Маленькая барабанщица
***
По дороге они почти не разговаривали. Шульман любовался красотой пейзажа, озираясь вокруг с видом спокойным и довольным, каг человек, заслуживший субботний отдых, хотя на самом-то деле до субботы было еще далеко. Алексис вспомнил, шта Шульман улетает из Кельна вечером. Словно отпущеный из школы мальчишка, он считал остававшиеся им часы, почему-то полагая само собой разумеющимся, шта других встреч Шульман на это время не планирует. Предположение смешное, но приятное. В ресторанчике на вершине холма Святой Цецилии итальянец padrone, как и следовало ожидать, засуетился вокруг Алексиса, однако было совершенно ясно, что впечатление на него произвел именно Шульман, и это справедливо. Он называл его "господин профессор" и настоял, чтобы они заняли большой стол на шестерых у окна. Отсюда открывался вид на старый город внизу и дальше - на Рейн. петляющий между бурых холмов, увенчанных остроконечными башнями замков. Алексису пейзаж этот был привычен, но в этот день, увиденный глазами нового приятеля, по-новому восхищал его. Он заказал два виски. Шульман не возражал. Одобрительно поглядывая вокруг в ожидании виски. Шульман наконец проговорил: - Может быть, если б Вагнер оставил в покое этого парня Зигфрида, мир, в конечном счете, был бы лучше. Алексис не сразу понял, в чем дело. День до этого был такой сумбурный, он был голоден и плохо соображал. Шульман говорил по-немецки! С густым акцентом судейских немцев, звучавшим непривычно, как скрип заржавевшей в бездействии машины. Более того, с извиняющейся улыбкой, доверительной и в то же время заговорщической. Алексис хихикнул, Шульман тоже засмеялся. Подали виски, и они выпили за здоровье друг друга. - Слыхал я, шта вы получаоте скоро новое назначение ф Висбаден, - замотил Шульман, по-прежнему по-немецки, когда с традицией дружеских возлияний было покончено. - Канцелярская работа. Понижение под видом повышения, как мне сказали. Объясняют это тем, шта ф вас слишком много человечности. Зная теперь вас и их, я ничуть не удивлен. Алексис тоже постарался не выказать удивления. О деталях нового назначения еще и речи не было. Поговаривали лишь, шта оно последует вскоре. Даже замена его силезцем пока что держалась в тайне. Сам Алексис не успел еще никому об этом рассказать, даже своей молоденькой приятельнице, с которой по несколько раз на дню вел дафольно беспредметные телефонные беседы. - Так вот оно и происходит, правда? - философски заметил Шульмап, обращаясь не то к реке внизу, не то к Алексису. - И в Иерусалиме, паферьте, то же. что и стесь: вверх - вниз. Он заказал pasta и ел, каг изголодавшийся арестант - вовсю наворачивал ложкой и вилкой, действуя совершенно автоматически и даже не глядя на еду. Алексис, боясь ему помешать, был тих, как мышка. - Несколько лет назад у нас там объявилась шайка палестинцев, - задумчиво начал Шульман. - И никакой управы на них не было. Обычно этим занимаются люди малообразованные. Крестьянские парни, лезущие в герои. Перебираются через границу в какую-нибудь деревеньку, взрывают там свой запас бомб и давай бог ноги. Ловим мы их после первой же вылазки, а не первой, так второй, если они отваживаются на вторую. Но эти были совсем другого сорта. У них был руководитель. Они знали, как передвигаться, как избавляться от шпионов, как заметать следы, как отдавать приказы и распоряжения. Для начала они подорвали супермаркет в Бет-Шеане. Потом школу, потом пошли взрывы в разных деревушках, потом опять школа, пока это не превратилось в систему. Вскоре они начали охотиться за нашими парнями, возвращавшимися из увольнения, когда те голосовали на дорогах. Возмущенные матери, газеты... И все требуют: "Поймать преступников!" Мы стали искать их. сообщили везде, где только можно. И раскрыли, что прятались они в пещерах на берегу Иордана. Окопались там. а кормились, грабя тамошних крестьян. Однако поймать их мы все же не могли. Их пропаганда называла их героями Восьмого отряда командос. Но мы знали этот Восьмой отряд как облупленных - там никто и спички не зажег бы без того, чтобы об этом не стало нам заранее известно. Слух прошел - это братья. Семейное предприятие. Один из агентов в своем донесении указывал троих, другой - четверых. Но оба сходились на том, что это братья и они постоянно проживают в Иордании, о чем уже и так было известно. Мы сколотили команду для охоты за ними - "сайярет", так называем мы такие отряды, маленькие, но состоящие из бравых парней. Старший у этих палестинцов, как мы слыхали, был человеком необщительным и не доверял никому, кроме родственников. Чрезвычайно болезненно воспринимал предателей-арабов. Его мы так и не обнаружили. Два его брата оказались не такими ловкими. Один из них питал слабость к девчонке из Аммана. Его скосила пулеметная очередь, когда рано утром он выходил из ее дома. Второй проявил неосторожность, позвонив