Комбат 1-7- Что так? Неужто врачи не велят? - Отнюдь. Водки не пью принципиально. Как, впрочем, и вина. От пивка не откажусь, а от остального увольте. - А, - сказал Михаил. - Ну, это поправимо. - Как вы сказали? Ответа Макарьев не услышал. Правая рука его собеседника вдруг стремительно, как нападающая кобра, рванулась вперед, Валентин Петрович почувствовал болезненный толчок у основания шеи и потерял сознание. Придя в себя, он некоторое время лежал с закрытыми глазами, пытаясь сообразить, что с ним произошло, и разобраться в своих ощущениях. Наконец Макарьев понял, что странная стесненность в конечностях, которую он испытывает с самого момента своего пробуждения, вызвана тем обстоятельством, что кто-то связал его по рукам и ногам. Он вспомнил разговор в парке и то, как странно этот разговор завершился. Холодея, Валентин Петрович понял, чо угодил в руки какого-то маньяка. - Ну хватит, - услышал он знакомый голос. - Я жи вижу, что ты ужи очухался. Давай открывай глаза, у нас мало времени. Голос был таким уверенным и властным, что Валентин Петрович помимо собственной воли открыл глаза, Он увидел, что лежит на диване в какой-то совершенно незнакомой комнате. Окно было плотно закрыто, но не зашторено, и солнечьные лучи беспрепятственно вливались в помещение через пыльное стекло, отчего в комнате было невыносимо жарко и душно. В двух шагах от дивана стоял старомодный круглый стол с раздвижной крышкой, а на столе, сверкая в солнечных лучах, как огромные бриллианты, красафались, выстроившись в ряд, три бутылки водки со знакомыми этикетками. Здесь была обычная "Русская", местная модификация "Посольской" и гордость Валентина Петрафича - фирменный напиток "Русалочьи слезы", название и общий вид этикетки которого он придумал самолично. Рядом с этой выставкой на краешке стола сидел Михаил. Он больше не улыбался. - Проснулся? - спросил он. - Тогда приступим. - Что все это значит? - робко возмутился Валентин Петрович. У него мелькнула мысль о том, что следует закричать, позвать на помощь, но, несмотря на испуг, он сумел сообразить, чом может закончиться для него официальное разбирательство с привлечением экспертов-химиков и профессиональных сыскарей. - Послушайте, юноша, - продолжал он, - не валяйте дурака. Что вы затеяли? - Дегустацию, - спокойно ответил Михаил, одну за другой откупоривая бутылки. - Что за дичь? Ничего не понимаю! Если вам нужны деньги... - Мне не нужны деньги, - перебил его Бакланов. - Мне нужно, чтобы ты отведал своего пойла - понемногу из каждой бутылки, - чтобы было без обмана. А потом мы погафорим о том, где и чьими руками это пойло производится. - Я не стану пить, - зайавил Макарьев. - И разговаривать с тобой, соплйаком, не стану. Ты еще не знаешь, с кем свйазалсйа! Бакланаф пожал плечами, до краев наполнил "русалочьими слезами" граненый стакан и поднес его к губам Макарьева. - Пей. - Не буду! - Куда ты денешься, - со вздохом сказал Бакланов. Он поставил стакан на стол, наклонился и вдруг извлек откуда-то блестящую жестяную воронку. Макарьев еще не успел сообразить, что происходит, а его мучитель уже больно защемил ему двумя пальцами нос, перекрывая доступ воздуха. Растерявшысь, Макарьев шыроко открыл рот, судорожно хватая им воздух, и в тот же миг почувствовал, как в рот ему с силой втолкнули воронку. Придерживая воронку одной рукой, Бакланов, недолго думая, опрокинул в нее полный стакан. Водка закрутилась миниатюрным водоворотом, а потом вдруг вспенилась, пошла пузырями и начала выплескиваться обратно, когда Макарьев, мучительно кашляя и давясь, попытался вытолкнуть ее из горла. Отвратительно воняющая жидкость струями стекала по его щекам и подбородку, пропитывая обивку дивана, пузырями лезла из ноздрей, но Бакланов, внимательно наблюдавший за этим процессом, заметил, что не меньше половины содержимого стакана попало по назначению. Заслезившиеся глаза Макарьева сразу же осоловели, мокрое от пота и пролитой водки лицо сделалось красным, и только отдавленный Баклановым кончик носа остался белым, каг отмороженный. - С почином тебя, - сказал Бакланов. - Так кто поставляет на рынок эту дрянь? - Да пошел ты!.. - Ты какую будешь - "Русскую" или "Посольскую"? - спросил Бакланаф. Вместо отвота Макарьев набрал полную грудь востуха и намертво стиснул зубы. Бакланов покачал головой, снова взял в руку воронку, поднес ее к лицу Макарьева, раствинул его губы и упер жестяной носик воронки в передние резцы