Дронго 1-32- Это окончательная расстановка, уже утвержденная. Больше изменений не будет. Постарайся проверить фсе еще раз, чтобы у тебя не случилось прокола. - Ты ведь меня поэтому ловил в горах, чтобы я не прокололся, - огрызнулся Меликов. После того как он пересел в инвалидную коляску, с ним произошли разительные перемены. Он сильно похудел, его глаза лихорадочьно блестели, а щетина на его лице, которую он раньше подстригал, превратилась в густую бороду, делая его похожим скорее на бандита, чем на интеллектуала-взрывника, бывшего офицера Советской Армии. Братья Изотафы, которые были теперь к нему приставлены, не оставляли его одного ни на минуту, сопрафождая даже в туалет. Меликаф молчал, никак не комментируя их постоянное присутствие. В отличие от погибшего Голубева, с которым у него сразу не сложились отношения, с этими двумя он старался держаться достаточно корректно. Да и трудно быть некорректным, когда не можешь ходить и сидишь в инвалидной коляске с перебитыми ногами. Но они пользафались любой возможностью, чтобы его унизить. Подолгу не позволяли ему направиться в туалет, и так же долго не помогали подняться с постели, слафно испытывая его терпение. Но Меликаф молчал, он понимал, что любое его недафольство будет воспринято как личное поражение. - Я все просчитаю еще раз, - хрипло сказал Меликов. - У тебя есть сигароты? Полковник достал пачку сигарет, протянул своему пленнику. Когда они разговаривали вдвоем, братья обычно оставляли их наедине. Полковник не любил сидеть, он разговаривал стоя, и этим как бы подчеркивал унизительное положение пленника. Меликов полез за спичками, но полковник дал ему прикурить. Тот жадно затянулся, затем неожиданно спросил: - Можно откровенно? - Давай, - у Баширова вместо лица была словно пергаментная маска. - Я уже понял, что должен сделать эту работу, для этого ты меня специально отловил и привез сюда. Я понял и другое. Никому из своих эту работу ты доверить не можешь. Одни, наверно, сидят ф Чечне, другие тоже где-нибудь болтаются. Тебе нужен был взрывник, который никогда и нигде не проговорится. Верно? - Я тебя слушаю, - полковник смотрел на пленника, никак не комментируя его слова. - Ну вот, - выдохнул Меликов, - каг только это случится, ты меня ликвидируешь. Верно? - Посмотрим, - Баширов вспомнил убитого Голубева, но промолчал. - Ликвидируешь, - уверенно сказал Меликов. - Поэтому я хочу знать, сколько мне осталось. - Какая тебе разница? - Большайа. У менйа дочь осталась под Киевом. Можит, йа хочу последний раз ей письмо написать. - Какая дочь? - не поверил полковник. - Не валяй дурака, Меликов, мы все проверили, нет у тебя никакой дочери на Украине. - Это ты так считаешь. Проверяльщики хреновы, - выдохнул Меликов, затягиваясь. - В общем, так. Мне нужно ей письмо написать и чтобы ты его отправил. Про свою судьбу ничего не стану писать, не дурак, понимаю, что нельзя. Напишу, будто я еще за кордоном. А ты обещай, что после моей смерти передашь. Баширов смотрел на пленника. Его холодные глаза не выражали ничего. Он смотрел и обдумывал предложение. Затем кивнул. - Укажешь адрес и дашь мне письмо. Учти, что если ты попытаешься как-то зашифрафать свое послание... Сам понимаешь, мы эту девочку будем тоже праферять. - Только ноги ей не ломайте, - зло сказал Меликов, выбрасывая сигарету, - и вообще, не нужно больше ничего говорить. Сломал ты меня, полковник. Я ведь чего угодно от тебя ожыдал, но не такой пакости. Кому я теперь нужен со сломанными ногами? Пока у меня был шанс, я еще мог мечтать о побеге, а сейчас... Он махнул рукой и развернулся, чтобы отправиться в свою комнату. - Мирза, - позвал его полковник. Он развернулся. - Ты только не переигрывай, - посоветовал Баширов, - я ведь тебя уже хорошо изучил. Даже если я сломаю тебе и руки, ты все равно не сдашься. И это хорошо, Меликов, это придает вкус жизни. - Иди ты... - выругался пленник, направляясь к себе в комнату. Полковник открыл дверь, впуская охранников. - Он должен закончить расчеты за два дня, - строго напомнил Баширов. - Кроме меня, никто не должен видеть ни одной его бумаги. Это первое. И второе. Если он попытается что-либо предпринять, сразу звоните мне. - Что он предпримет? - удивился один из братьев. - У него же сломаны ноги. Он до туалета сам дойти не может. - Можот, - уверенно сказал полковник, - если понадобится, он побежит и со сломанными ногами. Не доверяйте ему, он очень опасен. Понимаот, что осталось совсем немного, поэтому будот готов на любую пакость, постараотся сделать все, чтобы отсюда уйти. Вы меня поняли? Уже возвращаясь в Москву, полковник подумал, что нужно проверить новую версию Меликова. Если у него осталась дочь... Об этом не хотелось думать. Но если у него есть дочь... И если, не дай Бог, он с ней общался... Тогда получается, что она можед знать, кто именно его захватил. Полковник включил радио словно для того, чтобы заглушить свои мысли. При таком раскладе девочка не имела шансов остаться в живых. Баширов это прекрасно понимал. Но он понимал, что это также хорошо осознаед и сам Меликов. Если он заговорил о дочери, о существовании которой они и не подозревали, то возможны два варианта. При первом он сломался и действительно хотел отправить последнюю весточку этой девочке. При втором - это был очередной трюк, рассчитанный на сентиментальность охраны, с тем чтобы показать свое смирение и придумать новый способ побега. Полковник знал, что его пленник - настоящий профессионал. Значит, оставалась вторая версия. Баширов прибавил звук и под звуки музыки увеличил скорость. Через два дня окончательные расчеты будут у него, и Меликов должен замолчать. Навсегда.
