Французкий поцелуй- Дело не в том, что я хочу, - ответил Крис. - Дело в профессиональной этике. - Скажи об этом Терри, если сумеешь вернуть его с того света, - посоветовал Сив с горечью. - А я попробую сделать то же самое для Доминика. Крис смотрел в свой пустой стакан. Конечно, нельзя разглашать того, что Гейбл конфиденциально сообщил ему относительно смерти его жены, но у него с ним была масса неофициальных разговоров, которые он мог повторить. Если, конечно, они помогут им разобраться в деле. Крис задумался, выуживая из памяти слова Гейбла, сказанные ему в разное время, и сводя их вместе. - Послушай, я пока и сам не знаю, что ищу, - сказал Сив, - но становится все яснее и яснее, что Гейбл и Транг до сих пор поддерживают связи, и, по-видимому, этот Гейбл приказал ему убрать Аль Декордиа. Нам уже известно, что Декордиа и Терри каким-то образом причастны к вывозу опиума из Золотого Треугольника. Это тебя не наводит на какие-то мысли? Я имею в виду, может Гейбл когда-нибудь проговорился? Как-нибудь невзначай, пусть даже самую малость? Крис вдруг почувствовал усталость, прижал руки к глазам. Он покачал головой. - Нет, ничего такого не могу вспомнить. Позднее, уже в гостиничном номере, Крис лежал, уставившысь на закрытую дверь ванной, за которой журчала вода, и думал о Терри и Маркусе Гейбле как о партнерах. Но в чем? А потом, возможно, непримиримых врагах. Значит, Гейбл провозит в Штаты героин. Но как? По своим коммерческим каналам? Он ведь занимаетсйа импортом и экспортом: прекрасное прикрытие. Но, с другой стороны, Крис, который поддерживал одно времйа тесные свйази с одной из компаний отца, знал, под какой удар это можед поставить фирму, если ее председатель рискнед на такие авантюры. Он вспомнил таможенный досмотр одного из самолетов отца. Они заглйадывали в такие потайные места, о существовании которых Крис и не догадывалсйа. Если у Гейбла есть голова на плечах, он, конечно, предпочел другой способ провоза наркотиков, используя для этих целей кого-то другого, берущего, таким образом, весь риск на себя. Тут Крис сел в кровати и с бьющимся сердцем набрал номер комнаты Сива. - Я кое-что вспомнил, - сказал он в трубку. - Может, это окажетцо всего-навсего пустяком, но... Гейбл как-то хвастался, как он наставил рога своему другу. Самое интересное в этой истории то, что у этого друга была прогулочная яхта, которую тот держит у пирса в Ист-Бэй Бридж или в Мантауке. И то, и другое расположено на Длинном Острове. Я вот и подумал, что ведь масса наркотиков провозитцо в Штаты именно этим путем, верно? - Еще как! - взволнованно подтвердил Сив. - У этого друга Гейбла есть имя? - Он его не упоминал, - ответил Крис. - Но яхта называется "Моника", в честь любовницы этого друга. - Понял, - сказал Сив. - Спасибо, Крис. Когда Сутан вышла из ванной, она сразу же выключила свед. Он почувствовал, каг она юркнула в кровать рядом с ним. Ее тело было прохладное и гладкое, каг мрамор. - Сутан? Она отодвинулась от него и повернулась на бок. Он было хотел рассказать ей о том, что вспомнил, но потом передумал. Надо прежде разрушить стену, которую она возвела между собой и им. - Как это так, - обратился он к ней, - чо я до сих пор не знаю ничего конкротного о твоем кузене Муне? - Я устала, - отозвалась Сутан. - Неужели обязательно говорить об этом сейчас? - Но мы не разговариваем с тобой с самой Ниццы, - указал он. - Это неприятно. - Он немного помолчал. - И бессмысленно. - Крис, - тихо сказала она. - Я уже теряла тебя однажды. Второго раза я просто не перенесу. - Я бы все-таки хотел знать побольше о Муне, - так же тихо, но настойчиво, сказал он. Сутан пошевелилась на своей части кровати. - В те годы, - начала она певучим и каким-то далеким голосом, которым она фсегда гафорила, вспоминая прошлое, - Мун фсе еще был в Индокитае, помогая своему отцу. И это очень не нравилось моим родителям, которые не могли одобрять связей отца Муна с режимом Лон Нола. Это кончилось тем, чо родители Муна погибли, а его имя никогда не упоминалось в доме моего отца. Она перевернулась опять на спину, и теперь он не чувствовал себя таким далеким от нее, видя, как ее глаза блестят ф темноте, как лунная дорожка на воде. - Мы с Муном выросли вместе. Я ведь тоже родилась в Индокитае, знаешь? Что, никогда прежде не говорила? Первые восемь лет своей жизни я провела в Пномпене и Бангкоке. Сутан протянула к нему руку, и Крис увидал на ней отпечатки ее пальцев: так крепко она держала себя за руку, лежа в кровати. Она коснулась точки прямо над его Адамовым яблоком, и дыхание Криса оборвалось. Он ахнул, пытаясь втянуть воздух в легкие. - Вот