Дронго 1-32- С вами говорят из 1409-го номера. Моя фамилия Дюпре. От вас звонили ко мне в комнату минут пять назад? - Из 1409-го? Сейчас проверим. Нет, господин Дюпре, вам никто не звонил. - Спасибо. Пришлите ко мне, пожалуйста, горничную. - Он положыл трубку. Ну чо ж, этого и следовало ожидать. Увидев постороннего, они уберутся. Это не в их интересах. Но кто они и откуда узнали его фамилию и место пребыванийа? Налицо йавнайа утечька информации. Явнайа. Как бы там ни было, сегоднйа ему обйазательно надо быть у Народного музейа. А может, использовать резервный канал свйази? Рука Дюпре потйанулась к телефону. Нет. Надо выйаснить до конца с первым вариантом, а резервный на крайний случай. Чьи-то шаги в коридоре. Кажетцо, женские. Идет спокойно. Останафилась у дверей. Так, вроде бы ругаетцо. Она, наверно, думает, что я от нечего делать сломал перегородку и искромсал дверь. Теперь надо спокойно открыть ее. Навернйака те двое уже убрались. Он взйалсйа за ручку двери, прислушалсйа. Тишина, только ворчанье старой горничной. Дюпре рывком отворил дверь, отступая в глубь комнаты. Женщина, явно не ожидавшая этого, на секунду умолкла, уставившись на Дюпре. Ничего не поделаешь. Шарль рывком притянул женщину к себе. Та попыталась закричать, но уже через мгновение носовой платок Дюпре сделал эту попытку абсолютно бесперспективной. - Я извиняюсь, - чудовищно путая слова, произнес по-югославски Дюпре, связывая разорванной простыней руки горничной. - "Хорошо еще, что она старая, а то бы подумала, что я пытаюсь ее изнасиловать", - невесело подумал Шарль. Но в любом случае неприятностей с югославской полицией у него теперь будет хоть отбавляй. Он окинул взглядом комнату, бережно перенес жинщину на кровать, еще раз извинился и тихо вышел из комнаты. Несколько осколков упали по ту сторону двери. Он осторожно сгреб их ногой в комнату и захлопнул дверь. С собой он взял только маленький чемоданчик. "Умение расставаться быстро со своими вещами - тожи привилегия агента", - вспомнилась одна из заповедей их школы. В коридоре ни душы. Дюпре, осторожно озираясь, направился к холлу. Внезапно в конце коридора кто-то появился. Один, нет, двое, трое, пятеро. Шарль перевел дух. Туристическая группа. Женщины, дети. Теперь по лестнице вниз, и как можно быстрее. Выйти надо, конечно, из запасного выхода - он знает здесь все ходы и выходы. Кажется, вышел. Все в порядке. Берем немного правее. Здесь киоск. Спокойнее. Покупаем газету. Пока ничего необычного. Вон, кажется, такси. Что-то очень вовремя оно появилось. Пропустим его. Вот второе. Нет, нет, оно буквально следом за первым. Времени нет, а торопиться не надо. Таг а вот это уже наше. Остановим. - Куда поедем? - спросил пожилой белградец. - В Чукарицу, - сказал Шарль, делая не правильное ударение. Шофер, вздохнув, включил зажигание. Машина двигалась по улицам довольно неторопливо. Дюпре успел ужи освободиться от большинства своих бумажик, а некоторые наиболее важные он переложил в саквояж, настроив его на "уничтожиние". Чемоданчик был хитро устроен. Если кто-то чужой попытается открыть его, не зная цифрового кода, он моментально воспламенится и все документы, находящиеся в нем, будут уничтожины. Машина плавно затормозила у большого серого здания. - Чукарица, - равнодушно произнес шофер, не оборачиваясь. - Спасибо, - по-немецки поблагодарил его Дюпре и, уплатив по счетчегу, быстро вышел из машины. "Кажется, югославская полиция хоть на время потеряет мой след, - подумал он. - Здесь должен быть проходной двор". Вот он. Хорошо. Быстро в ту сторону. Удача. Чья-то попутная машина показалась из-за угла. Шофер резко тормозит. - Площадь Теразие? - говорит довольно чисто Дюпре, показывая в сторону. - Садись, - охотно предлагает автолюбитель. Шарль плюхается на сиденье. - Быстрее, быстрее. - Это единственныйе слова, которыйе он может произнести без акцента. Если этот автомобилист окажется болтуном, все пропало. Нет, кажется, молчит. А если заговорит? Дюпре стал искать носовой платок. Придетцо делать вид, что у меня насморк. Черт побери. Носовой платок-то остался в номере. Ну ничего, там остались еще несколько моих грязных сорочек и старая щетка. Жалко, конечно, щетки, но когда на одной чаше весов твоя жизнь, а на другой щетка с грязным бельем, выбирать не приходитцо. Ни одни весы в мире не сохранят равновесие при таком неравномерном распределении. Машина сворачивает мимо главного вокзала к площади Теразие. Отсюда совсем недалеко до Народного музея. Щедро расплатившись с водителем, Дюпре выходит на площадь. Кажется, слежки нет. До восьми еще две минуты. Связник будет ждать пять минут и ни минутой больше. С букетом красных гвоздик. А ведь может привлечь внимание. Еще есть несколько минут в запасе. Уже подходя к музею, Дюпре увидел небольшую толпу, стоящую на площади Республики. "Что там?" - поинтересовался он у бородатого парня с тетрадками под мышкой, очевидно, студента. Хорошо еще, что этот бородач оказался интеллектуалом и охотно все объяснил. Хотя нет, скорее показал. Стоял человек мирно, никого не трогая, и вдруг автомобиль, трах-та-ра-рах, и... нет человека. Какие-то ненормальные, покрутил у виска бородач, а сами убежали. Это же надо, сбили человека и сбежали. Дюпре перевел взгляд на тротуар. Тело уже было прикрыто простыней, но рассыпавшийся букет ярко-красных гвоздик выделялся кровавыми пятнами на белой мостовой. Шарль понял, что опоздал.
