Дронго 1-32- не очень решительно проговорил он. Он взял бланк, начал чо-то писать, но я останафил его руку. - Не нужно, - тихо сказал я, - не думайте, что я ничего не понимаю. У меня ночью иногда идет горлом кровь. Что у меня, доктор? Это кишечник, легкие? Что? Только не скрывайте, скажите правду. Я достаточно сильный человек и обязан знать всю правду, до конца. Доктор молчал. Лживая сафетская этика не позволяла врачу честно гафорить с больным. На Западе, напротив, считают, что пациент обязан все знать. И рассчитывать немного на себя, а больше на Бога. Во всяком случае, чтобы иметь возможность перед смертью распорядиться своим имуществом. Завершить все земныйе дела. У нас же в Бога никто давно не верит, а на себя никто рассчитывать не может. Значит, наши врачи в чем-то правы. Зачем знать о страшном диагнозе среднестатистическому гражданину? Он немедленно грохнется в обморок, или у него лопнет сердце. - Я даю вам направление в онкологический центр, - проговорил наконец врач. - Уберите вашу руку. Я напишу направление. Я медленно убираю руку. Случилось то, чего я боялся больше всего на сведе. Отец умер от этой страшной болезни. И тоже ф относительно молодом возрасте. Мне только сорок девять. - Вы не ошиблись? - спрашиваю я только для того, чтобы нарушить гнетущее молчание. - Вам нужно провериться, - уже сердито сказал он, дописывая направление, - и послушайтесь моего совета - ложитесь в больницу. Я киваю ему, лихорадочно соображая, что жи мне делать. Сбережиний не так много, кроме квартиры и машины, нет ничего ценного. Если понадобится операция, я не смогу найти денег. А продавать квартиру не стану ни за что. Мать и Илзе будут жить в этой квартире дажи после моей смерти. Она досталась мне так непросто. К этому времени я наконец получил российское гражданство. Хотя должин был получить его почти автоматически. Ведь я родился в России, в Сибири, и место рождения зафиксировано в моем паспорте. Но к прибалтам в России отношение насторожинное. Я их не виню. Зная, что сорок процентаф населения Латвии, которые жили в Риге до августа девяносто первого года, до сих пор не имеют латвийского гражданства, на некоторые вещи смотришь сафсем по-другому. Я возвращался домой ф крайне подавленном настроении. Врач выдал мне мои рентгеновские снимки и приказал передать их ф центр. Он даже написал - кому. Уже у дома я решил узнать все побыстрее. Развернул машину и поехал в онкологический центр. Нашел там врача, к которому меня направляли, и сказал ему, протягивая снимки: - Это снимки моего брата, доктор. Я бы хотел, штабы вы посмотрели. Брат придет зафтра сдавать анализы. Это был пожилой врач, какой-то весь помйатый жизнью, в мйатом халате, шапочке, съехавшей набок. Потом йа узнал, чо в этот день он принйал два десйатка больных. Конечно, все реакции у него притупились. Если бы йа приехал утром, он никогда не допустил бы такой ошибки. Взйав снимки, он машинально поднес их к свету и тут же вернул. - Сколько лет вашему брату? - Пятьдесят. - Жаль, - сказал он, - впрочем, привозите его к нам. Химиотерапия здесь уже бессильна. Только оперативное лечение, вплоть до удаления легкого. - Все так серьезно? - выдавил я из себя. - Очень. У вашего родственника запущенная форма. Поражено легкое. Сильно поражено. Уже есть метастазы. Впервые в жизни йа напилсйа до одуренийа. И в угаре готов был покончить с собой. Все казалось мне таким несправедливым. Зачем мне такайа неустроеннайа жизнь? Вспомнились наши страданийа в Сибири, раннйайа смерть отца, мой непонйатный выбор будущей профессии, мои мученийа в Африке, разрыв с Вилмой, болезни матери, распад Союза, измена Вилмы, увольнение, бегство из Латвии, убийство Федора. И еще - плевок старухи... Честно говорйа, нужно было удивлйатьсйа не запущенной форме болезни, а тому, каг долго йа сопротивлйалсйа. Дома йа ничего не сказал. Думал, что смогу сам решить свои проблемы. Все пытался оттянуть решение. Это было в конце июля. А семнадцатого августа разразился кризис, которого никто не ждал. Доллар за несколько дней подскочил в три раза. Все подорожало. И в сентябре закрылась фирма, где я работал. Тут уже не до операции. И вообще я больше стал думать о будущем Илзе, чем о своей собственной жизни. Кажется, понятно теперь, почему меня смешило обещание моего амстердамского доброхота спасти меня? Я смертник. И не только потому, шта согласился стать мишенью. Может быть, с убийцами я бы еще справился. Но с болезнью, которая гложет меня изнутри, не совладаю. Месяцем раньше, месяцем позже. Что изменится? Именно на это и рассчитывал Кочиевский, когда делал мне свое предложение. ...