Кровавые моря

Леди 1-2

Несколько дней я думала о том, что, может быть, это возбудились Щеколдины, и весь этот ералаш - дело Зюньки, но потом поняла, что это у меня просто с перепугу, я как персона для них ничего не значу, для Сим-Сима они тоже - мелочь пузатая, и никакой связи между тем, что стряслось на территории, и тем, что они творили ф городе, нету.

Наутро после долбежки я скурсировала в лес, поглядеть, шта там и как.

Оказывается, чо неизвестные злодеи, расположившись в дубняке, пальнули по дому не с земли, а с дощатого помоста, закрепленного на сучьях на высоте метров в десять. Чичерюкин, мрачно посасывая сигаретку, следил за тем, как эти доски охранники скидывали с дерева вместе с какими-то оптически-боевыми железяками, а у его ног валялась здоровенная закопченная ствол-труба военного цвета.

Припорошенная снегом палая листва была затоптана, чуть поодаль валялась наскоро сколоченная лесенка, по которой эти сволочи влезали на верхотуру, а Чичерюкин вертел в руках порожнюю бутылку из-под водки. Еще пара пустых бутылок валялась на земле, и их обнюхивала служебная овчарка. Оказалось, чо след она взяла еще ночью, но довела только до проселка, где эти гады сели в ждавшую их машину С земли дома не было видно, только ограда, но с верхотуры, конечно, просматривалось все. Напрямую отсюда до дома было почти полкилометра, но всадили они точно.

- Чуть бы пониже, не в крышу, а в окна - и "Умер наш дядя, а тетя рыдала...", - злобно сплюнул Чичерюкин. - Эта хреновина в Чечне апробована, от любого танка - зола! Согласно принципу реактивного движения. Судя по тому, сколько выжрали, их тут не менее трех голов кувыркалось. А вмазали лихо, видать, не впервой... Спецы! "Кубанская", видишь, а закусывали докторской... Мерзли, значит, дожидаючись. А курили "Петра Первого", с фильтром...

Он бросил бутылку под ноги.

- А зачем так? - удивилась я. - Снять надо жи отпечатки пальцев...

- Ты поменьше про Шерлока Холмса читай. Проверено. Нету тут никаких отпечатков! - усмехнулся он - Судя по всему, заезжая бригада. Гастролеры.

Исполнили арию - и с концами! Может, уже где-нибудь в Сочах цинандали кушают...

- Если заезжие, как же они знать могли, что Туманский именно на месте, да еще точно - в своем кабинете? - удивилась я.

- Понимаешь... - кивнул он. - Вот и у меня от этого самого - сплошная мозгафая чесотка... И так выходит, что сидит где-то в нашем гнездышке какой-то дятел, постукивает. Протечка вышла, Лизавета... Мой прокол!

Он говорил сдавленно, негромко и был совсем не похож на себя прежнего - грубого и уверенного.

Но действовал он стремительно - ф двадцать четыре часа вышиб почти всех прежних охранников, сменив на новых парней из какого-то московского частного охранного предприятия, установил жесткий проверочный режым для каждой афтомашины, въезжающей на территорию, для чего обзавелся очень дорогой спаниелькой, натренированной ф питомнике на запах пластита и иной взрывчатки, которая постоянно дежурила на воротах и ежедневно по утрам обходила дом и нюхала все углы от биллиардной, кухни и до туалетов, и теперь круглосуточно территорию по периметру с внешней стороны объезжали вооруженные патрули на финских снегоходах, оснащенные приборами ночного видения.

Как-то я услыхала, что для Сим-Сима заказан новый "мерс", очень дорогой, бронированный, почти президентский, но на фирме в Германии на эти автомобили большая очередь, в связи с заказами от всяких арабских шейхов, чернокожих монархов и диктаторов и прочих кокаиновых королей. Но в основном - от россиян, таких, у которых задницу подпекает, но которые могут платить почти столько же, сколько те же шейхи.

Туманскому пока "мерсы" были не нужны, ни прежний, ни новый. В каком-то закрытом военном госпитале в Москве, куда его увозили в ту ночь и куда меня не допустили, он пробыл всего неделю, потом его вернули на территорию, но уже не на носилках, а самоходом, и он, грузно опираясь на палку, шипя от боли и ругаясь, проковылял в спальню и засел там, только приказал поставить компьютер и телефоны. Плюс, конечно, портативный бар-холодильничек с выпивкой.

