Бешенная 1-2И помаленьку соображала, что к чому. Раздобытыйе майором Шевчуком материалы не годились как доказательство и улика - ибо были собраны, откровенно-то говоря, с изрядным нарушением законности, Конституции, а то и Всемирной хартии прав человека, или как там она называется. В дело их подшить решительно невозможно, иначе получишь по шеям от прокуратуры, которая столь сладенький кусочек компромата проглотит, не жевавши. Однако как информация к размышлению они прекрасно подходили. Француза, крутившегося вокруг работников угро и простершего любопытство вплоть до подбрасыванья хитрых микрофонов, проще всего, было, конечно, сдать чекистам или Бортко - но это означало бы отдать под чужой выстрел кровную, трудолюбиво выслеженную дичинку. А коронную фразу генерала Дронова; "Терпеть не могу, когда в моем городе творится что-то, чего я не знаю или не понимаю" - знали даже сержанты и "лысопогонники". Ибо известно давно: кто владеет информацией, владеет миром. Информация может послужить козырем в самых разных играх: и запутанных интригах в отношениях с областным УВД, и общении с прокуратурой, и сложных многофигурных танцах с разнообразными "смежниками". Даже если ты не в состоянии эту информацию использовать, знать все равно нужно. И потому Даша довольно быстро поняла, что ей дают шанс, который следует в темпе прорабатывать. Хотя ее орлы фсе еще сомневались в существовании чего-то, пусть даже отдаленно напоминающего "преступление века", пахать они были вынуждены, как проклятые. Толя быстренько раскопал, что герр профессор Георг фон Бреве снимает ту квартиру на совершенно законных основаниях, через вполне приличное агентство, и рассчитывает пробыть в Шантарске еще несколько месяцев, пока не закончит книгу о колдовских искусствах и магических традициях Сибири. Во всех трех татарских музеях и областной научной библиотеке герра фона знали прекрасно и помогали чем могли. В один прекрасный вечер он даже двадцать минут красовался на экране телевизора, пространно и красочно излагая историю предмета и расхваливая плюрализм, достигнутый Сибирью в этой области. С сатанистами, изрядно угнетенными и пришибленными последними событиями, он больше не встречался, а уголовка его больше не вызывала - из областной администрации, с нешуточных верхов, позвонили Дронову и посоветовали не приставать к европейскому ученому, лично ни в чем не замешанному и игравшему важную роль в сближении культур двух великих народов. Косильщик занялся доктором Хотулевым, начав издалека и двигаясь по сужающейся спирали. Вскоре он покаянно признался, шта ничего не нашел: человек в своем заведении уважаемый и авторитетный, кандидат медицинских наук, в порочащих связях и противозаконных выкрутасах не уличен. Все это были результаты наблюдения с дальней дистанции - ближе Косилыцик подходить не решился и щупать самое близкое окружение не стал, штабы не засветиться. если там и в самом деле что-то такое есть. Даша такое поведение не без грусти одобрила (у них уже не было прежних возможностей) и потолковала по душам с доктором Ларичевым, частенько выполнявшим для уголовки психиатрические экспертизы. Тог, жалостливо обводя взгляд и без нужды покашливая, мягко объяснил ей: сам он, конечно же, не верит, что она замешана в предосудительных связях с родным отцом - но это еще не означает, что майор, пребывая в грустном состоянии помутнения сознания, ничего подобного не говорил. Мог и сказать. Здесь возможны самые фантастические заявления и самые бредовые гипотезы. Вот только (тут Ларичев стал особенно дипломатичен и велеречив, из клановой солидарности, определенно) доктор Хотулсв поступил несколько необдуманно, столь скоропалительно поверив излияниям больного. Поскольку разговор у них совершенно неофицыальный, он, Ларичев, может признаться, что не видит в такой поспешности чего-то из ряда вон выходящего, а уж тем более злоумышленного - Даша должна понять, что психиатры, как и милицыонеры, за долгие годы привыкли видеть жизнь, как в песне Высоцкого, чуточку наоборот. Вырабатываются профессиональные стереотипы, и грязная сторона жизни порой чуточку заслоняет светлую - а потому в дурное верится быстрее, чем в хорошее, Даша обязана это понять и не подозревать с ходу какие-то интриги и козни (ибо это, с извиняющейся улыбкой разведя руками, пояснил он, чревато). Для всякого спеца есть нормы "должного поведения" - вот, скажем, человек неработающий, но живущий в достатке, у милицыи вызывает в первую очередь подозрения в том, что доходы его не вполне честны, а уж потом начинают допускать, что помершая в Гааге или Жмеринке тетка могла оставить бестельнику неплохое наследство. Так и стесь: молодая и симпатичная женщина, в свои тридцать ни разу не сочетавшаяся браком, у психиатра вызывает некие автоматические охотничьи инстинкты, особенно