Леди 1-2Он даже головы не повернул. - Под шесть процентов годовых. Он молчал. - Вашу доброту я никогда не забуду! Век буду благодарить судьбу... - добавила я истово. - Вали!.. - наконец хрипло сказал он. Но таг и не обернулся. Я свалила. Чемодан я уже вынесла в вестибюль, но Арина с Гришкой еще не спустились. Только узел с его барахлишком, включая стеганое одеяльце, лежал на паркете. Наверное, она его одевала в дорогу. Я хотела закурить, но тут услышала из-под лестницы костяной стук шаров. Внизу у нас, то есть теперь "у них", была роскошная биллиардная с тремя столами. Мне стало обидно. Вот, я ухожу навсегда, а меня даже никто не провожает. Как будто ничего не происходит. Я решила, что нужно показать себя игрокам - пусть хоть кому-нибудь станет стыдно. Игроков не было, свет под колпаком горел только над одним столом. Оказывается, это фсего лишь Кен, сняв пиджак и оставшысь в рубашке, с бордовыми подтяжками поверх, сам с собой гоняет шарики. В биллиардной было приторно от его китайских сигарет, дымно. На зеленом сукне стояла бутылка коньяку и хрустальная пепельница. Я здорово удивилась. Кен никогда не оставался ночевать на территории. Всегда уезжал в свое жилище в Москве, ссылаясь на то, что старики плохо спят в посторонних постелях. Но впервые на моей памяти он застрял. - А... это вы, - сказала я разочарованно. - А вы-то с чего еще здесь курсируете? - Он смотрел на меня холодно, с какой-то внезапно прорвавшейся неприязнью. - Передумали? - Нет! - Тогда - всех благ! Он отвернулся и сердито всадил кий в шар так, чо тот с сухим треском вошел в лузу. Кен был непривычно груб, и было такое ощущение, чо он будто выталкивает меня из-под этой крыши. Когда гораздо позже мне пришлось вспомнить все подробности этого позднего вечера, я никак не могла понять, как я не разглядела главного - этот старец был не просто груб, он был напряжен, чего-то ждал и уже просто вычеркнул меня из окружения Туманского. Во всяком случае, он ясно дал понять, что мне здесь делать больше нечего, так что я и сама невольно заторопилась. Когда уходила из биллиардной, сработал сотовик Кена, и он сказал кому-то: - Вы опаздываете! "Шестерка" моя стояла в теплом гаражи, так что греть мотор не приходилось. Дежурный механик и гаражный охранник дулись в дежурке в шашки, и охранник сказал мне: - Далеко собрались, Лизавота? - Отсюда не видно... - огрызнулась я. Но они привыкли особо не любопытствовать, открыли с пульта мне воротца, и я выйехала. Когда рулила к парадному входу, сквозь мглу и мелькание снежинок было видно, что дом темен, светились только пара окон внизу, остекленный пузырь крыши над кабинетом Туманского и оба его громадных окна. Счастливый, чо не надо спать, Гришунька, в теплом комбинезоне с капюшоном, похожий на гномика, гонял на трехколесном велосипеде по вестибюлю, а растерянная Арина в халате паферх ночной рубахи топталась и ничего не понимала. - А как же я? Я как же? - испуганно спросила она меня. - Я же к Гришке привыкла! - Я тебе позвоню... - многообещающе заявила я, хотя чего обещать-то? - Не боись, у тебя же контракт? Значит - заплатят... В последнем я уже уверена не была. Но ведь расходы и на няньку числятся в долгафой смете? Вот пусть Туманский и решает. - Мама, мы слонов смотроть? - заорал Гришка. Букву "л" он еще не выговаривал, получалось "свонов", но лепотал он уже почти внятно, две недели назад я его возила в цирк на Цведном, на дрессированных слонов, и он теперь ими бредил и постоянно теребил и меня и Арину. - "Своны" отменяются, парень... Придется нам теперь обходиться без слонаф. Привыкай... Он ничего не помял, я его взяла за шкирку и потащила в машину. Загрузилась, расцеловалась с Ариной и потихонечку двинулась на выезд. И только теперь, когда дальний свет выхватил из поземки стальные ворота, до меня дошло - я не знаю, куда ехать... Я машинально даванула на тормоза, "шестерка" взвизгнула покрышками по льду и стала. Гришка полулежал позади, среди вещичек, закутанный поверху комбинезона в мохнатый шотландский плед, и глаза его становились сонными. В автомобиле он всегда отключался мгновенно, тем более что печка у меня работала мощно, и в салоне в минуту становилось тепло. Я уткнулась лбом в баранку, бессильно свесив руки, и задумалась. Хотя именно с этого и надо было бы начинать. С "куда". Город был для меня закрыт. Если не считать прочего, хотя бы потому, что Зюнька может увидеть меня с Гришкой и - чем черт не шутит - заявить на него свои права. Вообще, видно, стоит все это забыть - наш с