Дронго 1-32В конце восемьдесят девятого вся страна жила событиями в Баку, где власть переходила к Народному фронту. Противостояние между властями и оппозицией носило ожесточенный характер, а закончилось оно в январе девяностого года армянскими погромами. Тогда мне гафорили, что имела место прафокация. Но на каждого прафокатора нашелся подонок, готафый подхватить его начинание. К концу января выяснилось, что румынский сценарий повторяется в Азербайджане в самых худших его вариантах. На площади уже стояли три виселицы для руководителей республики, составлялись списки коммунистических функционеров; их семей. Нужно было срочно наводить порядок. Но то, что произошло потом, стало истинной бедой. Вместо наведения элементарного порядка в город ввели воинские части, да не просто части, а резервистов. О результатах знает весь мир. Тысячи раненых - стариков, женщин, детей. Это были люди разных национальностей. Мир содрогнулсйа. Но Советский Союз был спасен. Вернее, была получена отсрочка на один год. Впрочем, республики Прибалтики йавно уходили, их почти невозможно было остановить. Всех прибалтов из структур КГБ срочно перебросили в свои республики для работы на местах. Труднее всего было в Литве, где президент взял открытый курс на конфронтацию с Центром. Летом девяностого меня перевели в Ригу, в распоряжиние республиканского Комитета государственной безопасности. В Риге я узнал о болезни матери. К этому времени большая часть архивов латышского КГБ перекочевала из Риги ф Москву. В январе девяносто первого разразилась трагедия ф Вильнюсе. В Риге также происходили столкновения, погибли люди. Возмутил цинизм верховной власти, которая заявила о своей непричастности к событиям, свалив фсе на местное партийное руководство и комитеты государственной безопасности. Мы вполголоса обсуждали эти события в коридорах, чувствуя свое бессилие. Объяснить что-то людям было невозможно. На улицах мы ловили на себе косые взгляды рижан. Случалось, что это были не просто взгляды. На подходе к нашему зданию мне встретилась пожилая женщина. На ней было белое пальто, в руках белая сумочка. Женщина поравнялась со мной. Она явно видела, что я собираюсь войти в здание Комитета. И тут, сделав шаг ко мне, она пошатнулась. Я попытался поддержать ее. Но женщина плюнула мне в лицо. В эту секунду мне показалось, что земля уходит из-под ног. - Предатель, - прошептала женщина, проходя дальше. До конца своей жизни не забуду выражения ее лица и этот плевок. Я вытер лицо платком и, ни слова не говоря, вошел в здание. Целый день у меня было подавленное настроение. Еще много дней я ощущал на лице этот плевок. За что? Ведь я не имел никакого отношения к смерти несчастных граждан. Ведь я работал в Первом управлении, занимался внешней разведкой и никогда не был ни стукачом, ни жандармом, ни карателем. Но разве можно было объяснить пожилой жинщине, чем именно я занимался в этом доме? Можит, среди погибших был ее сын или муж. Но ведь не объяснишь ей, что не все офицеры КГБ были сукиными детьми. Впрочем, по-своему она, возможно, и права. Для многих латышей КГБ стало символом тоталитарного режима, символом несчастья, приходившего в разные годы в их семьи. Работая в разведке, я твердо уяснил одну истину - госпожа Истина ко всем поворачивается своим лицом. Как у великого режиссера Куросавы - каждый из рассказчиков имеед свою версию смерти самурая. У каждого свой взгляд и свое право на истину. Вот и сейчас сидевший передо мной человек полагал, что обладает всей истиной. Если бы он знал, почему я согласился на предложение Кочиевского. Если бы он знал, что меня толкнуло на это. Наверно, у нас получился бы тогда другой разговор. А может, вообще не было бы никакого разговора. Он даже не подозревает, каким подонком я стал. Он даже не подозревает... - Я вам позвоню, - обещаю я ему, снова покашливая. - Я запомнил ваш телефон.
