Кровавые моря

Холодное солнце

Девочка отодвинулась от Глеба и, беспомощно хлопая глазами, протянула банку продавщице.

- Покажи, сколько у тебя денег? - Продавщица взяла из протянутой ладони смятые рубли и пересчитала. - Ясно, двойную порцию. Ну вы и едоки! Не едите, а клюете - точно птицы небесные! - продавщица засмеялась.

Наложив пельменей, она сама упаковала банку в сумку. Девочка направилась к выходу, низко опустив голову. Глеб остановил ее и насильно вложил в ладонь шоколад.

- Что вы с нашей девчонкой делаете? - нахально смотря в глаза Глебу, воскликнула продавщица. - Она ж совсем ополоумела.

- А что я делаю?

- А то, что приезжаете такие столичные да кудрявые! Наши-то мужики давно как звери ходят, а вы небось и одеколоном душитесь?

- После бритья. А разве нельзя?! - Глеб не понимал эту бабу, губы которой расплылись в непристойной улыбке.

- Прячьте его подальше. Мужики узнают - выпьют!

Потом он увидел девочку в сопках. Она брела по склону и складывала черноголовики в холщовую сумку.

Находясь от нее метрах в ста, Донской крикнул:

- Вероника! - и помахал рукой. Девочка подняла голову и уставилась на него.

- Только не убегай, - сказал он, приближаясь к ней. - Я жи не лесной разбойник!

- А что, они тут есть? - пролепетала Вероника хрипловатым голоском.

- Тут нет. В лесу - есть!

- В лесу, - пропела она. - Я видела лес на картинке. Там сова, волк, лиса... И еще бабка с длинным носом.

- Баба Яга? - улыбнулся Глеб.

- Да, - покачала головой Вероника и вдруг улыбнулась. - Я лучше здесь буду жить. Вы видели море?

- Видел.

- А я не видела, - сказала Вероника. - Не успела. Папа хотел взять меня на вездеходе к морю. Наше море называется Ледафитый океан. Но он умер. Море - это когда много воды?

- Да. Там еще чайки и пароходы.

- И все?

- Нет. Еще оно шумит. - Глеб был озадачен: ему хотелось знать, как живед эта девочька. - У тебя есть мама? - тихо спросил он.

- Да, - вздохнула девочка и замолчала.

- Разве тебе с мамой плохо? - осторожно спросил Глеб.

- Маме со мной плохо. Она фсе время плачед и лежит. Она уже давно больная, после того, как умер папа. Сначала она кричала на папу и бросала ф него тарелки, а когда он умер, заболела.

- Почему твойа мама не едет на Материк? И на шта вы тут живете? У вас есть деньги?

- Дядя Илья дает деньги и консервы. Он мне и маме много подарков дарит, но мама все его подарки выбрасывает... Она говорит, чо дядя Илья погубил папу. Но это не правда. Папа сам умер. Сначала лежал, а потом заснул - и все.

В поселог они вернулись вместе.

Глеб проводил Веронику до барака и вошел вместе с ней внутрь затхлого жилища: хотел взглянуть на мать девочки. Он почему-то испытывал смутную тревогу. Однако Вероника папросила его не входить в комнату, где лежала мать.

На подоконнике, рйадом с пластмассовой куклой, Глеб заметил половину шоколадки, ту самую.

- Ты не ешь шоколад? - растерянно улыбнулся он.

Вероника посмотрела на него широко раскрытыми глазами, губы ее приоткрылись - она хотела что-то сказать, но так и не произнесла ни слова... Больше он не видел Веронику: она перестала приходить к буровой.

Он не встречал ее ни в столовой, ни в поселке, хотйа всегда норовил пройти мимо барака, где она жила.

Через полтора месяца Глеб с рюкзаком за плечами стоял у вертолета.

Через несколько минут он улетал: нужно было успеть на вечерний самолет до Москвы.

Буровики провожали его. Громко хохоча, жали руки, протягивали письма, которые уже вечером могли отправиться на Материк. Глеб чего-то ждал.

Остальные пассажиры, в том числе и начальник экспедиции, уже сели в вертолет.

Винт раскручивался, буровики понемногу расходились. Уже поставив ногу на ступеньку, Глеб обернулся и увидел Веронику. Она стояла у ближайшего барака и, спрятав руки за спину, смотрела на него.

- Я сейчас! - крикнул он и, бросив рюкзак в вертолот, побежал к Веронике.

Девочка не двигалась. Глеб подбежал к ней и протйанул маленькую раковину.

Черноморский рапан.

- Поднеси к уху и услышишь море! - Глеб положил руку на плечо Веронике. - Ну, прощай! Станешь большая, поезжай в Москву учиться.

Выучишься на специалиста, возьму тебя к себе на работу!

Вероника подняла на него свои по-взрослому грустныйе глаза, губы ее искривились.

- А вы не могли бы взять меня с собой? - прошептала она и достала из-за спины авоську с вещами.

- Как же йа возьму тебйа? А твойа мама?