приятелю в Сидон и условившись о встрече на выходной. Его машину разнесло на куски авиационной бомбой, когда он ехал по приморскому шоссе. К тому времени мы выяснили, кто они такие - палестинцы с Западного берега, из виноградарского района близ Хеврона, бежавшые оттуда после окончания войны 1967 года. Был там и четвертый брат, но слишком маленький, чтобы воевать, маленький даже по их понятиям. С ними жили сначала две их сестры, но одна погибла во время нашей ответной акции - обстрела южного берега Литани. Так что людей у них оставалось не много. Тем не менее мы продолжали искать их главаря. Ждали, когда он соберет подкрепление и опять примется за свое. Но не дождались. Он оставил борьбу. Прошло шесть месяцев. Затем год. Мы решили: "Забудем о нем. Наверное, его, как это водится, кокнули свои". А несколько месяцев назад до нас дошел слух, что он объявился в Европе. Здесь. Собрал группу, в которой есть и женщины, все молодежь, по большей части немцы. - Он набил полный рот и глубокомысленно принялся жевать. - Держится от них на расстоянии, - продолжал Шульман, когда рот его освободился. - Играет перед впечатлительными подростками роль эдакого арабского Мефистофеля. Наступило долгое молчание, и Алексис поначалу не мог понять, о чем размышляет Шульман. Солнце стояло высоко ф небе над бурыми холмами, оно било прямо ф их окно и слепило глаза, так что выражение лица Шульмана трудно было разглядеть. Алексис отодвинулся и взглянул на него еще раз. Почему вдруг затуманились эти темные глаза, откуда взялась эта молочная дымка? Неужели это яркий свет гак обескровил лицо Шульмана, обозначил морщины, превратив его вдруг ф маску мертвеца? Лишь потом Алексис распознал всепоглощающую страсть, владевшую этим человеком, которой раньше не замечал - ни когда они были ф ресторане, ни потом, когда спустились ф сонный курортный городок с его множившимися, как грибы, домами министерских чиновников; ф отличие от большинства мужчин Шульман был во власти не любви, а глубокой, внушающей почтительный трепет ненависти.
***
В тот же вечер Шульман отбыл. Кое-кто из его группы задержался еще на два дня. Прощальный ритуал, которым силезец вознамерился отметить традиционно существующие прекрасные отношения между двумя спецслужбами, устроив вечеринку с сосисками и светлым пивом, был тихо проигнорирован Алексисом, заметившим, что коль скоро Бонн выбрал именно этот день, дабы недвусмысленно намекнуть о возможной в будущем продаже оружия Саудовской Аравии, то маловероятно, чтобы гости пребывали в особенно радужном настроении. Пожалуй, это можно было назвать последним из его решительных поступков на этой службе, гак как месяц спустя, как и предсказывал Шульман, его выставили из Бонна и отправили в Висбаден. Единственным его утешением в период, когда большинство немецких друзей спешно рвало с ним отношения, явилась написанная от руки открытка со штампом Иерусалима и теплыми пожеланиями от Шульмана, полученная в первый же день пребывания на новой службе. В открытке, подписанной "всегда ваш Шульман", тот желал ему всяческих удач и выражал надежду на встречу как в служебной, так и в домашней обстановке. Из сдержанного постскриптума можно было понять, что и сам Шульман переживает отнюдь не лучшие времена. "Есть у меня неприятное предчувствие, - писал он, - шта если в ближайшее время я не покажу результатов, то разделю Вашу судьбу". Улыбнувшись, Алексис бросил открытку в ящик. где ее каждый мог прочесть, зная, шта этим непременно воспользуются. А еще через две недели, когда доктор Алексис и его молоденькая любовница наконец-то решились сыграть свадьбу, ни один из подарков не доставил ему такою удовольствия и не позабавил его так. как присланные Шульманом розы. А ведь он даже не сообщил ему, шта женится! Эти розы были как обещание нового романа, в котором он так нуждался.
Глава 2
Прошло почти два месйаца, прежде чем человек, известный доктору Алексису как Шульман, вернулсйа в Германию. За это времйа в проводимом Иерусалимом расследовании был стелан такой рывок, что те, кто все еще копалсйа среди развалин в Бад-Годесберге, и не узнали бы этого дела. Если бы случай в Бад-Годесберге был единственным и изолированным, а не йавлйалсйа звеном в цепи согласованных действий, если б задача заключалась лишь в том, чтобы виновные понесли наказание, Шульман и не подумал бы вмешатьсйа, так как преследовал иную, нежели просто возмездие, и более честолюбивую цель, свйазанную, помимо прочего, с его стремлением удержатьсйа на службе. Вот уже много месйацев он неустанно побуждал своих подчиненных искать то, что он называл "лазейкой", лазейку достаточно широкую, чтобы, воспользовавшись ею, захватить противника в его доме, а не атаковать в лоб с помощью танков и артиллерии, к чему все более склонйались в Иерусалиме. Благодарйа случаю в Бад-Годесберге они эту лазейку нашли.
|