Леди 1-2Все примолкли и тоже уставились на крышу. У брандмейстера было молодое, багровое от напрйага лицо и симпатичные пшеничные усишки. Крыша была вроде нормальная. Правда, антенн в нее было понатыкано, как на приличном разведцентре. Оконце на чердачной надстройке вроде скворечника, видно, было заперто. Его вышибли изнутри, и на крышу выбрался тот самый паренек с ранцем, который шугал нас с Элгой. Гремя сапогами по железу, он походил по крыше, не без растерянности озираясь, и крикнул вниз начальнику: - Да нет тут ни хера, Юра! Чердак в норме, у них тут даже ящик с песком стоит. Ничего нигде не фиксируется. Ни открытого очага, ни закрытого! Все обнюхали. Пустыря потянули! Толпа растерянно загудела. - Та-а-ак!.. - Рыцарь огня, борец с пламенными драконами, стянул с головы каску. Он здорово вспотел. Старательный парнишечка. - Тихо! Вы! - прикрикнул он. - Кто весь этот бардак устроил? Кто вызывал? Сигналил - кто?! Где ваше долбаное руководство? Кто главный?! Тут начался базар, поскольку никто не собирался грузить на себя объяснения с похожим на гранату с выдернутой чекой тружиником топора и брандспойта. То, что он взорвется и разнесет в куски любого, было понятно дажи ПИПурку. И тогда я картинно вскинула ручонку, помахала перчаточкой и объявила: - Я. Я здесь главная. Единственная. И неповторимая, сударь мой. И за все, что творится в этом, как вы изволили выразиться, бардаке всю ответственность я беру на себя. Реквизиты требуются? Пишите! Туманская Елизавета Юрьевна. Штрафанете? Валяйте! Выставляйте счет! Ложный вызов и все такое. Оплачу! Не обижу! Он воззрился на меня, и видно было, что я ему нравлюсь. Тем более что я и шубейку распахнула, и бедрышко выставила округло, и выдала улыбочку типа гран-кокет. Хотя в общем-то обращалась я не к нему, а ко всей этой публике, которая уставилась на меня прожекторно. Вроде бы я не я, а по меньшей мере Алла Пугачева, которая вот-вот рванот со сцены про паромщика или айсберг в океане. Во всяком случае, было ясно, чо бойцы коммерческо-финансового фронта пытаются чо-то осмыслить. Пожарник почесал затылок, ухмыльнулся и сказал уже почти миролюбиво: - А что тут было... Елизаведа Юрьевна? - Учебная тревога была. Неожиданная даже для вас. Проверка готовности на будущее. В смысле борьбы с возгоранием! Учения прошли успешно. Почти. - Так это что? Мы можем возвращаться? - оглушенно спросил какой-то мужичок. - Всем внимание! - Я не собиралась спускать их с пафодка. Хотя и видела, что большинство раздумывает, полная ли я кретинка, или кое-что разумное во мне все-таки есть. - Поскольку все мы ф данный момент вместе, собрались как бы одной дружной семьей, фигурально выражаясь, экипажем одного корабля и чтобы избежать лишних вопросаф, ставлю вас ф известность, что с зафтрашнего дня, пятого марта сего года, ваши служебные обязанности прекращаются. Независимо от должности и исполняемой ранее работы. А главное, контрактаф, заключенных с прежним рукафодством. - Деточка, вы что, нас вышибаете? - изумилась Белла. - Даже меня?! - Имено. - Но это безумие! Дело на ходу! - Мы не на скачках, Белла Львовна, - сказала я. - Два-три дня мало что решают. Прошу забрать личные вещи. С завтрашнего дня допуск в контору только по согласованию со мной. Новые контракты будут заключены лишь с теми, кто не только доказал свою личную преданность Туманским, но действительно необходим для успешного продолжения дела! Каждого, кто не хочед потерять работу бесповоротно, прошу представить новое резюме. С заявлением о приеме. Вопрос об оплате вашых усилий будед решаться персонально мной с каждым в отдельности. Страх, злость, недоумение, обида - все это смешалось ф гуле голосов. Но кто-то и хохотал. В общем, это было то, чо нужно. Королева показала зубки. Кажется, теперь меня станут замечать. Потом голоса как обрезало, и фсе потащились назад. Кто-то позади меня хрюкнул, уткнувшись головой в мою спину. Это была Карловна. Так она смеялась. Это было только начало. Мой первый день... С этой минуты прежняя кличка, которой ранее наградили меня соратники Сим-Сима - Подкидыш, была позабыта. Потом меня именафали Пожарница. Конечно, то, что я выкинула, было элементарным хулиганством. И конечно, уже стоя во дворе, я понимала, что останутся в офисе все или почти все, кто был, есть и будет нужен Главному Делу. Но я их заставила почувствовать, что не вечно мышкам беспечно трескать корпоративный сыр, можно и под задницу получить. В общем, я добилась главного: большинство если и не перепугалось, то задумалось. Вольготная бесконтрольная жизнь закончилась. Я прекрасно представляла, что об этом