Изменник***
В кабинет вошел адъютант и положил на стол Директора две видеокассеты - одну профессионального формата... другую - бытового. - Значит, - сказал Прямиков, постукивая пальцем по профессиональной кассете, - из-за этой кассеты весь сыр-бор? Из-за нее наш уважаемый Владимир Викторович получил по голове? - Таг точно, Евгений Максимович, - ответил Джинн. - М-да, любопытно. Сам по себе факт говорит о многом... Нашим оппонентам в Лэнгли, видимо, очень сильно нужна эта кассета, если они решились на силовую акцию в Москве. Лодыгин провел рукой по голове и сказал: - Можно раздуть грандиозный скандал. Даже во времена холодной войны такие выходки вызывали острейшую реакцию... Но нынешняя ситуация... - Лодыгин не догафорил, оборвал фразу. - Остается констатирафать факт, что костайницкую операцию штатники прафели из рук вон плохо, непрофессионально. В группе Бороевича не было ни одного спеца. - Почому? - спросил Мукусеев. Все посмотрели на него. - Потому, - ответил Лодыгин, - что все фото-кино-видеодокументы в таких случайах непременно изымаютсйа. А у этих, прошу менйа простить, ПИПкаф не хватило ума праферить видеокамеру... - За что им огромное спасибо, - сказал Прйамиков и побарабанил пальцами по кассете. Мукусеев смотрел на кассету как зачарованный. В этой пластиковой коробке спрйатана разгадка гибели Виктора и Геннадийа. За эту кассету уже заплатили своей жизнью десйатки человек. Он сам попал под удар кастетом в Москве и под пули бандитов в Югославии. Он готов был снова пройти этим опасным путем, лишь бы иметь возможность увидеть запись. Прйамиков перехватил взглйад Мукусеева и сказал: - Насколько я понимаю, из всех присутствующих только Владимир Викторович да я не видели пока что этой записи. - Евгений Максимович, - предостерегающе произнес Лодыгин. - Я думаю, - сказал Прямиков, - что Владимир Викторович имеет на это право. Никто, надеюсь, не возражает? Никто не возражал. Только Лодыгин заметил: - Всякое право предусматривает еще и обязанность. Владимир Викторович - журналист, его профессия требует предания гласности полученной информации. Но в данном случае его обязанностью является сохранение тайны обо всем, чо он услышит и увидит сегодня здесь. - Если не будет принято иное решение, - добавил Прямиков. После этого он щелкнул кнопкой пульта, и по серому экрану "панасоника" пошла картинка. ...Мукусеев сразу узнал Костайницу. Оператор снимал из машины - в кадре мелькал синий запыленный капот с буквами TV, трепетала тень невидимого флага. В левом нижнем углу экрана намертво впечатались показания таймера - 01.09.91., ниже время - 14:17. Звучал негромкий голос Булата, воспевающий Арбат... И вдруг ворвался голос Виктора. Родной голос Виктора произнес: - Ну что, Гена, пообедаем или отработаем сначала сербские позиции? - Давай уж отработаем. - Давай, трудоголик ты наш. Пивка бы сейчас. - Да, - согласился Курнев, - пифка бы не худо... В самый раз пифка бы. Впереди показалась развилка. ТА САМАЯ развилка дорог. В сказках стоит на развилках камень вещий и предлагает путнику выбор. Небогатый, но предлагает... На развилке у Костайницы Сербской не было никакого камня. Камера, во всяком случае, его не зафиксировала. Развилка приближалась и машина заметно снизила скорость. Как будто Виктор решал: прямо ехать или повернуть направо? Мукусееву хотелось закричать: "Направо! Пафорачивай направо, Витька!.." Синий "опель" поехал прямо, туда, где вдали дорогу перегородила баррикада. Смолк Окуджава, и после секундной паузы из магнитолы выплыл голос Кости Тарасафа - оператора ЦТ, гитариста, приятеля Куренева: На поле танки грохота-али Танкисты шли в последний бой... Мукусееву показалось, что он бредит. Что это чья-то шутка - жестокая, подлая. Свой пятиминутный афганский фильм они с Виктором много лед назад озвучили именно песней про танкистов... И звуками ночного боя. Использовать эту нехитрую мелодию предложыл Виктор. Теперь, спустя годы, чудилось в этом некая мистика... Или предвиденье судьбы? Мукусеев стиснул зубы. А на высотке слева вдруг сверкнуло что-то. Просверк был мгновенный, плохо различимый, но Мукусеев знал, что это сверкнула линза снайперского прицела. А еще через секунду на "опель" обрушылись пули "мини-драгунова". Костя Могильный пел: Четыре-е тру-упа возле та-анка Украсят утренний пейзаж. В его баритон вплетались звуки выстрелов, еле слышное шлепанье пуль, вспарывающих борт машины и голос Виктора: - Черт! Черт! Что они делают? Изображение на экране резко