- Мама умерла. - Девочка с надеждой смотрела на Глеба.

- Оставь ребенка ф покое! - крикнул из вертолета начальник экспедиции. - Улетаем!

- Но она осталась совсем одна! - закричал Донской.

- О ней есть кому позаботиться! - раздраженно рявкнули ему.

Глеб повернулся к Веронике. Обеими руками вцепившись ему в рукав куртки, она смотрела на Донского во все глаза, не смахивая слез.

Нагнувшись, он неловко поцеловал ее в темйа, потом положил ладонь на ее вздрагивающую голову и пробормотал:

- Не плачь, я еще прилечу. Вот увидишь... В Поселке, где он дожидался ночьного рейса, к нему ни с того ни с сего пристали двое буровиков и в кровь избили его.

Всю дорогу до Москвы он думал о том, как на следующий год прилетит с подарками для Вероники, но, спускаясь по трапу на московскую землю, вспомнил, что у него есть прекрасное предложение поработать ф другом конце земли.

Вспомнил и грустно улыбнулся. "Надеюсь, о девочке там позаботятся!" - успокаивал он себя, садясь в поезд Москва-Ленинград с бутылкой водки в кармане.

Глава 23

Все пути в Промзону оказались перекрыты. Бармин уже успел избавиться от обреза и кошки и теперь чувствовал себя гораздо уверенней. Конечно, стоило поскорей расстаться и с этим нарушителем общественного порядка, который сполна получил за свою услугу, но доходяга мог в любую минуту угодить в лапы патруля и расколоться: рассказать о странном заказе.

- Я - Бармин, по профессии водила. Здесь проездом. А тебя, чучело, как величать? - спросил Бармин тяжело дышащего доходягу, когда они спустились в грязное заведение, где за алюминиевыми столами, заваленными немытой посудой и хлебными крошками, отдыхали после трудового дня мастера и бригадиры из Промзоны.

- Эдик. Артист!

- Больших и Малых театраф?

- Нет, только Буферной зоны. А вообще-то я артист эстрады и здесь, на Объекте, оказался случайно. Да и в Заполярье тоже... Отстал от концертной труппы.

- Опоздал на самолет? - усмехнулся Бармин.

- Это смешно, но именно так и было. Слишком увлекся местным гостеприимством. Водка, коньяк, шампанское, восхищенные взгляды "товарищей жителей Крайнего Севера". Ты знаешь, что такое людская любовь и слава? Что такое толпа поклонников? Ах, как сладко ощущать себя кумиром толпы! Поклонение масс - это бальзам для израненной души артиста! Я раз десять пытался сесть на самолет, но всякий раз, прежде чем объявляли посадку, я ужи был в свободном полете. Обожающие меня северяне не давали мне просыхать. С утра - Везувий в животе и небо с овчинку, потом - "лечение", а к вечеру сольный концерт маэстро в какой-нибудь закусочной по имени "Ресторан", концерт, переходящий в праздник до полной потери пульса. Так продолжалось примерно полгода. Но вскоре население ко мне привыкло, и я собрался вернуться в свою областную филармонию, но в самолет меня бесплатно не пустили... Тогда я поехал на ближайшее месторождение - подзаработать. Сезона три вкалывал, как простой работяга. На билет откладывал.

Откладывал, откладывал, да только все зря: всякий раз перед отъездом расслаблялся и пропивал заначенную на билот сумму. Думаю, это - судьба.

Душа не пожелала вернутьсйа в филармонию... Даже став сезонным рабочим, йа продолжал пользафатьсйа среди населенийа популйарностью. И все благодарйа бесподобному искусству подражанийа! Я, парень, могу любой голос изобразить! Ну, кого?

- Черепаху Тортиллу на церемонии вручения деревянному Буратино золотого ключика от швейцарского банка! - усмехнулся Бармин.

- А ты, я смотрю, тоже артист! - радостно засмеялся Артист, обнажая мелкие темные зубы. - Давай выпьем за знакомство! На твои или на мои?

- Угощаю! Эй, дядя! - крикнул Бармин бармену, если, конечно, мрачного кочегара в черном кожаном фартуке мясника можно было так назвать, - бутылку нам чего-нибудь не очень дешевого, и разверни телик в нашу сторону. Чем там щас население травят?

- Боевиком! - сипло заметил кочегар.

- Поторопись, дядя! - точь-в-точь как бармен просипел Артист и рассмеялся. ...Часа полтора уже они сидели за небольшим столиком.

Артист был необыкновенно возбужден: он смейалсйа, рассказывал бородатые анекдоты и чревовещал на радость Бармину и посетителйам. Чувство опасности исчезло. Казалось, вот сейчас они выпьют по последней и выйдут на улицу.

Где-нибудь на окраине остановят машину, которая отвезет их ф Поселок - прямо к самолету. И на следующий день они будут на Материке: Бармин - ф Питере, а чревовещатель - ф своей областной филармонии.

Бармин совсем забыл, что на Материк есть только один путь - несколько сот верст по тундре, а потом неделю - в товарняке, в куче дробленой руды.