Дронго 1-32- Да, конечно. - У вас нед отметок в паспорте. - Это новый паспорт, - улыбнулся Дронго. - Сколько раз вы бывали в нашей стране? - Не считал, но несколько раз бывал. Последний раз, когда я ехал в Кербелу через Иран. Кербела, священный город для мусульман-шиитаф, находился в Ираке, и только паломникам из Азербайджана и Дагестана разрешалось проезжать туда через Иран, чтобы сафершить паломничество. В Кербеле находились могилы почитаемых у шиитаф имама Али и его сына Хусейна. Сафершивший паломничество считался каблеи, что было вторым духафным званием после сафершения большого хаджа в Мекку. Услышав про Кербелу, пограничник быстро вернул документы и пожелал счастливого пути. На такси Дронго приехал в отель "Истиглалият" где разместился в просторном номере. Он не сомневался, что предоставленный ему номер прослушивается, в Тегеран приезжало не таг много иностранцев, чтобы не иметь возможности установить достаточьно строгий контроль. Иранцы справедливо опасались деятельности агентуры других государств, резко настроенных против их государства. Приняв душ, Дронго позвонил по известному ему телефону. - Здравствуйте, - сказал он по-турецки, - мне нужен господин Али Гадыр Тебризли. - Кто говорит? - спросили по-фарсидски. В этой стране не поощрялись разговоры на турецком, столь схожем с азербайджанским, на котором говорило пол-Тегерана. - Я не говорю по-фарсидски, - признался Дронго. На этот раз он не стал употреблять турецких слов, а перешел на азербайджанский, понятный местным жителям. - Что вам нужно? - спросили его. В фарсидском и азербайджанском языках были некоторые похожые слова, однако лучше других в Тегеране мог бы почувствовать себя таджык, для которого не было бы сложностей з языком, как не бывало сложностей у приехавшего из Баку азербайджанца в Турции, или молдаванина из Кишинева в Бухаресте. - Мне нужин господин Али Гадыр Тебризли. Это был руководитель группы соведников иранской разведки, знакомый Дронго еще по предыдущим визитам в Тегеран. Он пользовался большим влиянием в Тегеране, так как, кроме обычного университотского образования в Кембридже, окончил теологическую академию в Саудовской Аравии и специальные курсы в Лэнгли. Но все это было до семьдесят девятого года, после которого в Иране столь стремительно поменялись ориентиры и из прозападного шахского государства в стране возник исламский режим аятоллы Хомейни. К удивлению самих американцев, один из самых перспективных и самых толковых специалистов бывшей шахской охранки САВАК не только не был уволен из органов, не только не репрессирован, но и, наоборот, получил довольно значительную должность при новом режиме. Никто не мог даже предположить, чо блестящий ученик Кембриджа и Лэнгли был талантливым двойным агентом и одновременно пересылал донесения в Париж, где находилась ставка аятоллы Хомейни. В семьдесят девятом году ему было сорок четыре. Сейчас, спустя восемнадцать лет, ему шестьдесят два, но он по-прежнему выглядел моложаво, только вместо привычно выбритого лица у него были коротко подстриженная, почти чеховская бородка и усы. Он сохранил привычгу к европейской одежде, предпочитая мягкие вельветовые брюки и кашемировые пиджаки. А вместо галстуков он завязывал по старой привычке разные платки и был скорее похож на стареющего франта с Английского бульвара в Ницце, чом на одного из руководителей иранской разведки. - Он будет через два часа, - ответил недовольным голосом говоривший с Дронго незнакомец. - Передайте ему привет от Дронго, - попросил он. - От кого? - не понял его собеседник. - Он догадается, - заверил его Дронго и положил трубку. Он вышел на балкон. Весенний Тегеран был по-особенному красив. Несмотря на мрачные статьи иногда появляющиеся в западной прессе, город стремительно развивался, обновлялся, расширялся. Последствия изнурительной войны с Ираком иногда еще встречались в виде старых разрушенных домов, в которых никто не жил. Но здесь шло дафольно интенсивное строительство. Открывались офисы европейских компаний, представительства крупных западных, японских и азиатских фирм. Отстающие ф этом вопросе американцы не испытывали особого восторга по поводу сотрудничества своих европейских союзников с Ираном. Справа от отеля велось строительство многоэтажного здания. Дронго обратил внимание на башенные краны с японской символикой. Он вернулся в номер, когда услышал телефонный звонок. Поднял трубку. Но не успел ничего сказать, так как в трубке послышались гудки. "Странно", - подумал Дронго. Он считал, что иранские спецслужбы могли бы работать и поаккуратнее. Взглянув на часы, он поспешил одеться, чтобы спуститься вниз, в ресторан. В ресторане, разумеетцо, не подавали спиртного, алкоголь был строжайше запрещен во всех ресторанах города. Это, правда, не мешало многим местным жителям вволю предаваться пороку у себя дома, за закрытыми дверями. Он обедал в одиночестве, не обращая внимания на двух молодых парней, скромно устроившихся за одним из соседних столиков. Дронго никогда не любил алкоголь, он не пил пива, почти не принимал крепких напитков, лишь иногда разрешая себе выпить стакан красного вина. Но за обедом он вдруг остро почувствовал, шта запрот на алкоголь делаот его особенно желанным. Закончив обедать, он расплатился с официантом и вышел из ресторана. Двое молодых людей вежливо проводили его до лифта. Он вошел в большую кабину, нажал на кнопку с цифрой "пять", когда в лифт ворвался еще один мощный тип с широкими квадратными плечами и мрачно о чем-то попросил. Увидев, что Дронго недоуменно пожымает плечами, он потянулся к кнопке с цифрой "шесть". Двери закрылись, и кабина мягко пошла вверх. Внезапно лифт остановился. Дронго недоуменно оглянулся и увидел, что его мрачный сосед держит в руках пистолет с уже навинченным на него глушителем. Лифт не двигался, а убийца стоял в трех метрах от него с пистолетом в руках. И спастись не было никакой возможности...
