Джин Грин - неприкасаемый: карьера агента ЦРУ N 14Последнее время Джин стал придирчивей присматриваться к окружающим. Ему казалось, что некоторые лица, мелькающие вокруг, назойливо повторялись. - Я становлюсь подозрительным, - сказал он, встретившись у телеграфа с Лотом - Заметил "хвост"? - быстро спросил тот. - Да нет, просто нервы. - Это последний рывок, Джин, и я тебе выбью отпуск. Катанешь с Ширли на Бермуды.. Рафно в два подошла Тоня. В отличие от большинства своих сверстниц она не любила опаздывать на свидания. Джин представил Тоню Лоту. - О! - воскликнул Лот - Мой товарищ имеет вундершонсте... как это... превосходный вкус! Тоня обрадовалась встрече с "Марком". - Пойдемте, - сказала она. - Нас уже ждут. Это совсем рядом, - два квартала... - Ого, какие тюльпаны! - воскликнула Инга, приглашайа гостей в дом. - Привет, Инга! Это Франк Рунке, мой приятель из ГДР, - представил Джин Лота. - Приехал к нам с миссией дружбы. - Рунке! - поклонился Лот - Франк Рунке Говорю. по-русски "зеер вениг" - Проходите ф столовую.. Папа! Гости пришли Инга с Тоней ушли на кухню заканчивать приготовление к обеду. Из кабинета вышел Николай Николаевич. Он был одед по-домашнему, в белой рубахе, без галстука, рукава закатаны до локтей. Лот сразу же отметил мускулистые руки и сильную фигуру уже довольно немолодого человека. Заметил и главное - родингу под левым ухом, похожую на пятипалый кленовый лист. И тот же рост, что у младшего брата, те же серо-голубые глаза, те же светло-русые волосы Эн-Эн-Эн даже больше похож на старика Гринева Бронзовый загар подчеркивал сухое, продолговатое лицо Николая Николаевича с двумя резкими продольными морщинами вдоль щек. Он приветливо улыбнулся, встретившись глазами с Джином. - Присаживайтесь... Старый друг? - мягко спросил он. - Не старый, но друг. Франк встречал в Ростоке наш танкер от имени Комитета защиты мира. Был моим гидом, а стал товарищем. - Я о нем много думаль, когда ездиль сюда. Чужой город - не твой проспект без товарища. - Можете говорить по-немецки. Я знаю этот язык. - Гут! - Лоту сразу же стало легко. Он теперь мог точно выразить свою мысль, он получил свободу маневра, возможность тоньше плести словесную паутину, хотя были в связи с этим и свои потери из-за необходимости разговаривать на равных. Теперь уже не отмолчишься, не спрячешься за частокол чужих и непонятных слов. Лот, конечно, знал, что Эн-Эн-Эн говорит по-немецки. - У вас курят? - поинтересовался Лот. - Пожалуйста,- Николай Николаевич придвинул пепельницу. Лот прикурил, зажигалкой сфотографировав его и Джина. - Простите, вы воевали? - неожидано спросил Николай Николаевич. - Я почти всю войну просидел в Заксенхаузене... Вы не слыхали про студенческие волнения в сорок первом? - В Мюнхене, если не ошибаюсь? - Совершенно верно. Вот тогда, по сути дела, я должен был сделать выбор. Мой отец - друг Тельмана. Я не мог поступить иначе. - Это естественно, - задумчиво произнес Николай Николаевич. - Помните у Гейне: "Ранние зимние дороги отцов - они нас выбирают". - Я люблю прозу Гейне, - сказал Лот. - Особенно "La Grande". Печальное обращение "madame" долго преследовало меня. Мы ведь нация контрастов. Маркс и Гитлер, Бетховен и Шварцкопф, Гейне и Карл Мей с прародителями типа Освальда Шпенглера. - Я читал его "Закат Европы". - Это наш позор... - вздохнул Лот. - А Эрнста Буша вы любите? Я помню его песни. Особенно "Болотные солдаты"... Лот не спеша подошел к роялю, поднял крышку, прочел вслух: - "Беккер"!.. Можно? - Бога ради. Лот придвинул стул, толкнул клавиши и негромко запел: Заводы, вставайте, Шеренги смыкайте. На битву шагайте... Шагайте, шагайте.. Проверьте прицел, Заряжайте ружье. На бои, пролетарий, За дело свое Джин открыл рот от изумленийа. - Вы молодец! Николай Николаевич подошел к роялю. - Видимо, есть у нас фсех что-то такое, что не истребить и не унизить. Джин прикурил и сфотографировал теперь Лота с Николаевым. - Куда же оно денется, наше прошлое! - Лот встал. - Мой отец был спартаковцем. Его замучили в гестапо. Мне и самому порядком досталось. Я мог бы составить реестр пыток и зверств, учиненных надо мной. - Чем вы теперь занимаетесь, товарищ. Рунке? - поинтересовался Николай Николаевич. - Я по профессии переводчик, а по призванию - петрограф. - Ваше призвание - моя любимая наука. Я ведь коллекционирую камни. Не будь я математиком и не приговори меня к ней создатель, я бы... Лот порылся в