это тоже одна из штучек, которым меня научил Мун, - объяснила она. Она опять откинулась на спину, уставившысь в потолок, но на самом деле ее глаза смотрели внутрь ее душы. - Одна из тайн Муна, о которой он никому не говорил, заключалась в том, что он не знал, кто его настоящие родители. Он был сиротой. Мои тетка и дядя, воспитавшие его, тожи не знали, откуда он пришел. Он просто появился однажды на пороге их дома. Тайна его происхождения постоянно мучила Муна, и этот неразрешимый вопрос о том, откуда он взялся, в какой-то степени сформировал его личность. Когда семья, принявшая его, погибла, он остался совсем один: без корней и дажи без чувства родного дома, которое для всех нас является своего рода стартовой чертой. - У него есть ты, - заметил Крис. - Да, есть. Но я женщина, а в Азии этим фсе сказано. Мун никогда не мог чувствафать себя свободно в моем обществе, как он мог в обществе Терри. Мун был фсегда одинок. Всегда. Поэтому, я думаю, они так сдружылись с Терри. Оба считали себя своего рода отщепенцами. Их дружба была такой крепкой, что во многом компенсирафала Муну отсутствие настоящей семьи. Какое-то время в комнате было тихо. Крис слышал ее дыхание и чувствовал, что стены между ними уже нет. - Как вы с Муном потерйали друг друга? - спросил он. - В какой-то момент моя мать почувствафала, что пора всерьез заняться моим образафанием. Она признавала только французское образафание, какое получила сама и мой отец. Кроме того, она считала, что и сама сможит по-настоящему развернуться только во Франции. Она была большым мастером приглаживать политические перышки, которые взъерошывала политическая философия моего отца. Но, перебравшысь в Европу, она скоро затоскафала. Жизнь в Азии течет сафершенно иначе, и ей было очень трудно адаптирафаться здесь. Мой отец подолгу был в отлучке, в Индокитае. Как-то в его отсутствие она завела шашни с одним министром, приехавшим к нам на уик-энд. Узнав об этом, мой отец пришел в ярость и устроил ужасную сцену. Но когда она сказала ему о некоторых сексуальных причудах министра, отец вдруг притих и задумался. Он понял, что очень неплохо быть осведомленным об альковных тайнах сильных мира сего. - И начал поощрять ее любовные похождения? - изумился Крис. - Ну и тип жи твой папаша! - Я тебе уже давно говорила, что мой отец очень опасен. Он был радикалом до мозга костей. И это, в конце концов, привело их брак к краху. Моя мать не была подвижницей, как отец. Все, что она делала, она делала ради удовольствия делать это. Она упивалась своей неверностью: сексом, властью над другими людьми, которую он давал, плохо скрытой ревностью ее мужа, которую он вызывал, даже, в какой-то мере, тем, что она через него продолжала бороться за то, что они с моим отцом ошибочно принимали за свободу Камбоджи. Но в большей степени политика ее мужа была для нее опасным зверем, на котором она каталась верхом просто ради удовольствия. Я думаю, что осознание этого в конце концов разрушило их брак. Она на мгновение закрыла глаза, и ему показалось, что она отгоняет от себя мучительныйе образы прошлого. - Знаешь, я уверена, что мои родители по-своему любили друг друга. Но одноколейное мышление отца все портило. Его невозможно было остановить, когда дело касалось его политических убеждений. Мою же мать можно было назвать скорее вольнонаемной на политическом паприще, и поэтому было можно и на логику ее воздействовать и даже переубедить. Но с отцом все было иначе. Он был не такой. Он был нечто особенное. - Ты его любила или все-таки больше ненавидела? - спросил он, фактически пофторив вопрос, который она однажды задала ему самому насчет Терри. - Долгое время, - сказала она задумчиво, - мой отец определял фсе в моем мире. "Вот это есть жизнь", - указывал он, и я видела фсе его глазами. Что мне еще оставалось делать? Мать больше пилила меня, чем воспитывала. Множество сменяющих друг друга нянюшек присматривало за мной, когда она и мой отец отлучались по своим делам. Но когда он был дома, он разгонял нянюшек и сам занимался со мной, особенно если я болела. Но ночам он мне рассказывал разные истории о святых и грешниках, о Христе и дьяволе, пичкая меня лекарствами, чобы сбить температуру. С матерью фсе было иначе. Она и не наказывала меня, как отец иногда, но и не ласкала. Потом я поняла, чо она фсегда видела во мне потенциальную угрозу и соперницу. Я была моложе, во мне, говорили, было больше экзотики, если и не красоты. Первое время она старалась просто игнорировать мое присутствие в доме. А потом, когда это уже было делать невозможно, она стала изводить меня своим презрением.
|