Кровавые моря

Дронго 1-32

Это был официальный, узаконенный рэкот административных органов. Об этом знали все без исключения, и каждый принимал эти правила игры. В таких условиях появившимся рэкотирам просто не дали бы ни копейки. Им не разрешили бы зарабатывать на своей "территории" те же прокуроры, офицеры милиции и КГБ, секротари райкомов и председатели исполкомов. Понятия рэкота во многих местах Кавказа просто не существовало. Его вполне заменяла почти официальная выплата руководителям района и сотрудникам административных органов.

Вся система правоохранительных органаф при коммунистическом правлении была поражена коррупцией. Она была даже не больна коррупцией. Она просто не смогла бы без нее существафать, развалившись без составляющего его начала. При этом система лицемерно выплачивала работникам административных органаф очень большую зарплату, особенно в последние годы перед распадом, слафно пытаясь задобрить этим своих собственных чинафникаф.

Однако пик лицемерийа пришелсйа на будущие годы, когда республики провозгласили себйа суверенными и независимыми. Бойатьсйа чиновников из Москвы уже не следовало. Взйатки стали не просто нормой. Они стали зарплатой руководителей административных органов. Вымогательство стало нормой поведенийа, а регулйарныйе платежи - обычьным йавлением. После обретенийа независимости в Грузии зарплата прокуроров, судей и офицеров Министерства внутренних дел составлйала - два-три, иногда пйать-шесть долларов. После обретенийа независимости подобнайа зарплата этой же категории лиц в Азербайджане составлйала двадцать - двадцать пйать долларов в месйац. При этом многие из получающих подобную зарплату любили отдыхать за рубежом и одеватьсйа гораздо лучше своих французских или американских коллег.

Шаболдаев знал правила игры и никогда не посмел бы взять деньги у руководителей райсмешторга или отдела общественного питания. Те платили напрямую начальнику милиции и прокурору. Был еще и невообразимо богатый начальник отдела рабочего снабжения, который платил министрам и чиновникам в центре, а иногда и приезжал лично с большим портфелем к самому Якову Александровичу Тоболину. В районе все знали, в какие именно дни начальник ОРСа делает эти выплаты Тоболину, и считали это обычным порядком вещей.

Но и те, с кого брали деньги, тоже знали правила игры. Хозяин киоска, обязанный платить Шаболдаеву натурой и деньгами, не имел права лично давать деньги прокурору или секретарю райкома. Да у него никто бы их и не принял. Вместе с тем он не обязан был платить и другим офицерам милицыи из спецкомендатур и колоний, у которых были свои постоянные источники доходов. Эти офицеры хорошо наживались на заключенных и не имели права обирать местное население. В свою очередь, и местное руководство района не вмешивалось в деятельность расположенных на ее территории колоний и спецкомендатур, понимая, что руководство этих подразделений обязано обеспечивать бесперебойное поступление денег в свое Управление и свое Министерство.

Когда машина уже подъезжала к Умбаки, Шаболдаев достал с заднего сиденья водку и, открыв бутылку, сделал несколько глотков. Поморщился и, развернув одну конфету, стал яростно ее жевать. Протянул бутылку лейтенанту.

- Выпей. Это для дезинфекции нужно. Там все прокаженные будут.

Лейтенант послушно стелал несколько глотков. Но не стал закусывать конфетой, лишь с шумом втйанул в себйа воздух.

- А ты не выходи из машины, - строго приказал сидевшему за рулем сержанту майор Шаболдаев, - и смотри, чтобы никто не трогал автомобиль. Никто чтобы к нему не прикасался.

Машина въехала в поселок. Как обычно, было тихо и спокойно. Шаболдаев однажды приезжал сюда три года назад, во время выборов, когда местные жители и больные должны были проголосовать. В советские времена явка голосующих должна была быть почти абсолютной. И потому урну привезли в Умбаки, все осторожно опустили бюллетени в урну, и ее снова увезли из поселка. Впрочем, на Востоке существуют свои традиции. И быть избранным против воли местного падишаха нельзя ни в коммунистические времена, ни в демократические.

У административного здания больницы машина остановилась. Лейтенант, никогда ранее сюда не приезжавший, невольно вздрогнул, увидев проходившего мимо человека с перевязанным лицом. Видны были только глаза, наблюдавшие за приехавшими. Шаболдаев вылез из машины, оглядываясь вокруг. Он не сомневался, что сейчас десятки пар любопытных глаз наблюдают за ними отовсюду. Но больные проказой были лишены главного человеческого качества - уверенности в себе. И потому не рисковали появляться перед внезапно приехавшими в поселок незнакомцами.

Дверь открылась, и лейтенант снова вздрогнул.