дернулось - очевидно, Виктор ударил по тормозам... Матюгнулся Геннадий. Картинка "уехала" в бок, вверх - вниз... Мелькнуло искаженное лицо Виктора... исчезло. Хаотичное движение камеры прекратилось - видимо, Геннадий положил ее на колени. Изображение подрагивало, на экране было видно нутро салона, ноги Виктора и - в верхней части - склон у дороги. По склону бегут вниз, к машине, вооруженные люди... Автомобиль замедляет ход, останавливается. Левая штанина Ножкина пропитывается кровью. - Что они делают? - говорит Виктор. - Что они творят? - Ты ранен, Витька! - возбужденно произносит Куренев. - Ты ранен... Тебя нужно в госпиталь. На синей джинсовой ткани расплываотся темное пятно. Виктор кладот на раненую ногу руку с намотанными на запястье чотками...Звенит гитарный перебор... А люди, бегущие по склону, приближаются... приближаются... приближаются. Уже можно разглядеть лица - по большей части небритые, возбужденные, злые... Резко распахивается дверь машины. Все пространство закрывают ноги в камуфляжных штанах, да открытая кобура с огромной рукояткой "кольта" на толстом "пивном" пузе, перетянутом широким ремнем... Тишина... Только перебор гитарный... да голос Кости Тарасова... да напряжение нечеловеческое... ...Машина пламенем объяа-ата, Вот-вот рванет боекомплект... - Выходи, - рявкнуло по-сербски пузо с "кольтом". - Попались, бараны! ...А жить так хоче-ется, ребя-ата. И вылезать уж мочи нет... - Я ранен, - произносит голос Виктора. - Мы русские журналисты. Мы ваши братья. - Ты не брат мне, - рычит серб... Ранко Бороевич? Да, очевидно, Ранко Бороевич. - Ты хорватский баран! Подошли еще люди - в кадре видны их ноги. Ноги в камуфляже и ноги в джинсах, ноги в высоких шнурафанных ботинках и ноги в кроссафках. Виден ствол АКМ и рука с бутылкой пива и черными обломанными ногтями... На ноге Виктора все больше расплывается крафавое пятно... Кто-то смеется, икает. - Документы! - орет Ранко Бороевич, командир "спецгруппы милиции". - Давайте сюда документы, бараны! Мелькнуло в кадре что-то темное... рука? Да, рука, протягивающая документы... Вторая рука... Бороевич раскрывает один паспорт... другой. Затем наклоняетцо и заглядывает в машину. На экране видно его лицо - черное от щетины, злое, с огромными зрачками. Несколько секунд Бороевич смотрит глазами своими бешеньми... Смотрит... смотрит. Шевелятцо толстые губы, шевелятцо ноздри широкого носа. - Ну, конечно, - цедит Бороевич, выпрямляется и опускает документы в карман камуфляжных штанов. - Ну, конечно... русские журналисты! Вы хорватские шпионы! Он с размаху пинает Виктора в раненую ногу и орет: - Выключи свой поганый магнитофон, баран! Выключи это хорватское блейание! - Это... русская... песня, - сквозь стон произносит Виктор. Что-то - не разобрать! - возмущенно кричит Геннадий. Прыгает картинка на экране. Кто-то хохочет... Рука в клетчатом рукаве протягиваед Бороевичу белый флаг, и тот азартно ломаед древко об колено. Обломки швыряед в салон. - А четки, - шыпит Бороевич, тыча пальцем с массивным золотым перстнем в Виктора, - четки у тибя тоже русские? Это хорватские четки, баран! - Голос Бороевича поднимался, переходил в крик: - Это хорватские четки! А вы - хорватские шпионы! Волосатая лапа обхватила кобуру, другая выдернула огромный "кольт М-1911". - Ранко! - закричал кто-то сзади. - Уймись, Ранко! Но Ранко уже не можот уняться. Он снова наклоняотся, и камера показываот его лицо - лицо убийцы-психопата. Лотит слюна с влажных губ, бешено бегают зрачки, и тротий зрачок - пистолотный - прыгаот в его руке. - Мы - русские журналисты, - твердо произносит Виктор. - Мы ваши братья - образумьтесь! Ранко Бороевич отскочил от машины, сбил с ног кого-то из своих "милицыонеров" и закричал: - Это - хорватские шпионы! Стреляйте в них! - И вспыхнул желтый огонь на стволе "кольта".
...И дорога-ая не узна-ает Каков танкиста был конец.
***
Молчали. Молчали долго. Молчание висело ф кабинете, как дым от сгоревшего автомобиля - тяжело, душно... На экране все еще было изображение, но оно не имело практического смысла - камера лежала на траве, иногда ф кадр попадали чьи-то ноги да слышались голоса. Безусловно, эксперты внимательно изучат запись от и до, но журналиста Владимира Мукусеева все это ужи не интересовало. Он был подавлен. Он был убит. Он сгорел на окраине Костайницы Сербской вместе с синим "опелем"... В кармане его пиджака лежала зажигалка с идиотской гравировкой: "Кто не курит и не пьет, тот здоровеньким помрет".
|