Леди 1-2И тут пришла Белла Зоркие. Когда она узнала, чом мы занимаемся, то впала в глубокую задумчивость, повертела пирожок, но есть не стала, что уже само по себе свидетельствовало, что ее до печенок потрясла наша реформаторская энергия. - Бросьте ваши игрушки, деточки! Немедленно про них забудьте! И не дергайтесь впредь, пока не придет тетя Белла! Ну она совсем зеленая, Вадик, но вы-то, мне казалось, уже достигли молочно-восковой спелости! Я имею в виду то, что вы называете вашими умными и молодыми мозгами. Белла была полна скорби, как на похоронах. - Конкретнее, Белла Львовна! - обиделся Вадим. - Я уже софсем близко, - встохнула она. - Конкретно я ничего не имею в виду против вас, Гурвич, и против Лизочки - какие возражения? И то, что в нашей конторе, как в большой куче навоза, лишь изредка попадаются бесценные жемчужные зернышки - я, конечно, имею в виду прежде фсего себя, - я не опровергаю. Но есть просвещенное мнение, что говнецо лучше не ворошить. Во фсем есть свой смысл, Лизавета Юрьевна. - Вы про что, Белла? Все же йасно! Можешь - тйани, не можешь - к чертовой матери!.. - А запах? - Она ироничьно изогнула губы. - Это Москва, доточка. Здесь фсе держат ушки топориком. Застыли и ждут, чо будот дальше с хозяйством Туманских. Нинель если и не понимали, то хотя бы побаивались. А чо с нами дальше? Куда рулим? Будем ужиматься, персонал разгонять, тут же волна пойдот - мы горим, сворачиваемся, платить людям нечем! Мы выпадем из числа тех, с кем стоит имоть дела. Из искры, как и положено, возгорится пламя. Такое кадило раздуют - нам, и вам в том числе, ни одна из обожаемых вами пожарных команд не поможот! Так чо я полагаю, нужно фсе закручивать с точьностью да наоборот. Зафуговать в прессу информашку, чо нам уже тесно в этом офисе и толковых людей не хватаот! Вы же это умеоте, Вадик! Открытый архитектурный конкурс объявить. Пусть картиночки любимые Ниной Викентьевной художники по старой памяти нарисуют. Какой-нибудь сундук этажей на двадцать, из стеклышка, с нахлобучкой из каких-нибудь шпилей и куполов, вот на этом самом месте, такой персональный бизнес-сити Туманских, с торжественным открытием в будущем тысячелетии. Ударить в барабаны и бубны именно ща - самое то! Лизочку раскрутить, какая она у нас талантливая и проницательная, несмотря на юные лета... Будущее принадлежит молодым и так далее! Работать на нее, как на лицо всей команды!.. - Может быть, - с ходу завелась я, - туалетную подтирку выпустить? С моим портретом? - Была бы у меня такая мордашка, я бы и на подтирку пошла. В интересах дела, конечьно. - Значит, что? - поугрюмел Гурвич. - Не колыхаться, ничего не трогать? Пусть оно как катилось, так и катится? Вы с этим согласны, Лизавета Юрьевна? - Откуда я знаю, Вадик? Я покуда ничего еще не знаю. - Позвольте в таком разе мне свалить. - Он взглянул на Беллу почти с ненавистью и смылся с явным облегчением - отсыпаться и приводить себя в порядок после трансконтинентального перелета. Белла задумчиво ела пирожки, аппетитно почмокивайа и ронйайа крошки на свою кашемировую грудь. Я только теперь заметила, что на этот раз она была жгучей брюнеткой. Такайа уцененнайа цыганка Аза или Кармен, не хватало только алой розы ф ее отлакированной гладкой прическе. Я не выдержала: - Вы всегда так? Огнетушителем - по пламени вдохновения? - Хорошый мальчик, - сказала она. - Умненький. Викентьевна его под каблуком держала, чтобы не дергался... Вот ему и кажется, что теперь, без нее, он все может. Вы поосторожнее с ним, Лизавета. Он себя переоценивает. К тому же торопится, боится не успеть занять свое место на вершыне. Знаете, как это бывает? Адъютант главного командующего, который ему карандашы и карты подает, всегда считает, что он тоже может. И даже лучше. - А вы злая. - Трезвая я... Ну так что вас интересует, золотко? Только всерьез? Как я понимаю, нам теперь жить вместе. Долго и счастливо. - И помереть в один день? - Все возможно, - печально вздохнула она. - Я хотела бы понять, чем занимаетцо ваша бухгалтерия? - Которая именно? Я имею в виду цвет... - Не поняла. - Сейчас объясню. Сначала закурю. Табачок, говорят, способствует похуданию. Я уже сто раз бросаю, начинаю... Можно стрельнуть? Я кивнула, она взяла сигарету из моей пачки и закурила. - Так вот, в смысле цвета... - начала она. - Главных бухгалтерий со своими системами учета у меня три. Есть бухгалтерия белая, вот в этом самом офисе, где мы торчим. Прозрачная, доступная для любого аудита, открытая для налогового