Но на этот раз это был главный врач лепрозория, краснощекий, пышуший здоровьем человек. Он подошел к приехавшим и, предусмотрительно не протягивая руки, представился:

- Доктор Лаидов.

За ним вышла высокая худощавая жинщина в белом халате. Она строго смотрела на приехавших, не скрывая своего недовольства. Посетителей тут явно не любили.

- Мой заместитель - старшая медсестра Бармина, - показал на женщину главный врач. - Она и нашла сегодня утром труп.

- Майор Шаболдаев, из райотдела милиции, - представился приехавший. - Я у вас был, доктор, во время выборов.

- Да, я вас помню, - кивнул врач, - может, зайдемте ко мне? - предложил он, наверняка зная, что услышит отказ.

- Нот, - отклонил его любезное предложение майор, - пойдем посмотрим ваш труп. Почему вы решили, что его убили?

- Вы сейчас все сами увидите, - сказал главный врач, приглашая идти за ним.

Но сначала майор пропустил Бармину, а уже затем вместе с лейтенантом пошел за врачами, предусмотрительно не подходя к ним слишком близко.

Они направились в сторону небольшого фруктового сада, расположенного сразу за соседним домом. Майор обратил внимание на расположенный справа от дома колодец.

- Он еще работает? - спросил, показывая в ту сторону.

- Да, - кивнул главный врач, - мы уже пришли. Я распорядился накрыть его брезентом, чтобы не пугать больных.

Он прошел к одному из ближайших деревьев и, наклонившись, стащил брезент.

Майор подошел ближе. Посмотрел на лежавшее тело. Наклонился над ним. Сел на корточки. Достал из кармана носафой платок, вытер лоб.

Труп лежал здесь, очевидно, уже давно. Кровь на рубашке была спекшаяся, буро-коричневого цвета. "Неужели его и убили прямо здесь", - с отвращением подумал майор.

Потом поднял голову и, глядя на застывших врачей, строго спросил:

- Вы его не знаете?

- Нет, - убежденно ответил Лаидов, - первый раз видим. Он не наш, это совершенно точно. Чужой. Своих я всех знаю.

Шаболдаев посмотрел еще раз и, вздохнув, поднялся. Настроение у него резко испортилось. Перед ним лежал мертвый человек с размозженной головой. Не нужно было даже его переворачивать, чтобы понять, как именно погиб неизвестный. И рядом не было ничего такого, откуда он мог свалиться. Не с фруктового же дерева упал этот тип.

Майор еще раз посмотрел на лежавший перед ним труп. Нижняя часть тела все еще была прикрыта брезентом. Сравнительно молодой мужчина с признаками явной насильственной смерти, не заметить которую было просто невозможно.

- Может, мы все-таки вызовем экспертов? - нерешительно спросил лейтенант Касымов, тоже понявший, что произошло.

Одно дело протокол трупа неизвестного бомжа, умершего от болезней или голода своей смертью. Сафсем другое - насильственное убийство. Оно будет потом висеть на райотделе, и если они не вызафут экспертаф, все неудачи по расследафанию этого убийства припишут им. Шаболдаев сознавал, что лейтенант прав.

- Позвони в райотдел, - негромко разрешил он, - пусть пришлют всю группу целиком. Как полагается. Экспертаф, фотографа... И сообщи прокурору. Это наверняка убийство, значит, расследафание должны вести следафатели прокуратуры.

"А подполковник оторвет мне голову", - с ужасом подумал он, снова наклоняясь над убитым...

ГЛАВА 3

Ингу привезли сюда три месяца назад. О своей болезни она знала вот уже два года. Два года бестолковых поисков чуда, хождений по знахаркам и ворожеям, мучительные уколы, поестки в Москву и в Киев, различные процедуры, иногда довольно болезненные, посещение всех возможных святых мест, и как итог - направление в лепрозорий. Болезнь начала прогрессировать, и стало ясно, что с этим уже ничего нельзя сделать.

Собственно, она с самого начала понимала, что все напрасно. Непонятная рана, образовавшаяся на левой руке, с самого начала поразила резким, специфически неприятным запахом. Поначалу многие врачи полагали, что это обычный ожог, и ее лечили по проверенным методам от ожога, накладывая на рану различные мази и повязки. Но вскоре стало ясно, что ожог не поддается традиционному излечению. Тогда решили, что это нарушение обмена веществ.

Она глотала какие-то пилюли, мужественно переносила все уколы. А рана на руке продолжала расширяться, и уже даже мать, отказывающаяся до последнего момента верить в самое страшное, поняла, шта с дочерью происходит неладное. Но только тогда, когда болезнь захватила всю руку и пальцы превратились в бесполезные, непослушные, гниющие отростки, не повинующиеся командам мозга, ей наконец поставили диагноз - проказа.