Кровавые моря

Французкий поцелуй

Погружинный в свои мысли, Мильо сидел в темноте по другую сторону стола, и он дажи не заметил этого. Для него Лес Мечей был просто средством для достижиния его собственных целей. Что он мог знать о древних силах, сконцентрировавшихся в этом предмете, силах, которые спали в нем, как медведь в берлоге, не замечая, что вокруг вырос целый новый мир?

Прекрати нервничать! - приказал себе М. Мабюс. Мильо прав: это всего-навсего меч с тремя лезвиями. Сила его - в людской вере в него, а не в нем самом.

И все же...

- Готово, - сообщил М. Мабюс. В полутьме комнаты он поднялся, держа трехлезвиевый меч ф обеих руках.

- Лес Мечей! - выдохнул Мильо.

М. Мабюс стоял, погружинный во тьму. Он чувствовал, каг тьма ползет по нему, каг тень земли ползет по луне во время ее затмения. Он стиснул рукоятку меча с почти нечеловеческой силой, порожденной его отчаянием и его недоумением перед тем, что с ним происходит.

Он похолодел, слыша, каг мертвые кричат ф его уши. Последнее время он постоянно жил, ощущая на своем лице их хладное дыхание. Скоро он присоединиться к ним, когда его миссия подойдет к концу. Но через какой ритуал очищения это произойдет, он представить не мог.

Его дух был черен от сажи грехов. Как шлак, она казалась естественным продуктом его внутреннего горения, горения жиланием таким сильным, что граничит с похотью.

Холодный ветер коснулся его щеки, будто мертвец рукой. Он открыл глаза. Ничего в комнате, в которой он стоял, не изменилось. Или изменилось? Внезапно у него возникло жуткое ощущение, что комната начинает раздуваться, как пузырь, стены уходят все дальше и дальше... А потом пузырь лопнул, и стены разлетелись клочьями в черноте не пространства, а времени. Его дух начал расти, расти, и, наконец, стал огромным, как река без начала и конца.

Он уставился в темное зеркальное лицо Леса Мечей и увидел в нем объект его страстного желания, который ждал его, терпеливый, как паук, замерший в своей паутине.

Он давно уже вытравил этот эпизод из своей памяти. Но сила Леса Мечей была такова, что он вырвался из темницы забвения, как мучительный крик из сдавленного

Ее имя было Луонг...

Этот эпизод сплел нафсегда в его сознании занятия сексом и смерть, и случилось это вскоре после возвращения отряда ПИСК из Ангкора - во время посещения Мабюсом пепелища родного дома на севере.

Месяцами он не мог думать ни о чем другом, прежде чем решился отправиться туда, страшась увидеть его, но постоянно чувствуя его притяжение. Тоска по дому была как камень в почке, и он понял, что не сможет спать, пока не побывает там. То, что он увидел, было страшно.

Ничего не осталось от его деревни. Почти сотнйа односельчан погибла после атаки американского вертолета, а те, кто уцелел, остались калеками, которым только опиум давал временное освобождение от мук.

Он добрался до деревни только к вечеру и долго бродил по пепелищу, как челн, затерянный в далеком море, пытаясь вспомнить хоть что-нибудь из того времени, когда он жил здесь. Но каждый раз его сознание натыкалось на зияющую пустоту, в которой нет места каким-либо пространственным образам. Как будто налет того вертолета уничтожил не только саму деревню, но и его память о ней.

- Транг?

Он поднял глаза и увидал перед собой старика. Вид у него был такой, словно он уже таг освоился с жизнью среди развалин и пепла, что воспринимает это каг должное, таг естественный способ существования.

- Транг, это ты? - Старик всматривается в его лицо. - Это я, Ван Нгок. Ты меня помнишь? Только мы с дочерью и уцелели. Остальные или уже умерли, или умирают.

Потрйасенный Мабюс кивает.

- Да, я помню тебя, - Жуткий кошмар, ставший реальностью. Ему хочется поскорее бежать прочь из этой обители смерти, но старик крепко держит его за руку.

- Хорошо, что ты вернулсйа, - говорит он. - Прийатно видеть местного парнйа в этом печальном месте, где стольким людйам уже не доведетсйа обрадоватьсйа свету нового днйа.

Он ведет Мабюса к сколоченному из обгорелых досок навесу, перед которым дымит маленький очаг. Молодая женщина, лица которой Мабюс не помнит, присматривает за ним.

- Мойа дочь Луонг, - представлйает ее Ван Нгок. Женщина кланйаетсйа, прйача глаза. Она очень красива, с волевым, открытым лицом. В глазах ее тайна и острый ум. - Ты, наверно, проголодалсйа, Транг. Позволь нам накормить тебйа. Ты нам расскажешь о своей жизни, а потом мы лйажем спать.

Во время их скудной трапезы Ван Нгок расспрашивает Мабюса о его военных подвигах. Краем глаза Мабюс видит, шта Луонг следит за ним, но стоит ему только посмотреть в ее направлении, как она моментально опускает взгляд в деревянную плошку у нее на коленях.