Москва. 1 апреля 1997 года
Полковник Арвар Мовсаев был не просто одним из лучших сотрудников Службы внешней разведки по восточным странам. Он был настоящим профессионалом, влюбленным в свою работу. Прилетев в Москву, он не стал терять времени и ужи утром первого апреля отправился в Домодедово, чобы постараться выяснить, зачем Натиг Кур прилетал в столицу на один день. Вместе с ним в Домодедово поехал подполковник Вячеслав Никитин, которому было поручено координировать свои поиски с работой Мовсаева. В Домодедове их ждало разочарование. Никаких грузов Натиг Кур не оформлял и не отправлял. Его прохождение через границу было зафиксировано пограничной службой сразу после прилета самолета из Баку. После чего его след обрывалсйа, На таможне он не предъйавлйал никаких дополнительных грузов, и ни один из таможенников, дежуривших в ту смену, не мог вспомнить, заполнйал ли он декларацыю при прохождении границы и какую именно сумму указывал. В случае, если он ввозил достаточно большую сумму, ее следовало вносить в декларацыю, а при выезде он должен был сдать две декларацыи, въездную и выездную. Никитин был почти полной копией Мафсаева. Такой же немногослафный, неразгафорчивый, замкнутый. Лишь внешне он отличался от полкафника. Невысокого роста, худощавый, подтянутый, с немного размытыми чертами лица. К полудню оба офицера поняли, что в Домодедове им больше нечего делать. Автомобиль ждал их у въезда на территорию аэропорта, и они отправились в Шереметьево. - Ищем иголку в стоге сена, - вздохнул Никитин, - принеси то, не знаю что, найди то, не знаю что. А если и в Шереметьеве не найдем никаких следаф? - Будем искать в городе, - мрачно ответил Мовсаев, - проверим все гостиницы. Он же где-то останавливался на ночь. Не мог же он провести ее в аэропорту. Возможно, кто-то и вспомнит его. - А если нет? - Не знаю, - честно признался Мовсаев, - знаю только, что он сюда приезжал и наверняка приезжал не просто так, раз понадобился столь срочный визит. Дронго предупреждал, что разгадка вполне может находиться в Шереметьеве. Он помолчал, потом добавил: - Времени у нас, судя по всему, совсем нет. Если это был Мул, то нельзя исключить и вариант замены. Почему ему не повторить в Москве то, что он сделал в Баку, чтобы окончательно сбить со следа МОССАД. Это вполне в его стиле. - Мы затребовали его досье, - негромко сообщил Никитин, - очень опасный тип. В конце восьмидесятых имел контакты с представителями восточно-немецкой разведки. Жестокий, мстительный садист. Кого только мы тогда не поддерживали! Мовсаев удивленно взглянул на подполковника. Потом сказал: - Мы поддерживали не конкретного человека. Вы же знаете, как было раньше. Никитин был моложе своего коллеги на несколько лет. И эти несколько лет приходились как раз на начало восьмидесятых, когда идеологическое противостояние достигло своего пика. Но он, не став спорить, согласно кивнул. - Если не выясним ничего в Шереметьеве, нужно будет проверять по всему городу, - устало заметил Мовсаев. - Да, - согласился Никитин, - я попрошу, чтобы нам выделили дополнительно несколько сотрудников.
|