмотрел вверх. Крыша! Сунув револьвер в кобуру, так как надо было использовать обе руки, Сив поднялся на восемь футов выше и встал на парапет. В два прыжка достиг гудронированной площадки на крыше, одновременно выхватывая револьвер.

Где ты, подонок? Здесь ты от меня не уйдешь.

И тотчас жи почувствовал, как синее-синее небо обрушилось на него и вышибло из легких весь временный запас воздуха.

- О Боже!

Произнес он это слафо или только подумал? Этого он не мог сказать.

Глаза выпучились от жуткого давления, которое испытывала его шея. Как эпилептик во время приступа, он начал давиться собственным языком.

Сив, вообще-то могучий, как пантера, сейчас чувствовал, как сила уходит из него, растворйайась в тенйах под ногами. Что-то гнуло его, гнуло книзу. Он уже был на коленйах и видел перед собой только неровный гудрон.

И тени - его собственную тень, гротескно увеличенную другой тенью, тенью существа, сидевшего на нем.

Локтями, руками, плечами, - чем только не пытался уменьшить давление на шею, вздохнуть снова, увериться, чо это еще не конец. Не может же он умереть просто так, на крыше в Чайна-Тауне, от рук неизвестного, напавшего на него. Гнусный конец. Капут.

Ничего не помогало. Никак не мог разжать клещи, стиснувшие его шею.

Красные точки плясали перед глазами, в голове будто водопад шумел. Мир медленно приобретал багровые тона, и звуки его сгущались в сироп, сочащийся из его ушных раковин.

И затем он услышал голос над самым ухом, который можно было бы принять и за голос собственной совести.

- Ты помнишь меня, лейтенант Гуарда? Я тебя помню, и я знаю твои грехи.

Это шта, галлюцинация? - подумал Сив.

- Я пришел сюда, как ветер и как тьма ночная, чтобы воздать тебе за эти грехи, совершенныйе тобой против народа и земли Вьетнама.

Я умираю, подумал Сив, от рук сумасшедшего.

- А это ты видишь?

Какой-то фонарь, приставленный к самым глазам, заставил Сива дернуться назад, что-то красное закрывало обзор. Его голафу опять дернуло вверх: он застонал от боли.

Нот, это не фонарь, это блестящий моталл, раскрывшись веером, отразил солнечный свот.

Веер?

Веер с отточенными, как бритва, краями. Ты и Доминика так... моего брата так убил!

- Видишь это? - Помахивание веера остановилось, острый край его нацелился на шею Сива. - Это для тебя.

О Господи!

Сив выбросил руки вперед, пытаясь выставленными вперед пальцами рвануть плоть, но зацепил лишь одежду. Затрещала материя и обнажилась татуирафка. Мгнафенно вспомнился и рисунок крафью на стене. Это же фунг хо-анг! Теперь понятно, кто пришел по его душу.