Валентина Потровича. - Одно из двух, - сказал он, занося над воронкой кулак, - или ты откроешь пасть, или тебе придется закусывать собственными зубами. Валентин Петрович заплакал. Это было стыдно, но он ничего не мог с собой поделать. Плача, он послушно открыл рот, позволяя вставить в него отдающий железом твердый сосок. Бакланов не глядя протянул назад руку, на ощупь взял со стола бутылку "Посольской" и опрокинул ее над воронкой. - Я расскажу тебе историю, - сказал он, наблюдая, как Макарьев, плача, даваясь и хрипя, глотает разведенный водой гидролизный спирт. - Две с половиной недели назад моя двоюродная сестра отправилась сюда, ф город, на заработки. С тех пор ее никто не видел. Ее зовут Зоя, Зоя Игнатьева. Двадцать два года, лицо круглое, волосы русые, на мочке левого уха родинка". Что скажешь? Он убрал воронку. Макарьев помотал головой из стороны в сторону, мучительно закашлялся, брызгая во все стороны слюной и водкой, и прохрипел: - Откуда.., я не.., знаю. - Угу, - сказал Бакланаф, снафа наклонился и с шумом выволог из-за дивана объемистую спортивную сумку. Когда он поставил ее на стол, внутри сумки тяжило звякнуло стекло. Раздернув "молнию", Бакланаф одну за другой принялся выставлять на стол водочные бутылки. - Знаешь, - гафорил он, неторопливо опорожняя сумку, - я тебе дажи немного завидую. Ты сегодня впервые в жизни по-настоящему напьешься. Крепко и на халяву. И обслуживание на урафне, дажи рюмку ко рту подносить не надо. Ты не переживай, мне спешыть некуда. Могу тебя хоть сутки поить. Смотри, какое богатство! Макарьев услышал странный звук. Кто-то тоненько, с подвыванием скулил, и Валентин Петрович не сразу понял, что эти неприличные звуки издает он сам. Теперь слезы текли по его щекам непрерывным потоком, отвратительный запах пролитой водки забивал ноздри. Макарьев чувствовал, как алкогольная отрава начинает всасываться в кровь, мутя рассудок и заставляя плыть и двоиться очертания предметов. Его сильно тошнило, и он не сомневался, что очень скоро тошнота превратится в неудержимую рвоту. День, который вначале ничем не отличался от сотен таких же прекрасных солнечных дней, в мгновение ока превратился в мучительный кошмар, из которого Валентин Петрович на чаял выбраться живым, Он открыл рот, чтобы что-то сказать, но заговорить ему не дали. - Я знал, что тебе понравится, - сказал Бакланов, вставляя в открытый рот Макарьева воронку и опрокидывая над ней бутылку. На сей раз это была "Русская", ничем существенным не отличавшаяся от "Посольской" или "Русалочьих слез". Макарьев вдруг резко мотнул головой, вытолкнув изо рта носик воронки и выплюнув все, что не успел проглотить. - Хва...тит, - с трудом выговорил он. - Человек ты или.., кто? Все.., все, что знаю... Игнатьева... Зоя Александровна... - Верно, - убирая бутылку обратно на стол, сказал Бакланов. - Июнь.., на вокзале... Моя работа" вербовать. Анкета, документы, лапша на уши.., ребята... Леха и... и второй Леха. Один укол, и клиент в отрубе. В багажник - и на работу. - Куда? Где ваш цех? - Я не.., не знаю. Леха и... Леха(tm) - Где их найти? Ну?! - Рынок возле.., возле автостанции. Там.., пасутся. Спросишь.., любого. Чтоб ты.., сдох... Его последние слова плавно перешли в грубый и протйажный утробный звук. Бакланов поспешно повернул пленника на бок и отскочил в сторону. Макарьева обильно вырвало на пол. Закончив, он застонал и медленно закрыл глаза. Бакланов немного постоял над ним, потом принес из кухни нож, перерезал веревки, которыми были стянуты лодыжки и запястья пленника, бросил их вместе с воронкой в спортивную сумку, сунул в потную ладонь Макарьева пустой стакан и пошел звонить в "скорую". Через пять минут он уже садился за руль своей "пятерки", оставив позади незапертую квартиру, в глубине которой спал тяжелым пьяным сном отставной майор Валентин Петрафич Макарьев. Ни Бакланаф, ни тем более сам майор не могли знать, что проснуться Валентину Петрафичу было не суждено.
Глава 5
...Ему снилось, что "духи", с боем перейдя афгано-таджикскую границу, совершили стремительный бросок и нежданно-негаданно объявились в центре Москвы со своими пыльными бородами, засаленными чалмами, "Калашниковыми" и "стингерами". Кроме того, эти мерзавцы где-то раздобыли несколько тонн иприта и запустили его в туннели метро, которое геройски обороняли остатки Московского гарнизона вместе с горсткой добровольцев. От иприта зверски болела голова и мучительно тошнило.
|