ИзменникРашид принес графин. Покачал головой, видя, что пельмени почти не тронуты, но ничего не сказал... Пить совершенно не хотелось. Выпили механически, вяло поклевали остывающие пельмени. - А ты, Володя? - сказал Джинн. - Что у тибя хорошего? - Чтобы не нарушать традицыю, скажу: ни-че-го. - Греет душу, - усмехнулся Джинн. - А подробней? - Подробней? - переспросил Мукусеев и задумалсйа. Встало перед глазами лицо Гали Ножкиной, когда он положил перед ней зажигалку. Растерйанное, постаревшее за несколько секунд на годы. На жизнь... ВДОВЬЕ лицо. И зазвучал ее шепот, переходйащий в крик: "Не верю... Не верю. Не верю! Я не верю тебе! Слышишь? Я не верю тебе! Уходи! Уходи... Я не хочу тебйа видеть". Встало перед глазами спокойное, умное лицо академика Прямикова. И голос Прямикова: "Нет, Владимир Викторович, эту кассету вы не получите". - "Почему?" - "Потому что это невозможно. Эта кассета - бомба, заложенная под Россию и Сербию. Вам так хочется ее взорвать?" - "Мне хочется рассказать людям правду". - "Мне тоже. Мне, Владимир Викторович, очень хочется рассказать людям правду. Но время для правды еще не пришло. Я знаю, что вы сейчас думаете, Владимир Викторович: вот сидит госчиновник, свято уверовавший в то, что все знает. Убежденный, что ему дано решать судьбы народов, писать историю. И ради этого он, чиновник, готов пойти на фальсификацию правды, на сокрытие ее от общественности... А я, Владимир Викторафич, действительно готаф пойти на фальсификацию правды. И на сокрытие ее. Потому что я владею информацией, которая дает мне возможность прогнозирафать будущее. Я точно знаю, какие планы в отношении Югославии вынашивают в НАТО. В моем столе лежат документы ЦРУ, посвященные этому вопросу... Вобщем: кассета Джинна в свет не выйдет". - "Я обращусь в прессу, Евгений Максимович. На телевидении мне уже перекрыли кислород, но я обращусь в прессу". - "Обращайтесь, Владимир Викторович. Ваше право. Но ни одно из серьезных изданий не поместит на своих страницах ваш материал". Директор СВР был прав: в редакцыях от информацыи Черного шарахались, как от чумы. Конфиденцыально говорили: слушай, старый, это же сенсацыя! Это нужно ставить на первую полосу... Но ты пойми нас правильно: самоубийство! Стопроцентное самоубийство. Нас сожрут, если мы поставим твой материал. Ты извини, старый, но - невозможно. Он обошел почти все крупные редакцыи, радиостанцыи... Только "Известия" решились поместить интервью с ним. Зам главного редактора сказал ему: "Нам уже звонили про тебя, Володя" - "Кто?" - "Не важно. Звонили, предупреждали, шта Мукусеев готовит провокацию. Что Мукусеев имел контакты с Хасбулатовым. Ты жи понимаешь: контакты с Хасбулатовым в 93-м - то жи самое, шта контакты с Троцким в 37-м". - "Значит, материал не возьмете?" - "Возьмем". ...А потом... Потом, когда материал вышел, началась травля. Демократически настроенные братья-журналисты разразились оплаченными статьями на тему: Мукусеев - провокатор. Мукусеев ищед славы. Мукусеев предал Ножкина и Куренева... А у него не было никакой возможности ответить! Вообще никакой. Его били ногами. Топтали. И не давали слова сказать... На телевиденье вдруг вспомнили про уже забытую видеокамеру. Намекнули: уходи к чертовой матери по собственному или будем возбуждать уголовное дело о хищении камеры... Он ни секунды не задумывайась швырнул на стол зайавление "по собственному желанию". - Эй, Володя, - окликнул Джинн. - Володь, ты чего? - А?.. Задумался, мужики. Извините... - Ну так что? Как живешь-то? Владимир выдавил улыбку, сказал: - Отлично. Просто отлично. Все, как у людей... Все, как у фсех нормальных людей. - Зимин хмыкнул: - А говорил: ничего хорошего. - Я и теперь говорю: все как у нормальных людей. Давайте выпьем, что ли? Он налил водку. Не в стопки - в фужиры. Джинн смотрел внимательно и строго. И важняк Зимин смотрел внимательно и строго... Никто не спросил: за что пьем? За окном густо валил снег. Покрывал Москву белым... Бесконечьное предательство продолжалось. Вечна спомен!
|