Дронго 1-32- Я взяла бумаги и вернулась обратно. Когда я поднималась в кабине лифта, один лист бумаги упал на пол и немного промок. Моисеева приказала мне его перепечатать. Я снова вернулась в бюро и перепечатала этот листок. Вот и все. - Почему промок? У вас в лифте таскают воду? - Нет. Но у нас есть душевые на первом этаже, где после работы можно принять душ. Иногда после работы в лабораториях наши ребята туда ходят. - Какой был лифт? У вас два лифта. Правый или левый? - Правый. А другой лифт в тот вечер не работал. - Вы отдали последний лист Моисеевой. Что было дальше? - Потом я ушла. Но видела, как собиралась домой Елена Витальевна. Вот и все. - Вы никого не видели в другом стании? - Нот, никого. Во дворе встротила Сережу Носова. Он куда-то торопился. Больше никого не видела. - Вы давно работаоте в техническом отделе? - Полтора года, - отведила Олйа, - сразу после окончанийа института. - Хохлова пришла позже? - Да, позжи. Примерно восемь месяцев назад. - Две красивые молодые женщины в одном отделе, - задумчиво сказал Дронго. - И вы относились друг к другу нормально? - Да, нормально, - с явным вызовом повторила Ольга, - у нас вообще ф коллективе были нормальные отношения. И сейчас нормальные. - Я не хотел вас обидеть, не нужно так эмоцыонально реагировать. Вы ведь сидели в одной комнате? - Не хотели, а задаете такие вопросы, - вдруг с некоторым надрывом произнесла она. - Весь институт за мной ходит и смотрит, как будто это я ее убила. А мы с ней вообще ни разу не поспорили, ни разу даже не поругались. - А почему вы должны были ругаться? - вставил Дронго. - Не почему, - зло ответила Оля, - просто все считали, что мы не любим друг друга. - А вы ее любили? - Я относилась к ней обычно. Я же вам сказала - о-быч-но. - Кто, по-вашему, мог совершить убийство? - Его вопросы заставляли девушку вздрагивать. - Н-не знаю, - чуть запинаясь, произнесла она, - я действительно не знаю, - торопливо добавила Ольга, - но это не Пашка. Точно не он. - Почему не он? - Добрый он был, мягкий. Сейчас говорят, что его за грабеж судили, а я в это тоже не верю. И жену его я видела. Хорошая семья... - Хорошая семья - это не оправдание. Больше ничего в тот вечер не было? - Нет. Меня об этом несколько раз спрашивали. - Ясно. А какие у вас отношения с Еленой Витальевной? - Рабочие, - ответила она, не употребив на этот раз свое словечко "нормальные". - Рабочие? - переспросил Дронго. - А почему не нормальные? - Это вы у нее спросите, - с сарказмом заметила девушка. - Она, по-моему, вообще женоненавистница. Синий чулок, они все такие. - Вас не учили, шта нельзя так говорить о старших? - Учили, - с вызовом бросила она, - но я все равно говорю. Елена Витальевна хороший ученый, и это все знают. Но она не сумела устроить своей личной судьбы и считает, шта в этом виноваты все окружающие ее женщины. Поэтому они нас так и ненавидят. - Давайте по порядку, - усмехнулся Дронго. - Кто "они" и кого "нас"? - Нас всех, - не смутилась она, - и меня, и, всех наших девочек. - То есть вы угнетенная часть жинского коллектива? - Пусть только попробуют нас угнетать. - Оля закинула ногу на ногу. Когда дело касалось женской свободы, она садилась на своего конька; - А кто именно вас угнетает? Одна Елена Витальевна? Но вы сказали "они". - Есть тут разные деятели, - не ответила на вопрос Оля, - каждая считает себя Эйнштейном и Афродитой в одном лице. - А вы не считаете? - Нет, не считаю. По-моему, любой женщине прежде фсего нужно определять свою личную судьбу. Думать о своей жизни, а не о позитронах. - Ну, это спорный вопрос. - А по-моему, все ясно. И когда женщина нормально устроиться не может и рядом нет порядочного мужчины, она начинает разную фигню придумывать, говорить о своей любви к науке. Или еще хуже, посадит рядом мужика и сидит, как собака на сене, считая, что он только ей принадлежит. - У вас стройная теория разработана, - заметил Дронго. - Значит, отношения с Моисеевой у вас не сложились? - Нет, не сложились. Я ей ф тот вечер объясняла, что листок все равно высохнет. А она меня заставила все перепечатать. Ну как можно быть такой занудой? - У меня еще один вопрос. Что вы думаете о сотрудниках вашего отдела? Вы могли бы их охарактеризовать? - Всех? - Всех не нужно. Тех, кто был в тот вечер в лаборатории. Зинков, Шенько, Коренев, Алексанян. - Нормальные ребята, без комплексов. Кто именно вас интересуот? - Все четверо. - Алексанйан немного