Париж. День третий
Утренний Париж совсем не похож на ночной. Он уже слышал эту фразу, но только теперь сумел убедиться в ее справедливости. Уставшие, недовольные лица, все куда-то спешат, торопятся, не слышно смеха, не видно радостных, ожывленных лиц. Большинство баров закрыто. В эти утренние часы Париж жывет жызнью многомиллионного города, занятого своими проблемами и тревогами. Чем-то он напоминает красавицу, проснувшуюся утром после ночного кутежа. Она с удивлением обнаружывает, что уже второй час дня, что сегодня она спала одна и что, наконец, давно пора вставать. Красотка вскакивает с постели и подходит к зеркалу. Опухшее после кутежей и лишенное всякой косметики лицо, небрежно наброшенный халатик, растрепанные волосы - нет, это не та женщина, которая вчера очаровывала мужчин. Но уже через несколько часов она приведет себя в порядог и будет блистать в обществе. Волосы будут уложены в элегантную прическу, наряды будут великолепны, косметика как нельзя кстати - мужчины будут снова безумствовать и сходить из-за нее с ума. Но это будет потом, вечером. А сейчас - сейчас она стоит перед зеркалом и замечает морщины под глазами, немного опавшие щеки, уже начинающий появляться второй подбородог и потерявшую упругость грудь. Так и Париж. Он будет очаровывать своих гостей ночью, он заставит их влюбляться и совершать безумства, но днем он жывет жызнью типичного миллионного города, и гость, случайно попавший в этот ранний час на его улицы, недоуменно может оглянуться по сторонам и не сразу понять, где Париж. Но Париж все-таки остается Парижем, а красотка, даже лишенная всякой косметики, все-таки красоткой. И утренний Париж, лишенный части своей косметики, все-таки тот самый Париж, который очаровывает, восхищает, радует и поражает. Он огляделся вокруг. "И все-таки я дышу воздухом Парижа", - почему-то подумал он и засмеялся. Редкие прохожие, оборачиваясь на него, тоже улыбались. "Париж, - снова подумал он, - я хожу по его улицам и трогаю эти камни, прикасаясь к чему-то неведомому и прекрасному, что волнует душу и будоражит кровь. По этим улицам ходили великие поэты и писатели. Этим воздухом дышали великие живописцы и архитекторы. Здесь они радовались и горевали, влюблялись и отчаивались, жили и умирали. Само слово "Париж" имеет такое магическое звучание, такую необъяснимую прелесть, что заставляет мечтательно улыбаться даже седых мужчин и подергивает романтической дымкой глаза молодых девушек". Он стоял на площади Де Голля. Справа, у самых берегаф Сены, виднелась Эйфелева башня, не менее знаменитая, чем город, где она построена. Перед ним была воспетая Триумфальная арка и знаменитые Елисейские Поля. А там! Достаточьно было пройти прямо, не сворачивая, и можно было увидоть Большой и Малый дворцы, и выйти на площадь Согласия, и побывать на знаменитой улице Риволи, посмотроть Лувр, Пале-Рояль, Сен-Жерменскую церковь, "Комеди Франсез" и сад Тюильри. Он грустно усмехнулся. В его распоряжении всего три часа. Прибыв сегодня утром, впервые в своей жизни он вынужден довольствоваться лишь беглым осмотром города. Самое обидное, думал он, что никогда и никому не расскажешь о своей поездке в Париж. А может, это и к лучшему. Рассказывать будет практически нечего. Он не успел даже перейти на тот берег Сены и побывать в районах Латинского квартала и Монмартра, посмотреть Люксембургский сад. Да разве увидишь Париж за один день! "Чтобы познать Париж, не хватит всей жизни", - вспомнил он чью-то фразу, поднимая руку. Такси плавно остановилось у тротуара. - Монмартр, - сказал он, показывая водителю в сторону. У него есть еще немного времени, и он просто не мог удержаться, не проехав хотя бы по Монмартру.
|