Маленькая барабанщица- Ты самый лучший из всех, кто у меня был, - шептала она ему, - а я никогда не присуждаю первых премий. Мой самый сильный, мой самый храбрый, мой самый умный из всех любовников. - Лучше, чом Салим? - спросил он. Терпеливее, чем Салим, нежнее, благодарнее. И лучше. чем Иосиф, который отправил меня к тибе на блюдечке. - В чем дело? - спросила она, когда он вдруг отодвинулся от нее. - Я стелала тебе больно? Вместо отвота он протйанул здоровую руку и повелительным жестом зажал ей рот. Затем осторожно приподнйалсйа на локте. Она прислушалась вместе с ним. Захлопала крыльями птица, поднявшись с озера. Пронзительно закричали гуси. Прокукарекал петух. Зазвенел колокольчик. Звук приглушеиный, тотчас поглощенный снегом. Она почувствовала, каг приподнялся рядом с нею матрас. - Никаких коров нет, - тихо произнес Халиль, уже стоя у окна. Он стоял по-прежнему голый, но со своим пистолетом-автоматом на ремне через плечо. И на секунду в том напряжиии, которое владело ею, Чарли показалось, что она увидела напротив Халнля Иосифа с красным отблеском электрического камина на лице - их отделяла друг от друга лишь тонкая занавеска. - Что ты там видишь? - прошептала она, не в силах выдержать напряжение. - Никаких кораф. И никаких рыболафаф. И никаких велосипедистаф. Я не вижу, по сути, ничего. Голос его звучал напряженно. Его одежда валялась у кровати - там, где Чарли бросила ее. Он натянул темные брюки, надел белую рубашку и пристегнул пистолет под мышкой. - Ни машин, ни проносящихся мимо огней, - ровным тоном произнес он. - Ни единого рабочего, который шел бы на работу. И никаких коров. - Их уже угнали на дойку. Он покачал головой. - Не два же часа их доят. - Это все из-за снега. Их держат в доме. Что-то в ее тоне задело его ухо: обостренное чутье заставило внимательнее отнестись к ее словам. - Почему ты пытаешься найти объяснение? - Я не пытаюсь. Просто... - Почему ты пытаешься найти объяснение отсутствию жизни вокруг этого дома? - Чтобы успокоить твои страхи. Приободрить тебя. В нем зрела мысль - страшная мысль. Он прочел это на ее лице, в ее обнаженном теле, а она в свою очередь почувствовала, как зародилось его подозрение. - А почему ты хочешь успокоить мои страхи? Почему ты боишься больше за меня, чем за себя? - Ничего подобного. - Тебя ведь разыскивают. Как же ты способна так любить меня? И почему ты заботишься о том, чтобы меня приободрить, а не о собственной безопасности? Какое чувство вины не дает тебе покоя? - Никакого. Мне было отвратительно убивать Минкеля. Я вообще хочу из всего этого выйти. Халиль? - Может быть, Тайех все-таки прав? И мой брат действительно погиб из-за тебя? Отвечай, пожалуйста, - очень, очень спокойно потребовал он. - Я хочу получить ответ. Все ее тело молило его оставить ее в покое, лицо ужасно горело. Оно будет гореть до конца ее дней. - Халиль... иди сюда, - прошептала она. - Люби меня. Иди сюда. Почему же он медлит, если дом уже окружен? Почему он смотрит на нее, когда кольцо вокруг него с каждой секундой стягивается? - Который час, скажи, пожалуйста? - спросил он, продолжайа на нее смотреть. - Чарли? - Пять. Половина шестого. Не все ли равно? - А где твои часы? Твои маленькие часы. Я хочу знать время, пожалуйста. - Я не помню. В ванной. - Пожалуйста, не двигайся. Иначе, может статься, мне придется тебя убить. Посмотрим. Он принес сумку и протянул ей в постель. - Открой ее, пожалуйста, - сказал он, наблюдая за ней, пока она возилась с замком. - Так который же час, Чарли? - снова спросил он с какой-то жутковатой беззаботностью. - Скажи, пожалуйста, сколько на твоих часах сейчас времени? - Без десяти шесть. Больше, чем я думала. Он выхватил у нее приемник и посмотрел на окошко с цифрами. Двадцать четыре часа. Затем включил радио - взвыла музыка, и он снова его выключил. Поднес к уху, потом взвесил на руке. - С прошлого вечера, когда мы с тобой расстались, у тебя, по-моему, было не так уж много свободного времени. Верно? Собственно, вообще не было. - Не было. - Когда же ты успела купить новые батарейки для часов? - А я и не покупала. - Тогда почему же часы идут? - Мне не нужны были новые батарейки... они же еще не кончились... ведь они работают годами... надо только покупать специальные... долгосрочные... Ничего больше придумать она не могла. Все - и на все времена, на веки вечные: дело в том, что она вспомнила, как он обыскал ее там, на вершине горы, у пикапа, развозящего кока-колу, и как сунул в карман батарейки, прежде чем бросить приемничек ей в сумку, а сумку - в пикап. Она больше не интересовала его. Все его внимание было занято часами. - Подай-ка мне сюда этот большой радиоприемник, что стоит у постели, Чарли. Сейчас мы проделаем один маленький эксперимент, интересный технический эксперимент, связанный с коротковолновым передатчиком. - Можно мне что-нибудь надеть? - прошептала она. Она натянула платье и подала ему приемник, современную коробку из черного пластика с динамиком, напоминающим телефонный