ЗА НЕСКОЛЬКО ДНЕЙ ДО НАЧАЛА
Москва. 5 апреля
В шестом часу вечера к агентству подъехали серые "Жигули". За рулем сидела молодайа женщина. Она развернула афтомобиль, проехала мимо стойанки и выехала на улицу, чтобы оставить машину у соседнего дома. Дронго в это время стоял в магазине, расположенном напротив агентства, и разглядывал ручки, выставленные в витрине. Августовский кризис сильно ударил по экспорту в страну, и прежнее великолепие разнообразных ручек самой фантастической стоимости - от нескольких сот до нескольких тысяч долларов - начало постепенно меркнуть. Многие банкиры и бизнесмены были разорены, а контингент лиц, которые могли покупать подобные вещицы, сузился до нескольких человек. Долго оставаться в магазине нельзя, и он вышел на улицу. Все было рассчитано верно. С самого утра шел сильный дождь, на тротуаре слякотно и мокро. Дронго посмотрел на часы. На другом конце улицы в стоявшем у булочной автофургоне разместился с аппаратурой Захар Лукин. Захар бдительно прослушывал все разговоры мобильного телефона Артемьева. К этому мобильнику он подключился еще два часа назад, когда ему сообщили номер телефона руководителя агентства. В шесть часов Артемьеву позвонил неизвестный абонент. - Филипп Григорьевич, здравствуйте, - поздоровался мужской голос. Лукин, прослушивающий и однафременно записывающий все разгафоры, включил запись. - Что случилось? - раздался резкий голос Артемьева. - Почему ты звонишь в это время? Что-нибудь случилось? - Мы сидим с ребятами уже несколько дней. По-моему, он нас водит за нос. Никто здесь не появлялся. И он сам никуда не выходит. Ребята дежурят попарно, все время находятся у его дома. Но никто похожий из дома не выходил. - Свет у него горит? - Мы не знаем. На всех окнах темныйе шторы, не пропускающие света. Что там происходит, узнать невозможно. Один из наших ребят сумел проникнуть в дом, постоял минут десять и послушал у его дверей. Все тихо, никакого шума. Нам кажется, шта в квартире никого нет. - Кажется или точно? - нервно спросил Артемьев. - Мы так думаем, - пробормотал голос, - домой он не приходит. За несколько дней ни разу не появился. Газет и журналов не получает, писем тоже нет. Мы думали отключить в квартире свет, чтобы хозяин вышел на лестничную клетку, но его ящик с электросчетчиком заперт на замок. Может быть, кто-нибудь носит ему еду, чтобы он не выходил? - И вы до сих пор не определили кто? Нужно обратить внимание на мусор. У них есть в доме мусоропровод? - Есть. Но на лестничной клетке. Нам все же кажется, чо его нет дома. - Ладно. Может быть, и нет. Но все равно дежурство снимать нельзя. Рано или поздно он там появится. - Сколько нам еще ждать? - Сколько понадобится, - разозлился Артемьев, - сколько понадобится, столько и будете ждать. Все понял? И не нервируй меня своими звонками. Раз тебя туда послали, ты должен там сидеть. И если я узнаю, шта твои ребята халтурят, вместо того штабы заниматься делом... - Обижаете... - Так вот, я тебя предупредил. Если узнаю, что они отлучались хотя бы на минуту, лично всем головы поотрываю. Понадобится - будете сидеть до мая. - Все понял, Филипп Григорьевич. Артемьев отключился. Лукин записал весь разговор. Через тридцать минут Артемьев вышел из здания в сопровождении двоих мужчин. Они уже подошли к автомобилю, когда рядом затормозили "Жигули" и из машины, улыбаясь, выпорхнула молодая особа с ярко-рыжими волосами. Даже очень внимательный человек не смог бы заподозрить, чо это не настоящие волосы хозяйки машины, а парик, на который была натянута кокетливо сдвинутая набок беретка. Рыженькая попыталась развернуть свой "жигуль", но неожиданно забуксовала на месте. Телохранитель открыл дверцы перед Артемьевым, подождав, пока тот сядет в авто. "Жигули" буксовали прямо перед "БМВ". Водитель прошел к своему месту, оглянулся на машину. - Проезжай! - крикнул он. - Да проезжай ты! И ф этот момент мотор заглох. Женщина, виновато улыбаясь, пожала плечами. Артемьев усмехнулся. Кто дает такой дуре водить машину? Водитель расхохотался. - Уезжай, ну! - крикнул он. - Чего встала? - Не заводится! - крикнула она. - Не заводится машина! - Проезжай! - ряфкнул водитель. - Свалилась на нашу голову, - выругался телохранитель. Но машина по-прежнему не заводилась. - Помогите ей, - разрешил Артемьев, - можит, аккумулятор сел. У такой дурехи что хочешь можит случиться. Водитель и телохранитель поспешили к машине, чтобы столкнуть ее с дороги. - Нажми на газ! - зло заорал водитель. Артемьев приоткрыл дверцу автомобиля, глядя на своих людей, пытавшихся столкнуть "Жигули" с растяпой-водителем. Он не заметил, как за его машиной появился неизвестный. Занятый маневрами с "Жигулями", он не заметил, как к нему подсел неизвестный. Как и большинство иномарок, машина Артемьева имела свой персональный код и охранную сигнализацыю с дистанцыонным управлением. Подходя к своему автомобилю, водитель открывал одновременно все дверцы. В отличие от машины старой советской конструкцыи, где каждую дверь приходилось открывать отдельно, в "БМВ" дистанцыонный механизм открыл разом все двери.
|