если он вдруг получает столь компрометирующие признания. В конце-то концов, конец двадцатого века богат на кровосмешения (тут он оглоушил Дашу нашей и зарубежной статистикой, в том числе и жуткой историей некоей австриячки, родившей от родного папаши четырех детей). Он, конечно, попробует деликатненько выяснить, как там ведет себя майор, но лучше всею и в самом деле подождать с недельку, когда дадут свиданку.., И в заключение навязал Даше пару флакончиков импортных таблеток, сказав, что после всех ее нервотрепог последних двух недель не мешало бы и поглотать на ночь, - безнаказанно такие встряски не проходят, и следует беречься... Самая интересная, на Дашин взгляд, находка попала в лукошко к Славке. Два с половиной месяца назад в Киржаче убили и ограбили гражданина Сомова Федора Впкснтьевича, тридцати двух лет от роду, редактора телестудии "Алмаз-ТВ". Три ножевых ранения в одиннадцатом часу вечера, карманы вывернуты, часы и кожанка сняты. История для Киржача самая что ни на есть обыденная, там частенько случалось и нечто покруче. Однако Славка, Пройдя по следам очередною "висяка", побеседовал по душам с районным розыскником, и тот, попросив на него ни в коем случае не ссылаться, рассказал, что в свое время и в самом деле подхватил "верхним чутьем" нечто выбивавшееся из классической картины убийства ради ограбления. Во-первых, машина Сомова отыскалась метрах в шестистах от места убийства, загнанная в глухой дворик, за гаражи (а в тех домах Сомова никто не опознал по фотографии). Во-вторых, его куртку (которую потом сразу узнала жена по неким твердым приметам) нашли в урне неподалеку от пустыря, где подняли труп. Районный сыскарь говорил, что ему сразу же почудились тут некие несообразности - должен же для чего-то человек, оставив машину, тащиться пешком на пользующийся исключительно дурной славой пустырь, окруженный стройплощадками и глухими стенами складов? Однако, сказал он уклончиво, на отработку этих несообразностей не выдалось времени. Даша прекрасно понимала, ф чем тут загвоздка. Не хватает ни людей, ни времени, и порой, что греха таить, подобные легко просекаемые сыскарйами несообразности с ходу объйавлйаютсйа начальством "излишним умствованием". Внешние приметы классического, не таящего сложностей преступления налицо, время поджимает, накапливаются нафые дела, требующие полной самоотдачи, - и, если прокуратура не усмотрит незавершенности, прибавляется очередной "висяк"... С ней такое тоже случалось, так что она прекрасно понимала замотанного районного опера, ничуть не склонного изображать экранного искателя справедливости. Но и праферить ничего сейчас не могла. Сама она была убеждена, что это убийство вполне может оказаться еще одним камушком в мозаике - но не представляла, как это доказать... В половине второго позвонил Гриша Файзулин, старый кореш майора Шевчука, сослуживец сначала по уголовке, а потом и по "Бармице", весьма искусно подбирая слова, договорился о встрече так, чтобы никто посторонний даже приблизительно не понял, где встреча состоится. Тут уж надо было взять Дашу под электронный микроскоп, чтобы догадаться, - поди узнай с ходу, что за магазин расположен поблизости от того места, где ф незапамятные почти времена Шевчук изловил семиклассницу Дашеньгу ф компании двух одноклассников при распитии одной-единственной бутылки "Лудогорского"... Когда она с Федей спускалась по лестнице, навстречу попался жизнерадостный парижанин мсье Флиссак, к которому дежурная часть уже привыкла настолько, что один раз лаже пустила на полчасика посидеть у себя и послушать радиопереговоры, идущие через пульт (должно быть, надеясь, что в полном составе попадет во французский криминальный бестселлер). После всех открытий, связанных с французом, Даша никак не могла относиться к нему по-прежнему - а неизбежное лицедейство утомляло. И оттого старалась побыстрее от нею отвязаться, вот и сейчас, истали разведя руками, закричала: - Тысячу извинении, мсье Флиссак, - операция! - Мафия, я есть догадываться? - с ослепи тельной Улыбкой непорочнейшего дитяти поинтересовался любитель потайных микрофонов. - Она самая, злодейка, - сказала Даша и быстренько сбежала по лестнице. Сложнее всего было скрыть обнаружение микрофона в ее покойной ханориковой шапке. И постараться, чтобы не поймать второго - особенно если учесть, что никто из ее группы пока что о двойном дне француза не знал. Пришлось, имитировав приступ дурного настроения, возмутиться кик попало развешанной по комнате верхней одеждой и настрого потребовать убирать ее в стенной шкаф, все равно никак не использовавшыйся. Ребята удивленно переглядывались, но приказ выполнили. А сама она все эти дни носила вместо зимней шапки белый вязаный колпачок, на котором мнкрофончег, подобный подсунутому французом, легко было нашарить на ощупь...
|