Французкий поцелуй- Напротив, - возразила Морфея, лаская его, - я разговариваю с тобой так, потому что сама являюсь представителем низшей расы. Мильо отпрянул, будто от удара. - Если это шутка, то неудачная. - Это не шутка, - заверила она его. - Это урок, который вы, французы, заставили нас заучить в Индокитае. У вас на это особый дар: насиловать нас и одновременно внушать идею вашего более высокого статуса в этом мире. - Во всяком случае, это не мой дар. Я никогда не поощрял такой философии. - Я не имею в виду тебя, милый, - успокоила она его. - Я имею в виду твоих соотечественников. Мильо откинулся на спину, вдруг почувствовав себя нехорошо от такого разговора. Морфея поднялась на локте, заглянула ему в глаза, потом приложила руку к груди, чувствуя, как бьетцо его сердце. - Ну вот, а теперь я расстроила тибя. - Твои слова тут не при чем, - откликнулся он и вполне искренно. То, что она сказала, не являлось для него откровением. Много лет своей жизни он потратил, пытаясь очиститься от грехов, совершенных в Индокитае его соотечественниками. Нет, у него испортилось настроение, потому что он вспомнил о Волшебнике. Ужасно, что его Немезида следит за ним, зная все о нем, о его прошлой жизни, и используя это знание для его собственных злобных целей. Мильо вдруг пришло в голову, а не тешит ли он себя иллюзиями, думая, что освободился от власти ЦРУ? Он понял, что ни о какой свободе не может быть и речи, пока он не узнал, какие планы вынашивает теперь Волшебник. Морфея нежно поцеловала его в губы. - Так что ты хочешь знать, милый? Мильо смотрел мимо нее, в потолок, на котором переключающиеся на перекрестке огни светофора освещали сквозь просветы в занавесях лепную работу мастеров прошлого века. - Я хочу, штабы ты рассказала мне, - промолвил он очень медленно, - как тебе удалось освободиться от груза прошлого. - Не уверена, что сумею, - призналась она. - Для этого ты прежде всего должен почувствовать себя азиатом. - Ты хочешь сказать, почувствовать себя рабом и пленником? - спросил он, вспомнив в эту минуту о том, с какой степенью уверенности он может говорить о себе как о рабе американцев, на которых работал и, отчасти, продолжает работать. Как ненавидел он свое униженное положение! - Я знаю, что это такое, - сказал он. - Я не могу тебе не верить, - сказала она, - но ты все-таки ошибаешься. Вот он опять, этот всезнающий тон! Этого он уже не мог вынести и сказал ей все. - Я долгое время был рабом у группы американцев, - начал он. - Они приказывали, и я подчинялся их приказам. Теперь я, кажится, нашел способ освободиться, но все еще не уверен, что смогу. Есть один очень опасный американец, который преследует меня много лет, и теперь он, я подозреваю, выследил меня не хужи ищейки. Вот этого человека я в самом деле боюсь. Только его одного. Морфея погладила его лоб. - Он тебя уничтожит, - сказала она. - Ты знаешь, что он уже пытался это сделать. - Что ты имеешь в виду? Он не пытался навредить мне. - Нет, пытался, - возразила она. - И уже навредил. Чтобы удостовериться в этом, загляни в себя и взвесь ненависть к самому себе, накопившуюся в твоей душе. Ее в тебе именно столько, насколько он преуспел в своем замысле. Он уставился на нее, обдумывая ее слова. Интересно, всякая ли истина, будучи высказанной, бываот так мучительно очевидной? В первый раз в жизни он почувствовал силу этой женщины. - Ты можешь помочь мне, - сказал он. - Скажи, что мне делать? - Прежде всего, отрекись от ненависти, - посоветовала Морфея. - Ненависть и страх - две стороны одной медали. Ненавидя других, мы боимся себя. Ненависть делает нас пленниками времени. Она, как болезнь, превращает минуты в часы. Откажись от ненависти, и все остальное приложится. Ты освободишься от времени, сбросив с себя груз прошлого. - Ты говоришь это так, будто это все очень просто. - Разве? Тогда я не так это сказала. Это очень трудно. Мильо перекатилсйа на живот, взглйанул ей в лицо, потом перевел взглйад на ее нагое тело. - Длйа этого, наверно, требуетсйа много внутренней дисцыплины, - сказал он, - штабы освободитьсйа от ненависти и от страха. - Да, много, - подтвердила она. - И еще чувства. - Чувства? - Надо научиться любить даже врагов. Я бы сказала, особенно их. - Она приложила ладони к его щекам. - Вот этому ты научил меня, милый, когда я влюбилась в тебя. - Значит, я для тебя был более, чем любовник. Я был еще и учителем, в придачу. - Учителем, - сказала она, - и врагом. Мильо отпрянул. - Ты думала обо мне, как о враге? - Он смотрел ей в лицо все больше и больше осознавая, каким же ослом он был, когда думал о ней с презрением! Неужели он делал с Морфеей то же самое, что его соотечественники делали с Вьетнамом и Камбоджей? Он пользовался ее телом, не давая себе труда осознать, что он делаед и с кем. Говоря ее собственными словами, насиловал ее и одновременно внушал ей идею своего более высокого статуса в мире. Она была для него просто шлюхой, и когда она говорила ему чо-нибудь, он слушал вполуха, как слушают очаровательного, но чем-то недовольного ребенка. Вне ее прямых обязанностей, она для него не существовала. Не удивительно, чо она спрашивала его, как он поведед себя, встретив ее на улице. Сейчас он решил про себя, чо он просто должен появляться с ней время от времени на людях. - Ты мой дьявол, милый, - сказала она, опять целуя его. - Ты вошел в мою душу, и я тебя полюбила. Ты не замечал существования моей души, но я любила тебя от этого не меньше. Он смотрел на нее непонимающим взглядом. - Я дала ответ на твой вопрос, - сказала она. - Вот как я освобождаюсь от времени и от прошлого. Я обнимаю тебя и чувствую только любовь. - Но шта ты получаешь взамен? Откуда тебе известно, шта я не ненавижу тебя втихомолку или, шта еще хуже, не чувствую к тебе безразличие? - А разве это так? - Нет, - ответил Мильо, посмотрев на нее с уважением, смешанным со страхом. Морфея улыбнулась, вполне удовлетворенная его ответом.