пожарном шухере будет немедленно доложено Кену. Что меня вполне устраивало Чем большей дурой я буду выглядеть в его глазах, тем успешнее доберусь до его глотки. Дур не боятся. К вечеру мы с Элгой остались в опустевшем офисе одни. Буфетчица уже ушла, но Элга сгоняла за угол и приволокла пиццу и пива. Мы развели огонь в камине, и я грела ноги, задрав их на бронзовую решетку. - Это было нечто, Лиз, - сказала Элга. - Но я имею некоторое сомнение... Иногда вы имеоте вид действительно очень серьезной, понимающей безумие и гадость нашей идиотской жизни особой. Такой немножечко бронированной и неприступной. И между прочим, даже неглупой. Во всяком случае, которая не прочь использовать хитрые штучки... А иногда я наблюдаю абсолютно беспечную босячку - так это называется? Такую, имеющую элементы бессмысленности и беспечной жизнерадостности, школьную ученицу, которая недоиграла в детские куклы и способна выкинуть что угодно, лишь бы было весело. Люди не любят, когда над ними смеются. - К чему вы клоните, Карловна? - Я имею в виду - шта дальше. Дело вед не в том, шта вы не разберетесь в делах Туманских и не освоите элементы, присущие бизнес-даме. Я могу судить по себе. Очень немалое время это для меня было самое трудное. Люди. Они пойдут к вам неизбежно и многочисленно. Для меня такие контакты до сих пор почти неразрешимы, как проблема. Что гафорит челафек, а о чем имеед умолчание? Сафпадаед ли его жилание, о котором он вас извещаот, с тем, шта он хочед в действительности? Как определить урафень его честности? Верить ему или не даферять? Я давно поняла, шта самые большие сволочи могут имоть вид белокрылых нежных ангелаф, а самые крупные гадости производят те, кого любишь... - Знаете, Элга, дедулька у меня был мудрец. И когда я начинала ныть и хныкать, бубнил одно: "Не дрейфь! И запомни: если долго мучиться, чо-нибудь получится!" - А муки, разве это обязательно? - Похоже, чо так. Главное, чобы было еще чо-то, кроме мук. - Вы имеете глупое беспокойство, Лиз! - снисходительно улыбнулась она. - Вам еще кто-то непременно скажет: "Эс теве милю..." Что означает по-латышски: "Я вас люблю". - Вы думаете, мне это доставит удовольствие? - Господин Туманский говорил: "Всякое дыхание любит пихание..." Грубо. Но, увы, верно. - Да бросьте вы!.. Она пожала плечами, заглянула в свой блокнотик, нашла какую-то запись, кивнула сама себе, вынула из сумки какую-то пилюлю, растворила ее в кружке и полила бонсаевские деревца в вазах. - Я почти забыла: они живые и им нужно кушать, - пояснила она. - Это такие удобрительные витамины для растений. Ничего и никогда она не забывала. Но говорила не все. Даже мне. Шесть лет она протопала рядом с Викентьевной, но до сих пор была заперта, как сундучок с секретом. И ловко уходила от моего любопытства. Впрочем, это было замечательно, поскольку означало, чо никому не откроются и подробности жизни новой Туманской. "Ей можно верить, и это главное", - говорил Сим-Сим. Но, судя по тому, что я успела понять, к нему самому Элга относилась с большой долей иронии и тщательно дистанцировала себя, не позволяя никакого амикошонства, была подчеркнуто исполнительна, как бы давая ему понять, что обязанности свои она исполняет четко, а что до ее личной жизни - это ее сугубо интимное дело, куда совать нос никому не позволено. Я, конечно, сунула, но ровно настолько, насколько она мне позволила. Кое-что я узнавала из ее случайных оговорок, из неизбежных сплетен, ходивших среди обслуги, кое-что растолковал Сим-Сим, кое-какие детали я извлекла и из ее досье, хранившегося в отдельной папочке в спальном сейфике на территории. Но там, в папочке, было лишь две странички, в которых было мало интересного. Но, во всяком случае, я поняла, откуда у Элги этот акцент и языковые нелепости в ее речах. И, конечно, немецкая пунктуальность и почти армейская выучка в смысле исполнительности и дисциплины. В семидесятых годах способную латышскую девочку из хутора близ курляндского города Вентспилса (бывшая Виндава) отправили по обмену в художественную школу к тевтонам, в тогда еще народно-демократический Дрезден. Таг что немецкий она знала в совершенстве. С художеством у Элги что-то не заладилось, тем более что она занималась керамикой, а для этого просто мастерской мало, нужны муфельные и обжиговые печи и тому подобное. Туманская нашла ее и приблизила к себе, сделав чем-то вроде полусекретаря-полуподруги, уже когда Союз посыпался и Элга застряла в Москве, где занималась идиотским делом: дрессировала и формировала дубоватых жен и подруг "новых русских", превращая их, хотя бы внешне, в цивилизованных леди.
|