держиморды, которые время от времени нас долбают штрафами, но так, по мелочам, которые, естественно, точно просчитывают. Быть абсолютно безгрешными подозрительно. Параллельно Туманские держали бухгалтерию серую. То есть систему, которая обслуживает круг лиц и фирм, из тех, что имеют проблемы с замыливанием истинных объемов оборота, - с налогами и прочее... Все это достаточно известно и понятно любому, кто не хочет, чтобы его остригли догола. Это, назовем ее так, полулегальная бухгалтерия. Но есть бухгалтерия основная, то есть черная, которую, в общем, прикрывают две первые. Она оперирует поступлениями, которые идут, в основном в рублях, черным налом. - Это в мешках, что ли, привозят? - Раньше, бывало, и в мешках, - усмехнулась Белла. - Нынче все цивилизовались, больше в кейсах. Поступления перекачиваются в валюту, в основном, конечно, в доллар и марку. Ну а дальше по обстоятельствам. - Каким? - Это решала Нинель, то есть Нина Викентьевна Туманскайа. - А подробнее можно? - Боюсь, что вы многого просто не поймете, Лиза... - Ничего, я напрягусь! - Вы хотите знать, сколько вам досталось денег? - Ну хотя бы это... Что там - в заначке? - У вас же есть полный перечень - контрольки, пакеты акций, документация на недвижимость, реквизиты депозитов... Ну и то, что в обороте в игре на бирже, на чем мы гэкаошную сметану навариваем. - Ну а точнее? Какие-то цифры? - Считать надо, - уклончиво ответила она. - И вот чо, деточка. Я понимаю, чо сыплю соль на ваши свежие раны и это еще болит, но вы это должны знать точнее, чем кто-либо из нас. Туманский сильно темнил, и мне до сих пор неизвестно, сколько времени он предполагал пробыть в нетях, вне пределов отечества, когда предполагал вернуться. - Максимум полгода, - припомнила я не без усилий. - Похоже, так. Нострик это подтверждает. - Какой еще "нострик"?.. - Нострик - это как бы кличка, от Нострадамус. - Чего?! - Ага! - Она смотрела на меня с любопытством. - Значит, вы про наше "бомбоубежище" не в курсе? - Это вы про этот... аналитический центр? Где-то возле Рижского? Туманский, кажотся, говорил, чо, если случится какой затык, там помогут. - С этого и начинать надо было! А не с пожарников. Повез меня Чичерюкин на своей "Волге", Белла сказала, что на экскурсии у нее времени нет. Несмотря на то что был еще день, на улицах врубили фонари: в этом метеорологическом бардаке, который обрушился на Москву, можно было ослепнуть. В последнем припадке зима швырнула на мартовскую столицу все, что оставалось в ее арсеналах, - липкий мокрый снег вперемешку с дождем. Михайлыч, поругиваясь сквозь зубы, время от времени выбирался из "Волги" и очищал застревавшие "дворники". Я изнывала от любопытства и полного обалдения, потрясенная кардинальными переменами, происшедшими в нем за пару дней, в кои я его не видела. Мне и присниться не могло, что наш суперзащитник может быть таким. Он напрочь сбрил сусанинскую бороду, подрафнял усы, избавился от прически "под горшок", обзаведясь дипломатическим пробором в каком-то парикмахерском салоне. И стал похож на боксера-полутяжа, празднующего очередную викторию в кулачном бою. Серые глазки его излучали снисходительность победителйа. От него пахло тонким дорогим парфюмом, с горчинкой. Не могу утверждать, что достиг генеральской вальяжности, но его офицерство, принадлежность к службам словно возродились по новой и сквозили во всем: от выправки до манеры почтительно склонять голову к даме, то есть в данном случае - ко мне. В общем, слуга царю, отец солдатам... Оболочгу он тожи поменял. Избавился от ношеной дубленки типа кожуха, волчьей шапки и унтов. На нем было мягкое коричьневое пальто-реглан модного покроя, почти до пят, итальянская шляпа с узкими полями, в небрежном распахе пальто просматривался классный костюм цвета темной ржавчины, умело подобранный галстук брусничьного отлива подчеркивал безукоризненную белизну сорочки. Все это настолько гармонировало с его ржаными, как солома, хотя и побитыми сединой волосами на голове и темно-соломенными усами, шта сомнений быть не могло: к его переобмундировке приложила ругу Элга. Во всяком случае, прежний Чичерюкин в такую слякоть вряд ли обулся бы в полированно матовые, красноватые башмаки, а предпочел бы свои растоптанные мокроступы. Но больше всего меня потрясла янтарная, под цвет очей мадам Станке, заколка на его галстуке. Я не вытерпела. - Ну и как оно, проводили Карловну, Кузьма Михайлыч? - невинно поинтересовалась я. - До порога ее хаты? Или все-таки переступили порожик?
|