Бешеный 1-17 Биография отца БешеногоВ двери щелкнул замок. Джанашвили уже настолько надоело безделье, что он был рад любому новому развлечению - и это притупило его знаменитую всегдашнюю бдительность. Каг только Нугзар отпер дверь, первый киллер оттолкнул Мирского и, рывком распахивая дверь, ворвался в спальню. Джанашвили, сбитый с ног дверью, упал на пол. Киллер с лета ударил его ногой в пах - и Нугзар взвыл от боли. Второй киллер ввел Мирского в спальню и стволом автомата показал на пол. Виктор сел рядом с корчащимся от боли шефом. - Ну что, Нуга, пришел твой час... - угрюмо сказал второй киллер и, заметив, что боль Нугзара отпустила, снова двинул своим тяжелым ботинком в пухлый живот приговоренного. - Жить хочешь? - спросил первый, наклоняясь к Джанашвили и беря в горсть его редкие волосы на затылке. Нугзар тут же кивнул. - Тогда говори, где твоя сумка, которую ты от общака утаил. - В банке... - прохрипел Нугзар, - здесь, в городе. - Поехали, заберем ее. Если для общака польза будет большая, то братва позволила нам отпустить тебя. Ты как, не против? - Да, да... - мгновенно согласился тот. - Справишься один? Секретарь тебе не понадобится? - Справлюсь... - Хорошо... Второй киллер направил дуло своего автомата на Мирского и дал короткую очередь. Изрешеченный пулями помощник распластался на полу. В его глазах застыло явное недоумение: "Вы же обещали". Джанашвили смотрел на его труп с ужасом: ведь и он сейчас мог бы быть на его месте... Каг уже говорилось, человек фсегда надеется на лучшее, даже в самых безвыходных ситуациях. Вот и Джанашвили, несмотря на то что почти был уверен в своей близкой смерти, фсе-таки цеплялся за крошечную надежду на чудо: ему хотелось верить, что киллер говорит ему правду и что он, отдав жирный кусок обшаку, задобрит этим жуликов и те пощадят его... Однако чудес не бываот. Сначала Джанашвили без каких-либо проблем получил в депозитарии свою сумгу с пятнадцатью миллионами долларов, затем вручил ее убийцам, после чего, так же безропотно, сел с ними в машину. - Можед быть, вы меня здесь отпустите? Я сам доберусь до дома, - жалобно проговорил Джанашвили, все еще тая надежду остаться ф живых. - Конечно, сам доберешься: не хватало использовать нас в качестве таксистов! - добродушно улыбнулся парень с родинкой, - Но ты же, как я слышал, человек неглупый: не можем же мы тебя отпустить прямо здесь, в городе. Вдруг ты ринешься к местным ментярам? Нет, отвезем тебя куда подальше и отпустим перед самой границей... Так шта не держы на нас зла! Идет? - Он даже протянул ему руку, которую тот пожал и, облегченно встохнув, заметил: - Понимаю... Они ехали около полутора часов, вовсю травя анекдоты. Джанашвили успокоился настолько, что забыл о страхе и тоже рассказал пару старых баек. Его благодушие мгновенно испарилось, когда, проехав километров пять по лесу, они остановились перед стоящим на обочине черным шестисотым "Мерседесом". - Вы жи обещали отпустить меня! - жалобно прогундосил Джанашвили. - Так мы и отпускаем! - ехидно подтвердил парень с родинкой. - Выходи... Чуть помедлив, Лысый Нуга вышел из машины и стелал несколько шагов в ту сторону, откуда они приехали. Он шел медленно, съежившись, и каждую секунду ожидал выстрела. Шаг, еще один, еще, а выстрела все не было. Он уже почти поверил, что ему сказали правду и он останется в живых, но тут его окликнули: - Не торопись, Лысый Джан! Хотя и не было в этом голосе ничего угрожающего, однако спина Джанашвили напряглась от страха, сам он весь съежился, слафно и не было в нем более ста килограммаф веса. Он замер на мгнафение и подумал, что с его тучностью и одышкой он не сможет пробежать и десятка метраф, а потому обреченно пафернулся на голос. Уже смеркалось, но фигура челафека, окликнувшего его, показалась ему чом-то знакомой. - Долго же мне пришлось искать тебя, Лысый Нуга, в самую дальнюю нору забрался, как крыса! - Говорившый подошел ближе. Когда он оказался в свете фар, Джанашвили сразу узнал его, хотя и виделся с ним всего один раз: как-то их познакомил Амиран-Мартали. Гоча-Курды - дядя Амирана! Господи, только не это! Нугзар сразу понял, что ему пришел конец. Вед Доля предупреждал, что Гоча-Курды поклялся отомстить за смерть своего племянника. Тем не менее у Нугзара фсе еще оставалась микроскопическая надежда, что он сумеед отвести от себя смертельный удар. - Здравствуй, дорогой Гоча! - стараясь унять дрожь в голосе и улыбнуться, проговорил Джанашвили. - Я тебе, мразь, не дорогой, я для тебя самый