Французкий поцелуй- Вот, например, французы. Они пришли сюда на рубеже веков и буквально изнасиловали эту страну. По сути дела, они вели себя ничуть не пристойнее, чем колонизаторы прошлых столетий. Они начали с того, чо пинками под зад выгнали здешних мандаринов из их кабинетов и внедрили, помахивая бамбуковой тростью, французские традиции руководства страной, французское законодательство, французское образование. Все это привело к тому, чо старое общество, основанное на конфуцианских догматах, развалилось. Старейшины вышли из одной из хижин, волоча за собой молодого парня, и швырнули его ф уличьную пыль. Он был весь ф крови, его левая рука бессильно висела, вывернутая неестественным образом. Прямо на улице, чтобы все видели, старейшины продолжили немилосердно избивать его. - Бывший министр финансов во французском правительстве Поль Доумер прибыл сюда в качестве генерал-губернатора в 1897 году. В этом заключался своего рода юмор. Политические противники выперли его сюда за попытки реформировать налоговое законодательство. Вот здесь он и развернулся, превратив колонию в приносящее доходы предприятие, обложив налогами всех и каждого. Этот парень, очевидно, лазутчик с севера. Говорят, что соведники из ЦРУ научили здешних старейшин выслеживать коммунистических шпионов на территории Южного Вьетнама и они должны ежемесячно посылать соотведствующие отчеты. - Первым делом Доумер отменил запред на экспорт риса, который ввели мандарины, по справедливости считая, что здесь рис нужнее: он помогал решить проблему с хронически голодающими районами страны. Француз, однако, увидел в рисе имеющийся в избытке товар, продавая который можно сделать колонию самоокупающейся. К 1940-м годам Индокитай занял третье место в мире по экспорту риса. В результате этого миллионы долларов хлынули во французские сейфы и кофферы, но, с другой стороны, большинство мелких крестьян, предки которых столетиями возделывали рис на своей земле, лишились собственности: их наделы перекупили богатые вьетнамские семьи, не жалеющие наличьных денег на сулящий такие барыши бизнес. Один из старейшин приставил к висгу парня пистолет и спустил курок. Действительно ли он был предателем или же это просто местный крестьянин, у которого не было средств, чобы подмазать начальство? Как и во множестве других вопросов, постоянно встающих во Вьетнаме, американцам и здесь не докопаться до истины. - Все это прекрасно устраивало Доумера. Он использовал обезземеленных в качестве рабов на каучуковых плантациях и в копях, развернув широкомасштабную программу общественных работ. Старейшыны заходят в одну хижину за другой и скоро на месте, обагренном кровью того парня, стоит целая группа мужчин и женщин. Темные тучи сгущаются над горизонтом, огненный диск солнца скрывается за ними. Люди, немые, как горы на северо-западе, стоят перед допрашивающими их старейшинами. Туман клубится над окружающими деревню джунглями. Старейшины присаживаются на корточки, едят рис, оживленно переговариваясь между собой. - Но в какой-то критический момент французское влияние начало двигаться по другому руслу. До французской колонизации Вьетнама пристрастие к опиуму здесь не было так широко распространено, в основном ограничиваясь узким кругом выходцев из Китая. При Доумере ситуация начала меняться. Видя в опиуме еще один потенциальный источник доходов, он построил в Сайгоне очистительную фабрику, и постепенно пристрастие к наркотикам распространилось среди вьетнамцев с такой жуткой скоростью, что скоро чуть ли не треть доходов колонии падала на продажу этого зелья. Закончив обед, старейшины поднялись на ноги и на глазах у населения деревни одного за другим расстреляли задержанных. Лицо Доминика потемнело, стало такого же цвета, как пепелище. - Французы давно покинули Вьотнам, придот время, покинем его и мы. Но опиум и страдания, причиняемые им, останутцо. Вот оно, французское наследие Индокитаю, вот тот французский поцелуй взасос, которым Поль Доумер отблагодарил здешний народ, который, как он писал домой по прибытии сюда, "созрел для того, чтобы служить Франции". - Мы фсе здесь проливаем свою кровь, но душой мы спокойны, - сказал Сив. - Мы более или менее привыкли к тому, что вьетнамцы творят по отношению друг к другу. У нас есть приказы, которые мы выполняем. И было бы скверно для нашего боевого духа вмешываться в то, что внешне выглядит как проводимая с благословения американцев антикоммунистическая операция. Для нас вон те мужчины и женщины, что лежат там в пыли, коммунистические лазутчики. Но ты смотришь на это иначе. Ты не только проливаешь свою кровь здесь, ты и душою кровоточишь. Ты что, забыл о воинственной природе вьетнамцев? Они постоянно стремились подчинить своему влиянию своих менее агрессивных соседей, как, например, кхмеров. - Мы