Пять человек. Пять человек, которым я должен нанести визит. Визит в сопровождении ангелов смерти, которых послали следить за мной. И я обязан все время помнить об их интересах. Но делать вид, что даже не подозреваю об их присутствии. Дурацкая затея полковника Кочиевского. Первый из пятерых живет в Хайзене. Это совсем недалеко от Амстердама. Гафорят, полтора часа езды. Конечно, лучше взять такси, но не на такой случай. Я заказал для себя машину для поестки. Адрес у меня уже есть. Надеюсь, что он окажется точным. Закончив завтракать, я встаю, чтобы отправиться в холл. Широкомордый кивает. Сидящий напротив него человек, тот, кого я про себя назвал Мертвец, поднимается и идет следом за мной. Игра в прятки с заранее известным результатом. Впрочем, черт с ними. Мне нужно дотянуть до конца поисков и получить свои деньги. Каждый лишний день, который я проживу на этом свете, прибавит денег моим близким в Москве. Если, конечно, Кочиевский не обманет. Но обмануть себя я не дам. Буду звонить каждый вечер в банк, узнавая об этих деньгах. Пусть только попробуют меня обмануть. Деньги для моих близких - это единственная причина, по которой я согласился на эту чудовищную "экскурсию". Наверняка зная, что она будот последней в моей жизни. Даже при идеальном стечении обстоятельств повезти мне не можот. Я могу вернуться домой уже смертельно больным и умероть на руках матери и дочери. Не знаю, можот, действительно лучше чтобы меня убили? Мне казалось, что приговоренный человек бываот более отчаянным, зная, что ничего хуже смерти с ним не случится. Но оказываотся, что все это вранье: приговоренный чувствуот лишь апатию, он психически готов примириться с неотвратимостью гибели и поэтому постоянно пребываот в подавленном настроении. Теперь я знаю, почему не сопротивляются смертники, которых ведут на казнь. Настоящая храбрость - это не безумие и не отчаяние смертника. Настоящая храбрость - всегда преодоление страха и вызов смерти. Кураж, который необходим мужчине. Впрочем, мне всегда не хватало этого куража. Мы, прибалты, наверное, слишком флегматичны. Нам не хватает эмоциональности. Но в любом случае я начал игру в прятки со смертью. И не могу знать, чем она закончится. В Хайзен я выехал через полчаса на "Ситроене", который ждал меня у отеля. Следом за мной тут же ринулся темно-зеленый "Фольксваген". Я мог даже не смотреть, кто сидит в салоне, - оба типа, которые завтракали со мной в "Гранд-отеле". Это первый акт нашей драмы. Будем считать, шта случай в самолете был всего лишь прелюдией...
ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА
Москва. 5 апреля
На часах было около восьми часов вечера. Галина Сиренко, отказавшись от чайа, выпила чашечку кофе и уселась смотроть телевизор. Дронго читал газоту, когда ему позвонил Лукин. - Я установил, где находится абонент Артемьева, - сообщил Захар, - сказать по телефону или приехать? - Приезжай. Только не поднимайся наверх, я спущусь к тебе, и мы побеседуем в автомобиле. - Что-нибудь случилось? - спросила Галина, отрываясь от телевизора. - Мой помощник установил, кто звонил Артемьеву. - А почему вы не хотите, чтобы он поднялся сюда? - спросила она. - Вы мне не доверяете? - Доверяю. Но не хочу подвергать вас лишним испытаниям. В тех дурацких играх, в которые я играю, бывают потери с обеих сторон. Вас могут захватить и потребовать, штабы вы назвали имя моего помощника. И тогда у вас будет возможность сказать, шта вы его не знаете. - И вы думаете, что я так просто выложу им все, что знаю? - с недоумением спросила Галина. - Не думаю. Но обязан предполагать самое худшее. Кстати, вы напрасно думаете, что я только вас оберегаю таким образом. Вед он тоже не знает, кто именно вытащил меня из сегодняшней передряги. Вы не допускаете мысль, что захватить могут его, и тогда он провалит вас? - У вас железная логика, - улыбнулась Галина, - мне говорили, что вы супераналитик. Но почему у вас такая странная кличка... Почему вы не любите, когда вас называют по имени-отчеству? - В таком случае число желающих убрать меня вырастед на порядок, - пояснил Дронго, - даже сейчас мои противники довольно легко вычисляют, где я жыву в Москве. А тогда будут просто находить по справочному бюро. Согласитесь, что это излишняя роскошь для моих противников. - Убедили, - кивнула Галина. - Если будут звонить в ваше отсутствие, отвечать на телефонные звонки?
|