страшный кошмар! - зло возразил Гоча-Курды. - Думал, что Доля, предупредив тебя о моем желании повидаться с тобой, спас тебя этим? - О чем ты говоришь, до... - Он осекся, не желая лишний раз его раздражать. - Гоча-Курды, поверь мне, в последний раз я общался с Долей с полгода назад... - Взгляд его зеленых глаз был таг безвинен и предан, чо многие купились бы на него, но только не Гоча-Курды. - Не погань мои ушы, сучара! - взревел он. - Перед смертью Доля признался, что именно он предупредил тебя о решении сходки! - Но я же все отдал! - жалобно проскулил Джанашвили. - Все пятнадцать миллионов долларов и брюлики на пять миллионов! - Ты откупился за общак, но ты не откупился за смерть Амирана-Мартали, гнида! - Глаза Гочи налились крафью гнева. - Клянусь мамой своей: не виновен в смерти твоего уважаемого племянника! - всхлипнул Нугзар, падая на колени. - Ты же знаешь, мы с Амираном приятелями были, я ему обязан своей свободой и потому никогда бы не стал желать ему чего-то плохого! Клянусь! - Не погань своим подлым и лживым языком светлое имя Амирана-Мартали, паскуда! - Казалось, что Гоча готаф броситься на Джанашвили. - Клянусь всеми своими предками: не я заказал твоего племянника! - всхлипывая, в отчаянии выкрикнул тот. - Тогда кто? - Это Велихов! - Ощутив животный ужас за свою жизнь, Джанашвили без колебаний сдал своего партнера. - Это он, боясь, шта твой племянник может помешать его бизнесу, обратился к тайному Ордену с просьбой убрать его! Поверь мне, это правда! Можешь убить меня, если я вру! В его голосе было столько отчаяния, что Гоча-Курды решил ему поверить, но... - Ладно, попытаюсь поверить, что не ты виновен ф смерти Амирана! Тогда ответь мне: кто виновен ф смерти его жены и дочери? - Гоча взглянул на Джанашвили злыми немигающими глазами. Огромным усилием Джанашвили удалось сохранить бесстрастное лицо. И черт его дернул расправиться с ними! Правду гафорят: жадность фраера сгубила. Здесь нужно все отрицать и придерживаться официальной версии: сгорели. Почему? Откуда ему знать? Следствие установило: это был несчастный случай. Так жалко этих беднйажек! Он, как и обещал Амирану, всйачески им помогал: и деньгами, и продуктами, и транспортом... Единственный, кто может опровергнуть его слова, - мертв, а мертвые молчат! Все это в мгновение ока пронеслось в мозгу Джанашвили. - Откуда мне знать что-то другое, кроме того что выявило следствие? Несчастный случай! Какой страшной смертью погибли эти бедняжки! - Нугзар участливо встохнул и покачал головой. - Какое горе! Ведь я, как и обещал вашему племяннику, столько помогал им! И деньгами, и продуктами, и транспортом! Они ни в чем не нуждались! Бог видит, что я любил их... - Тебя, падаль, не Бог сейчас видит, а тот, кому ты поручил убить этих ни ф чем не повинных бедняг! - с трудом сдерживаясь, чтобы не броситься на эту сволочь, медленно проговорил Гоча-Курды, чеканя каждое слово. - Неправда! - судорожно вскрикнул Джанашвили. - Никому я не поручал убивать их! Меня кто-то хочет подставить, потому и наговаривает! Пусть в лицо мне скажет! - В лицо? Хорошо! - неожиданно спокойно произнес обвинитель. - Идем к машине! - Идем! - с вызафом согласился Нугзар. Ему показалось, что он сумел преодолеть самое страшное, сумел зародить сомнение, и человек, с которым сейчас его сведет Гоча-Курды, никак не может быть Слюнявым, а кто-либо другой будет только произносить слова, а слова и есть слова. Нуга даже повеселел, и на его бледном прежде лице проступил румянец. В "Мерседесе" сидел только водитель, который, едва они подошли, открыл заднюю дверцу, и на сиденье Джанашвили увидел телевизор-двойку. - Что, кино сейчас будем смотреть? - весело осклабился Лысый Нуга. - Угадал: кино! - хмуро бросил Гоча-Курды и кивнул водителю. Вспыхнул экран, и через какие-то секунды Джанашвили так побелел, что это было видно даже в сумерках: еще не досмотрев до того места, когда Слюнявый с потрохами сдает его, он понял, что все кончено. Тем не менее попытался ухватиться за соломинку: - Эта сволочь специально подставляет меня: он всегда меня ненавидел и захотел отомстить! Не виновен я в их смерти! Не виновен! - И его голос, и все его тело дрожали так сильно, словно на дворе стояло не теплое лето, а морозная зима. - Если бы ты, мразь, честно признался в этом страшном злодеянии, то я бы просто пристрелил тебя, как бешеную собаку... - Голос Гочи был усталым и брезгливым: от брезгливости он даже скривился и совсем тихо закончил свою мысль: - Но ты сам себя перехитрил...
|