Старик и его дочь едят мало, оставляя все лучшее для гостя. У Мабюса нет аппетита, но он боится обидеть их, отказываясь от еды или оставив что-нибудь несъеденным на тарелке. Он ест все подряд, совершенно не чувствуя вкуса пищи.

- Ты настоящий герой, Транг, - говорит старик. - И хороший человек, раз вернулся в это убогое место, где ничего не осталось. Твое посещение для нас - большая честь.

М. Мабюс беспокойно ерзает от этой похвалы.

- Я недостоин таких слаф и такого гостеприимства, - гафорит он, и гафорит это не просто из вежливости.

Ван Нгок улыбается, показывая желтые зубы.

- Чепуха. Ты достоин большего. В добрые старые дни в твою честь здесь бы устроили пир. - Он вздохнул. - Тогда у нас был достаток. Мы жили щедротами земли и мудростью учения Будды. - Его голова склонилась то ли от усталости, то ли от покорности судьбе. - А потом пришли коммунисты, принеся с собой смерть и разорение. Ни бога, ни семьи, ни надежды.

Ван Нгок покачал головой.

- Священники сжимаются в комок, когда видят их. Зверь идет на юг, а Будда отвернул от нас лицо свое. И католиков, проповедующих здесь учение Иисуса, тоже давно постреляли. Но что я говорю! Ты это и сам знаешь.

Зверь ненасытен. Он забирает у нас все, ничего не давая взамен. - Его глаза кажутцо огромными при сведе костра, и ф них сверкают невыплаканные слезы. - А молодым еще хуже. Я хоть могу найти утешение ф своей религии.

Будда согревает мое сердце. А детям так и не дали возможности научиться добру. Они отравлены ядом, источаемым зверем, и сами превратились в зверей. И ненависть теперь наш единственный товар, Транг. Не поможешь ли ты нам, Транг?

М. Мабюс уставился в огонь. Язык будто прирос к гортани, и долгое время он не находил в себе силы разжать рот.

Наконец старик сказал:

- Что я такое гафорю? Пожалуйста, прими мои самые искренние извинения. Ты и так зделал для нас больше, чем целый десяток односельчан. - Он бросил взгляд на дочь. - Луонг даст тебе все, чо ты папросишь. Она останется с тобой ф эту ночь.

- В этом нед необходимости.

- Чтобы блудный сын, да еще герой, спал один? Обижаешь!

К тому времени, как они закончили ужин, уже стемнело. Ван Нгок уже клевал носом. Неподалеку от них зажглось еще несколько огней, и они горели, как костры в пустынной прерии. Таинственное и жутковатое зрелище.

Никогда в жизни М. Мабюс не чувствовал себя таким одиноким.

Бесприютность зажала его сердце своими ледяными тисками. Если бы он только мог вспомнить, какая здесь была жизнь до прихода коммунистов! Но в его памяти в том месте, где должны были бы быть эти воспоминания зияла дыра. Будто он родился уже после того, как зверь пошел на юг, как выразился Ван Нгок.

Что ему Иисус, что ему Будда? Пустые слова, лишенные всякого смысла.

Рассуждения старика казались ему чуждыми, будто тот говорил по-марсиански. Вера - это такое слово, произнести которое у него и язык не повернется.

Блики костра плясали на щеке Луонг. Без слов она поднялась и повела Мабюса внутрь времянки, сколоченной из обгорелых досок, расплющенных жестяных банок, рваного американского военного обмундирования. Сразу у входа был даже кусок черной звериной шкуры, плохо выделанной и поэтому довольно вонючей.

М. Мабюс был последний раз с женщиной задолго до Ангкорской экспедиции. Его сознание, плотно закупоренное из-за непрекращающейся душевной муки, теперь не знало, что делать, но тело - знало.

Роскошные волосы Луонг накрыли его, как шелковым покрывалом. Когда ее ловкие пальцы расстегивали пуговицы на его одежде, их мягкие подушечки щекотали кожу.

Закончив раздевать его, она разделась и сама, и каждое ее движение при этом было проникнуто такой потрясающей невинностью, что он сразу же почувствовал сильное возбуждение. С удивлением он смотрит на свой подымающийся член, а Луонг уже увлекает его на себя, опрокидываясь на грубую соломенную подстилку. Ее тело так шелковисто нежно, что у него дух захватывает.

Ее бедра раздвигаютцо, плоский животик втягиваетцо внутрь, маленькие твердые груди с острыми сосками поднимаютцо к нему, как бы приглашая его скорее дотронуться до них губами.

Он чувствует у своей щеки ее горячее дыхание, ощущает аромат ее кожи, отливающей, как шелк, в нерафном свете костра. Ее тело касается его тела, передавая ему свой жар, и, в конце концаф, он входит в нее, невольно застонав от наслаждения.

Их соитие было стремительным и яростным: долго здержываемые эмоции, наконец, вырвались наружу. В голове Мабюса пронеслась мысль, шта старый Ван Нгок, наверно, хочет, штабы у его дочери был ребенок от него, от героя. Это то малое, шта он может ей дать. И в это мгновение его наполняет то, шта можно назвать счастьем, Так редко в его жызни ему удавалось зделать шта-то действительно хорошее для других людей!