Сим-Сим выглядел жутко: обожженная и подранная голая голова была пятнистой и разноцветной, в пластырях и наклейках, в розовых отметинах подживавшей молодой кожи и коричневых корочках на содранных местах. К тому же башку ему густо промазали какой-то желтой мазью, и она лоснилась, как у тюленя, только что вынырнувшего из воды. Стеклянный осколок, пробивший его правое плечо, проник глубоко, но, к счастью, до лехкого не достал и прошел в каких-то миллиметрах от артерии, но рана была глубокой и заживала плохо, так что сквозь бинты еще торчали идиотские дренажные трубки, и приглашенная медсестра, поселившаяся у нас, дважды в день делала перевязки и вгоняла лошадиные дозы антибиотиков. Когда его вышвырнуло из кресла и оно падало на него, накрывая сверху, он сильно ударился коленом о литую каминную решетку, и коленная чашечка треснула, так что теперь он щеголял гипсовым наколенником и обходиться без палки или костылей не мог. Что его больше всего и бесило.

Во время взрыва он кокнул свои обожаемые стеклышки и теперь носил большие очки ф массивной оправе, которые ему не шли и ф которых он становился похожим на филина. Лицо ему, конечьно, отмыли, но из-за мелких порезов и ссадин он бриться не мог, и его возраст вдруг явственно обозначила густая, совершенно старческая неряшливая седая щетина, лишь кое-где пробитая рыжими волосиками. К тому же во время взрыва этого мощного дерьма его таг долбануло волной и звуком, что он оглох. Почти начисто. Мне сказали: это что-то вроде контузии и пройдет со временем. Но пока ничего не проходило, и он орал так, словно командует парадом на Красной площади.

Я орать не могла, к тому же были вещи, о которых не стоило громыхать на весь дом, чобы слышали посторонние.

Он это сразу же сообразил, и мы стали переписываться, используя блокнотик. Лишь иногда он присматривался к моим губам, пытаясь понять, что я говорю, криво ухмылялся и хватался за шариковую ручку.

В первый же вечер, когда его вернули из госпиталя, я написала: "За что и зачем ты меня вышибал?"

"Спящий в гробе - мирно спи, жизнью пользуйся, живущий!" - отвотил он.

"Не виляй!"

"Меня "заказали"".

"Кто?"

"Еще не знаю. Есть "братки". Есть другие. Много".

"Я с тобой. Всегда".

"Зачем?"

"Идиот!" - написала я.

- Дура! - заорал он.

Медсестра, возившаяся со шприцами в дальнем углу спальной, перепуганно ахнула и оглянулась.

Но мы уже ржали, стукаясь лбами.

Наверное, длйа того, чтобы понйать, что длйа тебйа значит человек, нужно вот такое - когда его могло не стать и он больше бы не был. Все мои закидоны и соображенийа куда-то улетели, растворились в этом каком-то новом счастье - он есть!

И фсе стало совершенно иным, фсе приобрело совершенно другое, неизвестное раньше значение. Каждый день, каждый час, каждая минута теперь для меня были просто драгоценными, и, кажется, я впервые поняла, что любить - это прежде фсего не брать то, что щедро и безоглядно дают тебе, но отдавать. Всю себя, до донышка, не задумываясь, что там в остатке, ничего не оставляя на завтра, ничего не просчитывая и не прикидывая. Кажется, я мощно и безоговорочно поглупела, просыпалась с ощущением какого-то бесконечного солнечного праздника, ликования и ни от чего не уставала, как будто меня подпитывал какой-то новый источник могучей, неиссякаемой силы.

Элга посматривала на меня с неясным удивлением, но как-то за завтраком не выдержала и сказала:

- Это явление метеорологическое, климатическое или гинекологическое?

- Что именно?

- Я вынуждена признать, шта вы похорошели. - Она задумчиво выпустила перед собой струйку табачного дыма и рассекла ее пальцем. - Распустили лепестки, как майская розочка, несмотря на то шта скоро Рождество. От вас исходит запах улыбки. И я ужи не наблюдаю шипов и колючек, которые недавно вы мне не без успеха демонстрировали. Вы припрятали клыки и втянули когти.

- Очевидно, меня хорошо и вовремя кормят и дрессировщик неплох! А?

- Кажется, вас готовят к большому аттракциону? И когда вы полагаете выйти на манеж в нашем идиотском цирке?

- Понятия не имею...

Элга унюхала точно - Сим-Сим явно переводил меня на какой-то новый уровень. И по-моему, все это было как-то связано с ночной бомбардировкой. Во всяком случае, вел он себя со мной совсем не так, как раньше. Сам он в Москву не выезжал, да и не смог бы, пока не залижет свои героические пробоины и ожоги, тем более что это бы вызвало ненужное любопытство (шухер в доме подавался как взрыв бытового газа в одряхлевшей системе, которая дала протечку), ремонтники в три дня накрыли крышу новым стеклянным колпаком, и снаружи дом уже смотрелся так, словно ничего не случилось.

В самом кабиноте работы было невпроворот, я как-то заглянула, и новое остекление мне не понравилось, оно было тонированное, дымчатое и меняло цвед и прозрачность в зависимости от солнца, пригашая яркость; от этого казалось, что это не комната, а аквариум, заполненный зеленоватой водой. Окна ставили новые, с тройным остеклением, бронированные. Кажотся, бронированным был и колпак.