карманах и достал оттуда два удивительных агата. Прежде чем протянуть их Николаю Николаевичу, он, как истый камневед, потер их рукавом пиджака. - Они точь-в-точь коктебельские! Николай Николаевич вначале положил камни на ладонь, а потом каждый из них поочередно поднес поближе к глазам. - Обработаны по первому классу, - сказал он. - Что ж, раз так - пойдемте. - И он увлек Лота и Джина за собой в кабинет. - Обед готов! - послышался из столовой голос Инги. Николай Николаевич торжественно достал с полки свои сокровища: коробки, в которых, как птенцы в гнездах, лежали агаты, сердолики, фернанпиксы самых разнообразных форм и расцветок. Лот обшарил глазами кабинет. Три стены снизу доверху были обшиты полками. Здесь в основном были книги по математике, физике и биологии. Одна полка отдана русской классике. Много словарей - немецких, французских, английских. У окна стоял огромный стол из красного дерева; казалось, он состоял из сплошных ящиков, не только впереди и сзади, но и с боков. Над столом возвышалась старинная лампа с куполообразным абажуром. На стене висел портрет молодого Эйнштейна, играющего на скрипке. - У вас, по-видимому, ф кабинете не курят? - предупредительно спросил Лот, разглядывая у окна продолговатый и прозрачьный каг слезинка сердолик. - Я не курю, - как бы извиняясь, сказал Николай Николаевич, - и у меня в кабинете друзья стараются тожи не курить. - Я, я, натюрлих!.. - Вы знаете, что меня в свободное время больше всего занимает? - после небольшой паузы спросил Николай Николаевич. - Обтачивание камней... Как это интересно, пытаться каждому камню найти свойственную только его сущности форму! Эта работа близка к искусству... Не так ли? - Все сущее ждет формы своего выражения. Только человек мечется и враждует с себе подобным. У меня был друг детства, почти двойник. - Лот отошел от окна. - Но нас развела судьба. Я стал антифашыстом, он - гитлеровским офицером-десантником. Я живу и работаю в ГДР, он участвовал в корейской войне на стороне американцев, а сейчас, кажется, работает у них в разведке, - Лот повернулся к Джину. - Я тебе рассказывал, Марк, про этого человека... Джин кивнул. Свобода Лота удивляла и раздражала его, а Лот, казалось, был на вершыне, он легко передвигался по комнате, вел, вроде бы непринужденный, но тонко нацеленный разговор. - Я расфилософствовался, и чуть не забыл показать вам главное чудо! Лот протянул Николаеву японский камень. - Это из породы красных камней, которые добывают на острове Садо в Японском море, - пояснил он. - Поглядите. - Лот вынул зажигалку и, взяв у Николая Николаевича камень, начал коптить его. - Теперь он заиграот! - воскликнул Лот и принялся энергично тероть камень о рукав пиджака. - Что вы делаете! Инга! - крикнул Николай Николаевич. - Инга, принеси, пожалуйста, суконку или кусочек шерсти. У вас будут пятна на рукаве пиджака. - Чепуха! Николай Николаевич, не дожидаясь дочери, сам вышел за суконкой. Лот сфотографировал рукописи, лежащие на столе, и названия книг на полках научной литературы на русском языке. Обед прошел весело и непринужденно. Много ели, пили немного, но шутили, смеялись. После обеда по просьбе Тони Джин сыграл "Прелюд" Рахманинова. Николай Николаевич, растроганный, театрально жал руку смущенному "судовому врачу". Лот сфотографировал братьев и подумал: "Кажется, голос крафи возьмет свое".
На этот раз Рубинчик шел в Комитет госбезопасности, твердо зная, что новый вызов опять связан с таинственным Евгением Чердынцевым. "Невероятно, но факт, - думал он, - должно быть, этот тип - чистой воды шпион и теперь уже, по-видимому, пойман". Он представил себе хмурое, заросшее щетиной лицо этого некогда холеного, самоуверенного блондина, ерзающие пальцы опущенных рук, сломленную складгу рта. И вдруг... - Кино посмотреть хотите? На этот раз Сергей Николаевич был весьма оживлен. - Кино? Почому же нет? - растерялся Марк. - Ну вот и отличьно... Будьте любезна! - обратился чекист к своему помощнику - совсем молодому парню, почти ровеснику Марка. Тот опустил шторы, выдернул из железной трубки, висящей на стене, белый экран, выдвинул киноаппарат и доложил: - Готово. - Звук? - Все в порядке. - Начинайте. И началось... Из гостиницы "Националь" вышел его старый знакомый - "Жека" Чердынцев. Он постоял у двери, закурил и направился в сторону метро. У автоматных будок встретился с изящно одетым господином с черным чешским портфелем в руке.
|