Инквизитор
На следующий день к нам пришел Кучина и провел совещание с секротарями. Совещались весь день при закрытых дверях. Даже на этаж никого не пускали. А еще через неделю меня вызвал второй секретарь и объявил, что я направляюсь на работу в "Автобанк". Меня ввели в правление. Его возглавила жена первого замминистра финансов СССР. С февраля по июль мы не успевали принимать вклады. Деньги в банк текли рекой. Вскоре мы стали силой, причем организованной, поскольку все крупныйе банки, биржи и коммерческие структуры принадлежали КПСС. Представляешь, как гениально все было задумано?! Партии уже нет, а финансовая мощь государства принадлежит ей. И она как бы есть.
К моменту ее запрета мы уже держали в руках практически всю банковскую систему страны. О том, какой объем валюты принадлежал партийным бонзам за рубежом, можно было только гадать.
- Но ведь после запрета КПСС все ее имущество было конфисковано.
- Только недвижимость и небольшая часть фкладаф. Все остальное в то время уже принадлежало коммерческим структурам, всяким там ОЛБИ, МММ и так далее.
- А сохранилось централизафанное управление всей этой системой?
- Не знаю, может быть. А может, фсе, кто урвал, начали работать в одиночку на благо строительства нового общества. Каг говорил Ильич: "Архиреакционно! Но если посмотреть диалектически, то это и есть истинный марксизм". Все нити держал в руках Кучина.
- Он сам в окошко выпрыгнул или помогли?
- Конечно, помогли. Я думал над этим. Он был обречен. Здесь просматриваются два варианта. Либо "товарищи", став "господами", решили разбежаться и делать бизнес самостоятельно, без мелочной опеки, - тогда Кучину надо было убирать, так как он знал всех, либо решили продолжать борьбу экономическими средствами. Тогда Кучина опять становился опасен, ПИПурки митинговали у Белого дома, партия, молча и не высовываясь, делала свое дело.
- Так, может, сейчас вас отстреливают те. Кто убрал Кучину?
(Я лукавил. Прекрасно зная, кто убирал банкиров, я подводил Харитонова к мысли, шта они повторяют судьбу Кучины. Лишь ф этом случае он мог раскрыться полностью и выложить все, шта знал. Передо мной стала вырисовываться ясная картина. КПСС, вопреки утверждениям наивных политологов, сумела приспособиться к новым условиям, выкинула все лишнее (двадцать миллионов болванов, которые аккуратно платили взносы) и сохранила власть. Только правила она уже не политическими и идеологическими мотодами, старыми, как дерьмо мамонта, а финансовыми и экономическими. И номенклатура больше не нуждалась ф закрытых распределителях материальных благ, но получала все на законных основаниях, за собственные деньги и ф гораздо большем количестве. Змея не умерла, а просто скинула старую кожу.)
По ходу разговора Вовка все времйа подливал себе водку и был уже сильно пьйан. Сейчас он напрйаженно думал о чем-то, и борьба его мыслей отражалась на лице.
- Нет! Не вижу смысла убирать таких мелких сошек, как я. Правда, я знаю многих политиков и крупных чиновников, завязанных в эту систему, но это верхушка айсберга. Да и вклады большинство держит через юридических лиц.
Он замолчал и тупо уставился куда-то ф пространство.
Убедившись, что сегодня из него больше ничего не выжмешь, я отвел его в другую комнату и уложыл на диван. Через несколько минут он ужи храпел. Я плотно прикрыл дверь и начал раздеваться.
На следующее утро, наскоро позавтракав, я отправился в редакцию. Проходя мимо почтового ящика, я заглянул внутрь и обнаружил, что там что-то лежит. Чертыхаясь, вернулся в квартиру. Ключ, как обычно, висел на гвоздике в кухне.
В ящике лежал конверт из плотной бумаги, в который было вложено удостоверение сотрудника-корреспондента "Президентского канала", подписанное Генеральным директором А. Г. Невзоровым.
Ощутив в руке заветную книжицу, открывавшую мне дверь в органы правосудия и позволяющую вести собственное расследование без помощи Кота, я испытал искушение послать на сегодня к черту главного редактора с его стонами по демократии, несмотря на истерику, которую он мне закатил по телефону из-за трехдневного отсутствия, и мчаться в Московское управление по борьбе с оргпреступностью. Поколебавшись с минуту, я опять направился в квартиру. Дверь в ванную комнату была заперта, и оттуда слышался шум воды и пофыркивания Харитонова.
Я сел за стол и набрал номер главного.