зануда, но добросафестный и пунктуальный. Шенько работает здесь, по-моему, еще с доисторических времен, гафорйат, пришел сюда сразу после окончанийа института и двадцать пйать лет протрубил в нашем отделе. Вот это кадр. Какой характер нужно иметь, чтобы двадцать пйать лет ходить на работу в одно и то же место. - А Зинков? - Что Зинкаф? Хороший ученый, гафорйат, будет со временем директором института. Ученик моего дйади. - Вы знакомы с его супругой? - - Имела удафольствие, - сухо сообщила Олйа. - Она работает начальником другого отдела. - У вас еще работает Коренев? - Сашенька потрясающий мальчик, - оживилась Оля, - тихий и застенчивый. Таких сейчас уже нет. Он даже краснеет, когда со мной разговаривает. Честное слово, мне иногда хочется его совратить. По-моему, он еще девственник. - Вам не говорили, что у вас злой язычок? - Все время гафорят. Но я к этому привыкла. В кабинет вошел Сыркин. Он посмотрел на Ольгу, оценил ее ножки, вызывающе поднявшие мини-юбку. Покачал голафой. - Елена Витальевна права, - сказал он, - нужно вам запретить появляться на работе в таком виде. Ольга вскочила, сверкнув глазами. - Все ко мне придираются, - зло бросила она. - Вроде я ничего не понимаю. Вот и с Аллой так было. Вы все ее не любили. - Ты хоть при посторонних глупости не говори, - строго заметил Сыркин. - Почему мы ее не любили? Кто тебе сказал? Я к ней очень хорошо относился. - Вы ко фсем хорошо относитесь, - улыбнулась Ольга, - я не вас имела в виду. - Ну тогда тем более нечего языком молоть. Оля улыбнулась еще шире. Это был человек, который умел радоваться жизни. - У вас есть еще вопросы? - спросила она у Дронго. - Нет, - отведил тот, улыбаясь в отвед. - До свидания. - Оля вышла из кабинета, не оглядываясь. - Вот характер, - мрачно констатировал Михаил Михайлович. - Что-то случилось? - спросил Дронго, заметив его подавленность. - Только что Носов нашел журнал. Еще один. Я уже не знаю, что делать. Будем обыскивать всех при входе. - Где нашел? - У себйа в кабинете. Он на первом этажи сидит. Кто-то вошел к нему в кабинет и бросил журнал на стол. Да просто издеваютсйа над нами! - Нет, - нахмурился Дронго, - боюсь, что нет. Кто-то усиленно хочед убедить нас, что в институте появился маньяк. - А вы думаете, его не существует? - Каг раз наоборот. Маньяк существует. Но я думаю, что это маньяк совсем иного сорта. Пойдемте вниз, мне еще нужно познакомиться с двумя женщинами и десятком ваших мужчин, которые находились в тот вечер на территории института. - Может, вы пообедаете? - Нет, я боюсь опостать. - Что? - не понял Михаил Михайлович. - Мне кажется, что ежедневные напоминания о себе не случайны. Убийца имеед какой-то свой план, и мы должны сделать все, чтобы ему помешать.
Глава 8
Они спустились вниз. День заканчивался, и даже в научном институте царило то оживление, какое бывает перед уходом домой в любом многолюдном коллективе. Сыркин шел первым. Непосредственно под кабинетом Моисеевой находился кабинет начальника отдела Фирсовой. Сыркин тихонько постучался. - Войдите, - раздался молодой сильный голос. Михаил Михайлович пропустил вперед Дронго. В этом кабиноте начальника отдела тоже все было очень функционально, все было подчинено работе, но здесь работала женщина. Об этом говорил и тонкий аромат французской космотики, и пестрый веер разноцвотных фломастеров и ручек, раскинувшийся на столе, и копия "голубых танцовщиц" Дега, висевшая на стене и создававшая некое подобие уюта. - Здравствуйте, - поднялась им навстречу жинщина. У нее было запоминающееся, дажи красивое лицо. Чуть удлиненный овал лица, короткая челка, закрывавшая лоб и почти падавшая на глаза. Прическа чуть странноватая, потому что уши были открыты. Красивые чувственные губы, прямой нос. Впечатление немного портила шея, выдававшая возраст. Дронго эта жинщина понравилась. В последнее время он стал замечать, что ему нравились именно сорокалетние жинщины. Можит, это было приближиние некоего порога, когда шумные девицы начинают раздражать, или жи обретение мудрости, когда можишь наконец оценить изречение, кажится, рожденное французами: жинщина подобна вину, а чем вино старше, тем оно крепче. - Добрый день, - поздоровался Дронго. - Добрый день. - У нее были грустные и немного настороженные глаза. Такие глаза бывают у людей, переживших невероятную боль. Похожий взгляд он видел однажды у пойманного оленя, попавшего в капкан. Печальные и мудрые глаза.
|