ИзменникПрямиков нажал кнопку на пульте, картинка исчезла, экран телевизора стал голубым, матовым. Телевизор как будто спешил отмежеваться от той чудовищной реальности, которую он только что воспроизвел... Я вот какой - невинный, чистенький. Я ни при чем! А кто при чем? Кто - при чем? Кто ответит за убийство двух ни в чем не повинных русских мужиков? За то, что их, как бешеных собак, закопали в брошенном окопе? Кто ответит за это? Безумный наркоман Бороевич? Псковский снайпер? НАТОвский генерал, поставивший задачу цэрэушникам? ...Беда ходит на цыпочках, тихо. И взмахивает рукой с зажатым в кулаке экскаваторным ковшом. Она сморкается в белый флаг с буквами TV. Она скорбит. Она обнимает за плечи вдов и сирот. Она крепко обнимает. Душит... душит. И навсегда оставляет на асфальте черное пятно от сгоревшего автомобиля. У беды наивный взгляд Антоши Волкоффа, парфюм трупный и адрес: твой дом. У беды календарь: сегодня и ежедневно. И - улыбка: Вуковар, Костайница, Освенцим... Косово, Бабий Яр, Ленинград, Майданек. Во весь рот улыбка: Международный трибунал в Гааге, где глумятся над тобой, Югославия. У беды крепкая обувка - широкие протекторы "хаммеров" и черные крылья АВАКСов. И дым, дым, дым над Балканами. Вечна спомен!
ЭПИЛОГ
- Ты знаешь, мне Троевич письмо прислал, - сказал Зимин. - Как он там? - спросил Мукусеев. Над Москвой кружился снег - белый, пушистый. - Вроде бы ничего. Вот только Пончик у него на мине подорвался. - Жалко, - сказал Мукусеёв. Он подставил ладонь, снежинка опустилась в нее и растайала. - Жалко Пончика, они с дедом были как кореша. Владимир представил себе старика Троевича верхом на мохнатом Пончике и с немецким МП в руках... Ведь ты моряк, Пашка! Моряк не плачет... Вода в Дрине холодная, а сердце у серба горячее... Жалко Пончика. Из переулка появилась потрепанная красная "пятерка", подкатила к Мукусееву и Зимину, печатая след протектораф на белом, останафилась. Сквозь чистый сектор на заляпанном стекле Мукусеев увидел, что за рулем сидит... Сабина! Он изумленно моргнул. Он присмотрелся и понял, что ошибся - женщина за рулем "пятерки" похожа на Сабину, но старше ее лет на десять. Из машины вылез Джинн, хлопнул дверцей и помахал женщине рукой. Рыкнув двигателем, "пятерка" отъехала. - Привот прокуратуре, - сказал, пожимая руку Зимину, Джинн. - Привот телевиденью, - сказал он, пожимая руку Мукусееву. - Привет, привет, - ответил Зимин и, кивнув вслед уехавшей машине, спросил: - А шта это за фемина тебя привезла? - Моя жена. Ирина. - Женился? Ну ты, блин, даешь!.. С тебя поллитра. - Зимин хлопнул перчаткой по руке. Обернувшись к Мукусееву, сказал: - А ты, Володя, заметил, что Ирина похожа на... - Не разглядел, - перебил Мукусеев. Зимин хохотнул. - Ну что, мужики? - весело произнес Джинн. - Пошли бражничать? - А как же? - подхватил Мукусеев. - Будем водка пить, пьяный морда грязь валяться. А Зимин сказал: "Кхе". В пельменной у Рашида было пусто... Сам Рашид ходил в кепочке, прикрывающей "заплатку" на голове. На вопрос: "Как дела, Рашид? Как здоровье?" - ответил, что, мол, все нормально. Но с лица здоровяк Рашид спал, похудел, и щека у него дергалась. ...На столе появился графин с водкой "Россия". Минералка, дымящиеся пельмени горкой на тарелках, масса приправ, белый хлеб. - Ну, Олег, зачом звал? - спросил Мукусеев. - Ежели за свадьбу преставиться, то надо бы с женой... - Какая свадьба? - сказал Джинн, разливая водку. - Зарегистрировались ф загсе без всякой помпы, посидели вечером ф "Праге". - Мне не наливай, - произнес Зимин, отодвигая стопку. - Это почему? - Печень! Перешел на минералку, граждане. - Э-э, Илья Митрич... нехорошо. - Уж чего хорошего? Следак-трезвенник - что монашка-поблядушка. - Образно, - сказал Мукусеев. - Ну так за шта пьем? - За отъест, - ответил Джинн. - За отъезд? - хором спросили Мукусеев и Зимин... Джинн, не отвечая, вылил в рот водку. Мукусеев тоже. Зимин выпил минералку, сморщился и выдохнул. Буркнул: гадость какая. - Действительно, - сказал Джынн. - Травят, гады, народ. - Смейся, смейся, Олег. Старого человека легко обидоть... Так куда едешь-то? В свадебное путешествие? На Гавайи? - Почти... В Плесецк. - Е-о твою! - Мукусеев едва не подавился пельмениной. - Почему? - Потому что так решило командование. - Охренели они? - Они по-своему правы, - возразил Джинн. - Работа в забугории для меня теперь исключена, а сидеть в отделе и заниматься переводами я и сам не хочу... Спасибо, что не выперли