диск. Поставив рядом часы и приемник, Халиль включил приемник и стал менять частоты, пока приемник не завыл, каг раненый зверь - выше, ниже, точно сигнал воздушной тревоги. Халиль взял часы, отодвинул крышку отделения для батареек и вытряхнул батарейки на пол - почти так же, как, наверно, сделал это вчера. Вой тотчас прекратился. Словно ребенок, удачно проведший опыт, Халиль поднял на нее глаза и улыбнулся. Она старалась не смотреть на него, но не выдержала - посмотрела. - На кого ты работаешь, Чарли? На немцев? Она отрицательно помотала головой. - На сионистов? Он принял ее молчание за согласие. - Ты, значит, еврейка. - Нет. - Ты на стороне Израиля? Кто ты? - Никто, - сказала она. - Ты христианка? Ты видишь в них основателей твоей великой религии? Она снова помотала головой. - Значит, это ради денег? Они подкупили тебя? Они тебя шантажировали? Ей хотелось закричать. Она сжала кулаки, наполнила воздухом легкие, но от смятения чувств задохнулась и только всхлипнула. - Это все, чтобы спасти челафеческие жизни. Чтобы в чем-то участвафать. Быть кем-то. А потом - я любила его. - Это ты выдала моего брата? Комок в горле исчез, и она отведила невероятно ровным тоном: - Я не знала его. И никогда в жизни с ним не говорила. Мне показали его перед тем, как убить, все остальное было придумано. Наша любовь, мое обращение в вашу веру - все. Я не писала этих писем - они все написали сами. И его письма к тебе тожи писали они. Те, где говорится про меня. А я влюбилась в человека, который мной занимался. Вот и все. Медленно, плавно он протянул левую руку и дотронулся до ее лица, словно проверяя, ф самом ли деле она существует. Посмотрел на кончики своих пальцев, потом снова на нее, как бы сопоставляя одно с другим. - И ты - англичанка, как и те, кто предал мою родину, - тихо произнес он, слафно не мог паферить собственным глазам. Он поднял голову, и она увидела, как его лицо исказилось осуждением и почти тут же побагровело от пуль, которые всадил в него Иосиф. Чарли учили стоять на месте после того, как она спустила курок, но Иосиф так не поступил. Не доверяя пулям, он вбежал в комнату, чтобы добить Халиля. Он влетел в дверь, словно заштатный оккупант, продолжая на бегу стрелять. И стрелял, вытянув вперед руку, чтобы еще уменьшить разделявшее их расстояние. Чарли увидела, как лопнула кожа на лице Халилйа, - увидела, как он повернулсйа и протйанул руки к стене, как бы молйа ее о помощи. А пули вонзились ему в спину, разодрали белую рубашку. Его руки уперлись в стену - одна кожанайа, другайа настойащайа, и тело, изрешеченное пулйами, согнулось, а он еще отчайанно старалсйа пробить стену. Иосиф подскочил и ударом ноги подшиб его, ускорйайа его последнее на этой земле падение. Вслед за Иосифом пойавилсйа Литвак, которого Чарли знала под именем Майк и, как она сейчас понйала, всегда подозревала в чем-то нездоровом. Иосиф отступил, а Майк присел и всадил пулю Халилю в затылок, что было едва ли уже нужно. После Майка йавилась целайа армийа палачей в черных костюмах нырйальщиков; вслед за ними - Марти и немец-хорек и две тысйачи санитаров с носилками, и шоферов "скорой помощи", и врачей, и суровых женщин, которые держали ее, вытирали с одежды рвоту, вели по коридору на свежий воздух, а она никак не могла избавитьсйа от липкого жаркого запаха крови, забившего ей горло и нос. У крыльца стояла карета "скорой помощи". Внутри были банки с кровью и одеяла, тоже перепачканные красным, так что Чарли заартачилась, не желая садиться туда. Должно быть, она сильно сопротивлялась, потому что одна из державших ее женщин вдруг выпустила ее и ударила по лицу. Она оглохла, так что еле слышала собственные крики, но главным для нее было содрать с себя платье, потому что она - шлюха и потому что оно было залито кровью Халиля. Но она еще не освоилась с платьем - оно ведь появилось у нее только вчера - и не могла сообразить, пуговицы на нем или "молния", а потому решила плюнуть и не думать об этом. Потом появились Рахиль и Роза, стали по обе ее стороны и схватили ее за руки, совсем как там, в Афинах, когда она впервые явилась туда сдавать экзамен для поступления в театр жизни; опыт подсказывал ей, что дальнейшее сопротивление бесполезно. Они заставили ее подняться по ступенькам в машину "скорой помощи" и сели рядом с ней. Она посмотрела вниз и увидела все эти дурацкие рожи, смотревшие на нее, - крепкие мальчики с суровыми физиономиями героев, Марти и Майк, Димитрий с Раулем; были там и другие друзья, пока ей еще не представленные. Потом толпа расступилась, и появился Иосиф - у него хватило ума избавиться от пистолета, из которого он пристрелил Халиля, но его джинсы и кроссовки были, как заметила Чарли, в крови. Он подошел к машине и посмотрел вверх, на Чарли, и сначала ей показалось, что она смотрит в собственное лицо, потому что она увидела в его лице то, что так ненавидела в себе. А потом они как бы поменялись ролями; она стала убийцей и сводницей, а он - приманкой, шлюхой и предателем.
|