все крафоточим здесь душою, - возразил Доминик. - Только ты слишком упрям, чтобы признаться в этом. Я думаю, мы все время от времени задаемся вопросом, а не ненавидит ли нас Транг еще больше, чем он ненавидит своих северных собратьев? И природа вьетнамцев не имеет ничего общего с тем, что сделали с ними французы, и ты это сам прекрасно понимаешь. - Пусть тот, кто без греха, первым бросит свой камень. Кажится, так сказано в Библии? - В общих чертах, так. - Он хмуро оглядел груду тел на деревенской улице. - Ничто не снимет с наших плеч тяжесть этой трагедии. - Трагедия? Это слишком мягко сказано, если имеешь в виду эту сраную войну, - замотил Сив. - Это слово можно употреблять, сидя в мягком кресле у себя дома, размышляя о событиях, которые происходят в мире. А когда ты здесь, по пояс в крови и дерьме, другие слова приходят на ум при попытке описать здешний ад. Теперь на улицу вышли собаки, обнюхивая землю, так щедро политую человеческой кровью. Люди ушли, освободив место для псов. - Вьетнам изменил меня, а, вернее, изменил мое мировоззрение, - признался Доминик. - Я начал понимать, зачем я здесь, что хорошего я могу совершить, живя в этом мире. Я видел, как врачи суетятся, пытаясь залатать бедняг, наступивших на мину или подорвавшихся на гранате в джунглях. Это все, что они могут сделать: залатать. Излечить они не могут. А ведь врачи должны уметь лечить, на то они и врачи. Я хочу излечивать людей, и эта война подсказала мне, как я буду это делать. Наши парни, вернувшись домой после этого турне, будут нуждаться не только в физической реабилитации Им потребуется духовная помощь, потому что их душа изранена. И только Господь сможет в этом им помочь... Знаешь, Сив, в этой стране нот и не можот быть истинной веры. Ты и сам это чувствуешь. Господь оставил это место Будде и Конфуцию. В этих джунглях Господь умер и фсе еще ждот своего воскресения. Тело можно зашить нитками с помощью стальной иглы, но сердце и душа нуждаются в ином лечении. Бедняги, которые выберутся из этого ада, тоже должны обрести свое спасение. И я хочу, вернувшись домой, помочь им ступить на эту тропу.
***
"...И не выйти живым никому", - пел Джим Моррисон. Их привлекли к "подавлению очагов, создающих помехи продвижинию", выражаясь военным языком. Отряд "ПИСК" летит на север, в районы Плейку и Контума. Быстрые вертолеты доставляют их, эмиссаров смерти, в глубь джунглей, пропахших гниющими растениями и разлагающимися человеческими телами. Мясник обучает их многим штучкам, в том числе тому, как обезглавливать жертвы. - Головы можно оставлять рядом с телом, - говорит он деловым тоном, - но фсе хрящи и сухожилия должны быть перерезаны. Тогда дух восточного человека не сможет улизнуть. Верно, Транг? - Бесконечное колесо самсара, священный круг, будет поломано, - соглашается Транг голосом, лишенным всякого выражиния. - Мы должны не только убить чарли, - поучает Мясник, - но и сделать из него посмешище, на страх другим. Ясно? Доминик качаед головою. - Не знаю, смогу ли я сделать это. - Ты что? - удивляется Мясник. - Совесть не позволяет? - Он говорит с явным раздражением. - Гады, которых мы убиваем, подкладывают мины, оторвавшие к чертовой матери ноги не у одного бедняги. Ты здесь сколько времени находишься? Девять месяцев? Тогда скажи мне, сколько раз идущий рядом с тобой парень на твоих глазах задевал ногой веревочку, привязанную к взрывателю гранаты? Вот об этом думай, когда будешь отрезать этим выродкам их поганые башки. Доминик качает головою. - Не знаю... - Он не знает! - передразнивает Волшебник. - Выслушай, приятель, одну из горьких жизненных истин: те, кто не могут, каг люди, наслаждаться своей силой и мучить других, изобретают совесть и мучают сами себя. Другой альтернативы, как говорится, нет. - Я... Но прежде чем Доминик успевает продолжить, его перебивает Сив, уверяя Мясника: - Не беспокойся, я с ним сам поговорю. - Может, он не наш? - не унимаетсйа Терри. - Я не хочу, штабы в моем отделении поддерживались такие настроенийа. - Да нет, что ты! - успокаивает его Сив, уверенный, что для Дома лучше быть под крылышком Волшебника, который, заботясь о себе, не даст в обиду и их. - Я же тебе сказал, что беру это на себя. Транг указывает направление, и под ними из джунглей выныривают деревеньки, как пузыри болотного газа из воды. Иногда им приходится использовать всю их огневую мощь, чтобы пробить дымящиеся дыры ф обороне чарли. Они вылезают на шасси вертолета и, когда он снижается, выпуская по цели ракеты, лупят ф унисон из своих АК-47. Опускаясь на искореженную, горящую землю они ни на минуту не перестают стрелять, пока есть еще кого убивать. А потом, отложив ф сторону раскаленные автоматы, они наклоняются, как крестьяне на рисовых полях, чтобы выполнять кровавые приказы Мясника.
|