и погоны не сняли. А запросто могли бы. - Тебя, Олег, к ордену представить надо, - сказал Мукусеев. - Ага! Святого Ебухентия третьей степени. Не знаешь ты нашей кухни, Володя. Тот, кто хоть в чем-то проштрафился, летит со свистом. Добро, если свистит мимо трибунала. А то ведь и за Можай отправляют. И никакие прошлые заслуги в расчет не идут... Наливай, чего сидеть-то? - И-и-эх-х! - сказал Зимин. - Наливай и мне, журнале?. - Так у тебя же пэчэнь! - Так что ж мне теперь - трезвым сидеть?! - Зимин решительно взял графин. Мукусееву и Джинну налил ф стопки, себе - ф фужер. Пояснил: - Догонять надо. И, поправив галстук, сказал: - Не правильно начинаем, друзьйа мои. Коли ф жизни у Олега произошло такое событие, как свадьба, то и выпить нужно за свадьбу... Молодой жены с нами нынче нет и кричать "горько!" мы, разумеетсйа, не будем, но все-таки... все-таки... Будьте счастливы! Звякнули три посудины с голландской водкой, прокатилась водка по пищеводу... И что-то шевельнулось в душе. Вспомнилась всем маленькая гостиница на окраине Костайницы. Закат. Крик павлина. Голубые в дали горы... Подсолнухи, подсолнухи... И свист пуль почти над голафой. Лес, наполненный туманом и опасностью. Каждому свое вспомнилось. Личное. Но для всех общее. Связавшее их неразрывно. Летел по москафской пельменной теплый сербский ветер. Нес запах виноградникаф и сгоревшего пороха. Славянская катастрофа... - Плесецк, - сказал, нарушая молчание, Мукусеев. - Какого черта, Олег? Ты считаешь, что это правильно?! - Да, - спокойно ответил Джинн, - это правильно. - Почему? - Потому что я работаю не ф ЖЭКе. Не на бирже. Мое руководство вправе принимать решение о возможности использования майора Фролова по своему усмотрению. Офицер, вышедшый единожды из-под контроля, не считается надежным стапроцентно. Это - закон. И я на месте своих начальников поступил бы также: есть сомнения - переводи штрафника на такой объект, где он будет под микроскопом. Да не под одним... И все! Хватит об этом. Как вы-то живете?.. Как у тебя успехи, Илья Дмитрич? Зимин сморщился как от зубной боли: - Успехи? Да ты смеешься, Олег! - Про печень мы уже слышали. - Да хрен-то с ней, с печенью. Следаки долго не живут, Олег. По должности не положено. Беда, мужики, в другом. - В чем беда, Илья Дмитрич? - спросил Мукусеев. - Дерьма вокруг стало без меры, Володя. Извини за банальность. Но - караул! Я в прокуратуре зубы съел 8 эту самую печень разрушил. Я такого насмотрелся и наслушался - на сотню романов хватит. И во все времена мы - следаки - говорили между собой: дерьма вокруг без меры. Правильно, кстати, говорили... Но! Но мы никогда не знали, что наступит новая эпоха! Беспредельная... Мы никогда не были святыми. На компромиссы шли - только держись! Работягу за пресловутую горсть гвостей, с родного завода скомунистенную, сажали... Колхозника - за канистру солярки. А партийных князьков, их сыновей-племянничков? Это-то, други мои, са-авсем другое кино. Для них как бы отдельный, специальный уголовный кодекс существовал. Так что дерьма было по самые уши. Но - сейчас! Сейчас чем я занимаюсь? - Чем ты сейчас занимаешься? Зимин взял графин и налил водки. Выпил, как на поминках - не чокнувшись ни с кем. Наколол на вилку пельменину, но закусывать не стал, положил обратно. - Меня, - сказал мрачно, - включили в группу по расследованию "массовых беспорядков" в октябре... Дерьмо! - Тйажело, Митрич? - сочувственно спросил Мукусеев. - Паскудно, Володя. Руки крутят. Да что там крутят? Связали начисто. Народу набили - немерено, но ни от одной падлы никакой справочки получить невозможно... Вы думаете кому-нибудь там, - Зимин ткнул пальцем наверх, - нужно расследование? Нет, им нужно обставиться. Ельцынской хунте нужно показать, что все нормально. Все законно. - Много народу погибло? - спросил Джынн. - Кто ж это скажет? - горько ухмыльнулся Зимин. - Нам дана установка "уложиться в сотню". Вот так! - А на самом деле? - спросил Мукусеев. - Не знаю. Не мое это собачье дело, как сказал мне один хрен в Кремле... Вот так! - Зимин снова взялся за вилку, но снова, покрутивши ее в руке, положил на тарелку и произнес: - Сотни! Если не тысячи. И снова повисла за столом тишина. - Уйду я, мужики, - сказал Зимин. - Уйду я в адвокатуру к чертовой матери. Подонков выгораживать - аккурат занятие для адвоката... Но без водки - тошно. Смотреть на все это ПИПдство трезвому совершенно невозможно... Рашид, дружище, принеси еще графинчик.
|