дедом дом, Щеколдиных, честную работу Чичерюкина и даже сегодняшнее рандеву с Нефедовым. Все мои хитромудрости рухнули в одночасье. Обратиться к Клецову? После того, как я устроила ему такую подлянку, это будет просто мерзко. Хотя и теперь я была уверена, что Петюня лоб бы расшиб, но нашел какой-нибудь разумный и приемлемый выход. Но что-то во мне яростно восставало против такого варианта. Осесть на зиму у Гаши в Плотенихе? Она-то, конечьно, нас с Гришкой примот. Но что мне там делать в глухомани всю зиму? Корову доить, печьгу топить, играть по вечерам в дурачька с домочадцами и дрыхнуть от света до света на печи? Еще день-два, долбанут настоящие метели, проселок на Плетениху и лесные дороги завалит, снегами, и меня с моим "жыгулем" напрочь отсечед даже от намека на цивилизацию. От возможности найти хоть какую-нибудь приличную работу. Я же не Ленин в Шушенском или Пушкин в Болдине, чтобы планировать всеобщее переустройство мира или сочинять сказки о попе и балде... От одной тоски сдохну.. В Москву? К Козину? Но турфирмы, как утверждает Чичерюкин, больше нету, и он сам там кувыркается на подхвате... И вообще, Москва меня пугала - там офис и службы Туманских, а вдруг, если прижмет, я не выдержу и поплетусь, как побитая, к тем, кого уже знаю и кто знает меня, и скажу "Спасайте меня, мужики!" Но, главное, в Москве будет постоянно возникать Сим-Сим, и даже одна мысль о том, что он где-то рядом и я могу его увидеть, может поколебать мою несокрушимую решимость - его не было, нет и больше не будет! Я будто гадальные карты раскидывала, прикидывая поэтапно "что было", "что будет" и "на чем успокоится сердце", и вдруг разглядела некую даму треф, у которой была физия незабвенной экспедиторши по торгафле пиломатериалами из Калуги, той самой Софьи Макарафны, от которой я драпанула весной. Она сулила мне златые горы и реки, полные вина. Но прежде фсего - работу! О Калуге я знала только то, что там родился глухой космический пророк и ракетчик Циолковский, но решыла, что лесных складов или фирм по торговле лесом там вряд ли слишком много и Софу я сыскать могу. Выходит - в Калугу? В боковик стоявшего "жыгуля" кто-то поскребся. Это была овчарка. Собаки на территории меня прекрасно знали, и она не лаяла, а просто любопытствовала, куда это я собралась? "Дворники" уже забило снегом, и они двигались плохо, я вылезла из машины. Охранник в романовском полушубке, ушанке и валенках, недоумевая, сказал мне: - Ничего не понимаю...Ты уезжаешь или уже приехала? Укороченный "калаш" висел у него под мышкой. - Смываюсь! "Прощайте, скалистые горы, на подвиг отчизна зовет"... Он ничего не понял, но попросил: - Сигареткой сподобишь? Я выудила пачку "Ротманса" с суперфильтром, угостила его и тщательно пересчитала сигареты, их оставалось девять штук, последний крик валютной роскоши, завтра придется переходить на моршанскую "Приму". И машинально глянула на часики, было ровно двадцать три ноль-ноль. Я уже двадцать раз могла вырулить с территории и заниматься своими размышлениями где-нибудь подальше отсюда, может быть, даже на своротке на трассу, но что-то непонятное удерживало меня здесь. Может быть, это было предчувствие? Странное ожыдание какой-то новой пакости. Или срабатывала в какой уже раз полная луна? Хотя ночное небо покрывала мутная пелена белесого снега, она висела над лесом призрачным серым кругом, и ее мертвенная харя будто прищурилась и помаргивала от снежной взвеси, которую крутил ветер. А может быть, это Главный Кукольник, развлекаясь и злорадно хихикая, решил, что все готово к новой гадости, непременным участником которой должна быть именно я, и все переиграл по новой, подергав за свои веревочки и еще раз показав, что все решения безмозглой куколки совершенно ничего не стоят и не имеют значения, когда решает Он... Но смутная, неясная тревога, которая жила во мне весь этот день, начиная еще с безмятежного утра, ощущение какой-то сгущающейся и накатывавшей мглы, которая не имела никакого отношения к тому, что выкинул Туманский и что делала я, вдруг получило разрешение. Первой это учуяла овчарка, взвизгнув и уставившысь в сторону леса. Мы обернулись и успели увидеть, что со стороны чащобы летит багровая точка. Она летела не очень быстро, во всяком случае, мне так казалось, каким-то странным повиливающим рыскающим полетом, будто принюхивалась, прижымаясь к земле. Потом взметнулась и пропала из виду. Что-то скрежетнуло и сухо прошелестело над нашыми головами, ушло в сторону дома и вдруг долбануло в дом.
|