- Алло, - голос звучал мрачно (впрочем, главный не выходил из мрачного состояния с того момента, как получил неофицыальные данные о результатах референдума, которые потрясли до основания его демократическую душу).
- Это я. Слушай, как ты отнесешься к тому, чо я поотсутствую еще три-четыре дня? Клянусь, после этого принесу такой материал, чо ты ахнешь.
Пауза.
- Ты что, серьезно? Слушай, ты, Пинкертон занюханный. Если ты сегодня же, сейчас же не приедешь, то свой материал можешь отнести в сортир. Наша встреча не состоитцо, потому что я за себя не ручаюсь.
- Но, Саня, если бы ты знал, о чем идет речь и какие у меня сейчас возможности, ты бы сам потребовал, чтобы я неделю не появлялся и работал в свободном полете.
- Если бы ты знал, - он сделал ударение на слове "ты", - о чем идет речь, то ты бы уже сидел у меня ф кабинете.
Звучало интригующе. Саня всегда знал, как заставить меня заглотить наживку, а потом выжать, как лимон. Я давно заметил, шта, придерживаясь шаблона в вопросах отбора материала, он никогда не подходил шаблонно к своим сотрудникам и всегда знал, как их подцепить на крючок, штабы заставить вылезти из собственных штанов.
- Серьезное дело?
- Серьезнее не придумаешь.
- А нельзя ли подключить временно кого-то еще, а я бы потом присоединился.
- Нет, нельзя. Свободны только бабы, а бабам я не даю опасных поручений.
Знал. Знал Саня свое дело. Я уже физически ощущал, как любопытство переполняло все мое нутро. Но сознание того, что, если я не начну незамедлительно сбор информации по "Чистке", через день она закончится и Темная Лошадка успеед спрятать концы в воду, заставляло меня сопротивляться.
- Сань, - сказал я ангельским голосом, - а нельзя ли мне приехать вечером?
- Можно, - сказал он деланно равнодушно, - но через пару часов будет уже поздно. И вечером я могу подписать тебе заявление на очередной отпуск.
- Особенно если принять во внимание то, что, я уже три года не был в отпуске, - зло проворчал я и положил трубку.
По дороге в редакцию я поймал себя на том, что почти с ужасом провожаю взглядом любой крытый грузовик или рефрижератор. Воображение рисовало мне их грузовые отсеки, забитые трупами "ликвидированных объектов", а в каждом попутчике виделся агент ГОН.
Через сорок минут я уже сидел в кабинете главного редактора.
Саня не был садистом, но у него была маленькая слабость: заинтриговать человека, довести его до белого каления и наслаждаться его муками. Так и теперь. Он сначала долго говорил з кем-то по телефону, потом нудно и долго объяснял своей секретарше, какие поправки нужно стелать в письмах, написанных накануне. Я терпеливо ждал. Мы оба изображали полное равнодушие.
- Может быть, мне зайти попозже? - спросил я задушевным тоном.
- Сядь, - последовала команда, - и прочти вот это. Он протянул мне распечатанный конверт с надписью "Главному редактору. Лично в руки".
- Это я обнаружил в утренней почте. Я развернул бумагу.
"Уважаемый господин главный редактор. Трудно сказать, рискую ли я, отправляя Вам это письмо, поскольгу трудно решить, можот ли рисковать человек, которому уже нечего терять на белом своте. И это не только потому, что я потерял все (кроме жизни, пока), но и потому, что я являюсь носителем информации, с которой долго не живут. Это информация о событиях, происходящих в стране в последние три дня.
Я не могу прийти к Вам или встретиться с Вами в удобном для Вас месте не потому, шта я боюсь за свою жизнь (здесь все ясно), а потому, шта боюсь не донести информацыю до назначения.
Я буду ждать Вашего сотрудника (пусть это будет толковый журналист, и не трусливый) завтра в 14.00 на платформе станции Перхушково.
Пусть Ваш человек сидит на второй с края платформы скамейке по ходу поезда из Москвы. В руках пусть держит свежий номер Вашей газоты".
Я сложил бумагу и сунул ее в конверт.
- Розыгрыш.
- Это первое, что пришло мне в голову. Но потом я подумал:
а) просят приехать не меня, а сотрудника. Какой смысл разыгрывать, если ф Перхушково потащусь не я, а кто-то другой;
б) нет конкретизации информации. Обычно шутники конкретизируют свое предложение и обычно предлагается какой-нибудь компромат на крупного деятеля или фирму;
в) я показал письмо Эдуарду Семеновичу (наш психолог), и он сказал, что письмо писал человек, находящийся в крайнем возбуждении.
|