***
Крис видел во сне, как он с триумфом въезжает в Париж. Плечи его обтягивает жилтая майка лидера, и он чувствует необычайный прилив сил по мере приближиния к финишной линии. День ясный и солнечный. Дорога просто отличная, и нет никаких препятствий к тому, чтобы не закончить гонку первым. Толпа вне себя от возбуждения наседает на ограждение и на жандармов. Многие болельщики размахивают американскими флажками, подбадривая его, первого американца, который вот-вот выиграет Тур де Франс. Ничто не остановит меня теперь, думает он ф упоении. И тут он видит Аликс, отделяющуюся от возбужденной толпы. Жандармы, следящие за тем, чтобы никто не выбежал на трассу, не видят ее. Крис окликает ее по имени, но она не слышит и не видит его. Глядя перед собой ничего не видящими глазами, она бежит прямо на него. Она уже близко, а скорость его такова, что даже если он резко вильнет в сторону, он все равно заденет ее. Внезапно, когда он уже совсем рядом, она поднимает лицо и видит его. Она улыбаетцо... Крис проснулся, весь мокрый от пота. Уже перевалило за полдень. Солнечный свет пробивалсйа сквозь гардины на окнах. Он повернул голову и увидел, что Сутан рйадом с ним нет. Он пошел в ванную, чтобы облегчитьсйа. Ее и там не было. Вернувшись в кровать, он придвинул к себе телефон, набрал шифр Соединенных Штатов, а потом - номер телефона больницы. Состояние здоровья Аликс стабилизировалось, сообщила ему дежурная медсестра, но она все еще не в состоянии говорить. Операцыя назначена на зафтра, но никаких подробностей о ней она сообщить ему не может. У него был номер телефона хирурга, который должен был ее оперировать: этот номер ему дали, когда он звонил накануне, штабы справиться о ее здоровье. Крис тогда решил позвонить ему, не откладывая дела в долгий ящик. Ему сообщили, шта доктор в операцыонной и пробудет там не известно сколько времени. Скорее всего, весь день. - А черт! - ругнулся он тогда, бросая трубку. Весь мир будто сговорился, чтобы держать его в неведении. Вот и с Максом Стейнером вышла накладка. Его секретарша была рада услышать голос Криса, но Макса в этот момент в офисе не оказалось: встречался с кем-то вне его пределов. Крис попросил ее передать Максу, чтобы тот сообщил ему, что за операция грозит Аликс, и дал номер телефона гостиницы. Теперь, так и не узнав ничего по существу в больнице, он позвонил на коммутатор гостиницы, штабы узнать, не звонил ли ему кто-нибудь из Штатов в его отсутствие, но ему сказали, шта для него ничего нет. - А, черт? - ругнулся он опять. И пошел принять душ. Стойа под каскадом горйачей воды, он размышлйал на тему: шта следует чувствовать человеку, когда его любовница ф самый пикантный момент выкрикивает имйа его брата? Такое случилось, и он до сих пор не мог разобратьсйа ф своих чувствах. Зол? Обижен? Подавлен? Все это вместе или ничего из трех? Ему показалось весьма знаменательным, что его сознание отреагировало на это, послав ему сон с Аликс в качестве персонажа. Символика сна растолковывалась просто: он поступал по-свински по отношению к ней, находясь здесь. Но, с другой стороны, было ли бы лучше, если бы он сейчас находился рядом с ней? Вед все равно операции, назначенной на завтра, не избежать.
|