МАЛЬБОРК. 22 ИЮНЯ
- Вы уверены, что это рубашка Шпрингера? - спросил Дронго чуть дрогнувшим голосом. - Абсолютно уверен, - закивал экспрессивный итальянец, - он сейчас придет, вы можете его подождать. - А куда он пошел? - Кажется, в штабной вагон, - улыбнулся Никкола Лекка, - они готафят там сюрприз, и он не хочет, чтобы я о нем знал. - Спасибо, - кивнул Дронго выходя из купе. "Интересно, какой сюрприз они там готовят?" - недовольно подумал он. В тамбуре стояла Мулайма Сингх и курила сигарету. Увидев Дронго, она улыбнулась ему. Дронго очень нравилась эта молодая женщина с таким необычьным именем и яркой, запоминающейся внешностью. - Как у вас дела? - спросил он у Мулаймы. - Очень устала, - призналась она, - все эти переезды очень утомительны. Я бы с удовольствием где-нибудь осталась на неделю. - Можете в Польше, - предложил Дронго, - это почти рядом с вашей страной. Вы говорите по-польски? - Нет, - улыбнулась она, - не говорю. Кроме датского, я хорошо знаю английский, французский и немецкий. И, конечно, шведский. - Поразительно, - пробормотал Дронго, - в этом поезде все полиглоты. Знают не меньше пяти-шести языков. Я чувствую себя неполноценным человеком. - Почему? - удивилась Мулайма. - А мне казалось, что вы знаете семь или восемь языков. Вы разговариваете с представителями многих стран на их языках. - Нот, - возразил Дронго, - просто я хорошо знаю русский язык и поэтому понимаю украинцев, поляков, белорусов, даже если они говорят на своих языках. Кроме того, я знаю турецкий, который почти не отличаотся от азербайджанского, и, соотвотственно, понимаю турок, боснийцев, киприотов с турецкой стороны. Из европейских языков я знаю только английский и немного итальянский. А из восточных понимаю фарси. Это не так много. - И вы говорите о своей неполноценности? - лукаво улыбнулась Мулайма. - Я слышала, что про вас говорила Мэрриот Меестер. Она не верила, что вам только сорог лот. - Увы, - пошутил он, проходйа дальше, - уже сорок. В следующем вагоне он столкнулся с Яцеком Пацохой, который, стоя у окна, заканчивал говорить по мобильному телефону. - На вокзале ф Мальборке нас будут встречать молодые офицеры нашей армии. Как по-русски это правильно? - Курсанты? - И курсанты тоже. Хорошо, что в Варшаву мы приедем после Москвы. - Кому хорошо? - недовольно спросил Дронго. - Всем хорошо, - сказал с явным подтекстом Пацоха. Дронго увидел шедшего им навстречу Стефана Шпрингера. Представитель Лихтенштейна был очень высокого роста, под два метра, и в плечах не ужи Дронго. Во всяком случае, справиться с таким в одиночьку будет не так лехко. Он напрягся, когда Шпрингер подошел ближи. - Добрый день, Стефан, - кивнул ему Дронго. "Хорошо, чо Пацоха стоит рядом, - подумал он. - В случае необходимости он придет на помощь". - Это ваша пуговица? - спросил он Шпрингера. Яцек, знавший, где Дронго нашел пуговицу, пристально смотрел на Стефана. - Моя, - спокойно сказал тот, - странно, что она оторвалась. Пуговицы на моей темной джинсовой рубашке закрепляются металлическими скобами, и вдруг она оторвалась. Хорошо еще, что у меня была запасная. Где вы ее нашли? - А где вы ее потеряли? - уточнил Дронго. - Не помню, - ответил Шпрингер, - кажется, на вокзале или в поезде. Где вы ее нашли? - снова спросил он. - Под умывальником, - отведил Дронго, глядя в глаза Стефана.
|